— Сёстры, — протянул ты, вывернул громкость, так что мы обе согнулись, зажав уши, и стал барабанить по рулю, отбивая ритм новогодней песенки.


***


Снова твой дом, но теперь у нас в багажнике мёрзнет ёлка, а на заднем восседает, скрывшись за торчащими в салон лапами, обиженная Люсьен.

 — Дебильно…, — прошипела она.

 — Что?

 — Всё! Где ты этого…. нашла? — она гневалась, а ты смеялся.

 — Поверь, я сама не в восторге… Видимо, мы согрешили.

 Мы с Люсей были в машине одни, ты заблокировал двери, чтобы не сбежали, а сам открывал ворота, разгребая сугробы.

 — То, что он сказал — неправда, — пробурчала Люся, утыкаясь носом в шарф.

 — Всё норм. Правда это или нет, но… такого не будет. Я обещаю, милая.

 — Не говори мне милая!

 — Да тебе палец в жопу не сунь! — воскликнула я, неожиданно выдав любимую бабушкину присказку, и мы обе закатились в смехе.

 Уже прошло сто лет, как мы такого не слышали и теперь было ужасно смешно вспоминать старые добрые времена.

 Ты вернулся в машину, заехал во двор, в гараж и повернулся к нам.

 — Всё, бегом в дом!

 — Нас там ждёт экономка? Анна Викторовна? — спросила я.

 — Чего? — ты расхохотался и моя улыбка угасла. — Это бабушка моя была! Мамина мама. Попросил её подыграть, даже заплатить пришлось... обнимашками. Всё, харе болтать, выметайтесь! Нам ещё сосиски жарить, глинтвейн варить, ёлку наряжать.

 — Какую ёлку? Мою? — я насторожилась, а Люся на заднем сиденье пританцовывала от восторга.

 — Нет, мою. Не у тебя одной есть ёлка. Пошли уже, труба зовёт! Будем мангал разжигать! Сначала еда — потом развлечения. И сегодня будет мясо!

Глава двадцатая, всякое откровенное

А во-вторых, иногда я всё-таки думаю, что он скучает.

И что он одинок. Пусть кричит на меня, сколько влезет,

думаю ему это необходимо. Любовь у него такая. Крикливая.

(Егор спустя час от начала этой главы)


Мы с Люсей сами не заметили, как оказались втянуты в готовку. Нанизывали на шампуры сосиски и косились друг на друга, будто хотели получить хоть какое-то объяснение этому странному поведению. Увы. Ты нас зомбировал, не иначе.

Я сварила глинтвейн и приготовила для Люси сладкое сливочное пиво, и мы... молчали. Не ссорились, ни о чем друг друга не спрашивали. Просто делали то, что ты нам велел и думали о своём. Люся достала наушники, я включила на ютубе видео. Это было даже более семейно, чем то, что мы могли бы делать дома. Странный, уютный, дружелюбный мир.

 Ты пришёл весь раскрасневшийся с холода и я не удержалась, прижала горячие ладони к твоим ледяным щекам, а ты накрыл мои руки своими.

 — Как мило, — фыркнула Люся и вышла из комнаты. Она была не то разобижена, не то ей стало неловко.

 — Не догоняй ее, — тихо сказал ты, утыкаясь носом в мою тёплую ладонь и вдыхая запах апельсинов, которые я резала на глинтвейн.

 — Она такая одинокая иногда...

 — Я тоже! — ты коснулся моей кожи губами. Потом ещё раз и ещё, — Но она должна без тебя справиться, а я нет.

 — Бедный ты бедный... - засмеялась я.

 — Нет, очень богатый! С такими-то поварихами! Всю кухню уделали! А Люсе нужно немного... зрителей.

 — То есть?

 — Я не уверен, но есть ощущение, что она просто хочет быть услышанной, но при этом оставаться невидимкой. И оставаться собой. И продлить детство. И стать взрослой. И решить, что с ней будет в будущем. И сделать это так, чтобы не стать худшей. Быть кем-то любимой, и не стать предметом для насмешек. У неё тупо в голове суп. Окрошка. И ты вряд ли ее поймёшь. Ты не знаешь, чего она боится или на что надеется в конкретный момент времени. Сегодня  одно, завтра другое.

 — Откуда ты все это знаешь? Только не говори, что тоже был подростком или что у тебя есть... сын.

 — Не, будь у меня сын я бы этого не знал, - засмеялся ты, - У меня две причины. Первая, по факту все ещё студент и сам не вырос. Вторая, у меня есть брат, который любит накуриться и раскрыть все сердечные тайны. В общем... ему некому больше излить душу кроме меня.

