— Тебе что, нездоровится? — спросил он, когда она пришла в школу в четверг, на шестую неделю романа с мистером Карром.

— Никогда не чувствовала себя лучше.

Это была правда. Вчера днем мистер

Карр читал ей вслух «Песни и сонеты» Донна. Он сказал, что любовные стихотворения Донна были вдохновлены его юной ученицей, которую он позднее уговорил бежать из родительского дома. «