 — Брат?..

 — Сын моего отца от молодой любовницы. Мы любим шутить, что он бастард, как Джон Сноу. Мама пыталась от любовницы откупиться, но та пошла в отказную. Дурацкая ситуация. Мы редко об этом говорим, но мальчишка ко мне прицепился, как банный лист, так что я вынужден ему помогать.

 — Погоди... а что с твоими родителями? Они... живы?

 — Ну, по факту да, — ты оторвал свою руку от моей и взъерошил шевелюру. Я хотела было тоже отпустить тебя, но ты вернул мою ладонь на место, — Дед вроде как заставил их от всего отказаться, потому что эти двое плохо себя вели.

 — Оу...

 — Да-а, они много веселились, мало работали и все такое. Только я деда тоже не устроил, как наследник. Брат - сын секретарши, да ему еще и лет мало. Короче наш семейный Лев жжёт. А мы тем временем давно Люсю не видели. Одевайся! Там на диване в гостиной тёплый шмот, будем есть на холоде горячие сосиски.

***

Мы стояли вокруг мангала, со шпажками в руках и ели сочные сосиски с хрустящей корочкой. Мороз кусал за щеки, изо рта шёл пар, а мы ели пританцовывая на снегу. И Люся забыла, что она трудный подросток. Она пила сладкое безалкогольное «пиво» и с аппетитом ела.

 — Это твой дом? — спросила она у тебя, и ты кивнул.

 — Обменял его на квартиру и несколько услуг для моей бабушки. Ей стало тяжело его содержать, ну физически. Так что путём несложных обменов я получил этого уродца, а она современное жильё в относительно новом доме. Эта женщина не согласилась на жилой комплекс или вроде того...

 — На что ты его содержишь? — Люся была в том возрасте, когда подобные вопросы ей было не трудно задать. Ноль стеснения.

 — Ты к тому что я фельдшер? — кивнул ты, — Ну да, там зарплата небольшая. И я всю ее отдаю бабуле, до копейки. У меня даже зарплатной карты нет. Мы называем это ипотекой. Махинации, — ты подмигнул Люсе, и она отвернулась, не сдержав улыбку. Даже эту девчонку пронимало твоё обаяние, которое ты будто не мог сдерживать. Оно само стремилось наружу, чтобы кружить дамам головы. А у меня не соединились два картинки.

 Парень, который говорит мне: «Носи на здоровье!» и вручает трусы, и этот человек, что болтает с моей сестрой - совершенно разные люди.

 — Когда дед раскулачил моих родителей он вроде как выдумал штуку, которую назвал «наследство матери». Имущество, с которым моя мать пришла в семью, грубо говоря приданое. И забирать все это он не стал, а отдал мне. Мне тогда было пятнадцать и я не вполне понимал, что со всем этим делать. Но четко знал, что не хочу становиться таким как дед или отец. И провернул дельце... Конечно распоряжаться всем мне бы никто не дал, так что я договорился с бабушкой. Продал ей этот дом, который потом выкупал обратно, а деньги, которые она мне заплатила, перевёл на счёт одного паренька, который решил замутить бизнес и нуждался в инвестициях. Конечно, бабушка не полную стоимость платила, но сумма была нормальной. Дело пошло, но нужны были вложения, и я выторговал у деда ещё, потом ещё и ещё. Просил бабки свои же, якобы на какие-то развлечения, а сам собирал их. К восемнадцати годам промотал большую часть, а потом махом просадил остаток и поступил в мед, вместо какой-нибудь бизнес-школы заграничной. Дед рвал и метал, просто там была не истерика, а настоящие военные действия. Он отлучил меня от всего, как и родителей, хотел забрать дом, но он уже давно был бабулиным, и она его превратила в дворянское поместье из английского романа. И вот дело, в которое мы угробили столько бабок, наконец, стало приносить доход. После череды проб и ошибок я начал получать прибыль, мне же нечего было терять, терпеливо ждал и мои ожидания оправдались.

 — Ого... а для деда это не повод помириться?.. — спросила я.

 — Нет. Увы, но я предатель. Я занимаюсь тем, чем хочу, а не его отелями. Я не собираюсь становиться его должником или наследником. Концы обрублены, нас ничего не связывает...

 — Но ты ходишь в Simon! Зачем?

 — Ну во-первых, я там вроде как акционер. Вернее бабулин представитель. Она не хочет видеть деда ни в каком виде. А во-вторых, иногда я всё-таки думаю, что он скучает. И что он одинок. Пусть кричит на меня, сколько влезет, думаю ему это необходимо. Любовь у него такая. Крикливая, — ты подмигнул мне и обнял за плечи, а другой рукой обнял Люсю.

 И как-то тепло стало, будто мы все оказались связаны, в одной стае. И казалось, что и Люся об этом подумала, потому что стала улыбаться. Мы втроём стояли и смотрели на снежинки, падающие в мангал и исчезающие ещё на подлёте от остатков жара. На искорки, которые высекала из углей Люся, тыча в них кочергой. На дым из труб. Отопление в поселке было газовое, но у многих стояли во дворе баньки.

 — Пошли в дом? Там елка стынет, — засмеялся ты и поцеловал меня в макушку, сквозь шапку. Сжал на моей талии руку на секунду, чтобы я оказалась поближе, и выпустил нас. — Идите, я тут пока все уберу.

 Глава двадцать первая. Драконы и котята

Я научилась жить, жить в мире и быть его частью,

а не наблюдать за ним со стороны.

Я больше никогда не стану убегать от жизни и от любви.

("Сабрина" реж Билли Уайлдер)


 Пока ты отводил Люсю наверх, где имелась парочка гостевых спален, я растянулась на диване, устроив голову на жёстком подлокотнике. Это было совершенно неудобно, но увы, у тебя не оказалось на этот раз кучи мягких подушек. Я смотрела в потолок, на шикарную и совершенно уродливую люстру из чёрного металла с имитацией свечей, и улыбалась. Этот дом стал накрепко связан с ощущением сказки. С заботливым чудовищем, живущим тут, вдали от цивилизации. Со странным парнем в спецовке скорой помощи, который выглядит как мажор, а ведёт себя, как Робин Гуд.

 Из колонок играла странная музыка с французским вокалом и я потянулась к айподу, лежащему на столике рядом с диваном. Там, по русски было написано, что это “Унесённые ветром”. Странный у тебя вкус на музыку.

 — Что это? — спросила я, кивая на айпод, когда ты спустился в гостиную.

 — “Унесённые ветром”, мюзикл такой. Бабушка с ума по ним сходит и я ей подарил аудиосистему и айпод, на который закачал все её любимые мюзиклы. А потом слишком привык слышать тут все эти песни, так что пусть уж играют. Съеду куда-нибудь и буду слушать что-то другое, — ты сел на колени перед диваном и взял мою руку в свои, гладя пальцы. Тронул лбом мой висок, а потом туда же поцеловал.

 От того, что это не был поцелуй в губы, я кажется, совсем растаяла. Нельзя быть таким… чертовски трепетным, каким был ты, но мне начинало это нравиться куда больше, чем пошлая решительность и дикая напористость.

 — Что улыбаешься? — спросил ты.

 — Ничего. У меня тут новогодняя сказка, — я провела пальцем по твоему носу, по губам и подбородку, будто запоминая каждую чёрточку, на деле же мне казалось, что лицо твоё настолько живое и подвижное, что запомнить его невозможно. Ты менялся на глазах от улыбки, от грусти или ностальгии. Всякий раз это был новый Егор, не менее приятный, чем предыдущий.

 Сейчас передо мной сидел Егор тепло улыбающийся, очень спокойный и домашний. Этот Егор был взволнован, как мальчишка, и явно не знал, как правильно себя вести.

 — Из какой важной профессии ты превратилась в бармена?

 — Ха! Ты про высшее образование? — засмеялась я, зная, что сейчас тебя удивлю. Ты кивнул, — Не поверишь, но я нигде и ни на кого не училась.

 — Почему?

 — Потому что вокруг меня не было ни одного примера, чтобы образование сделало человека достойным членом общества. Моя мама была экономистом в сфере чего-то там, связанным с экологией, а потом в качестве второго высшего отучилась на что-то ещё, и потом ни дня не провела с пользой на работе. Всякое дело, которым она занималась, было мало интересным и примитивным. Она даже была консультантом в магазине белья, а потом вдруг пошла в какую-то сетевую косметическую сеть. Что-то в духе “я сижу в декрете и зарабатываю пятьдесят тысяч в месяц”, ну или вроде того. Нет, она и правда зарабатывала, просто… при этом очень много болтала и лезла людям в глаза, и мне кажется ненавидела это всё.

 — А папа?

 — Папа у нас “строитель”, — я изобразила пальцами кавычки, — Вернее он учился на строителя, а работает в строительной компании кем-то очень похожим на риэлтора. Менеджер одним словом.

 — Кто из них тебя воспитывал? — ты пододвинулся ещё ближе, и положил голову на мой живот. Я сразу же начала гладить и пропускать сквозь пальцы твои волосы, и от этого в животе тот огненный дракончик, что испепелял внутренности, заурчал, как котёнок.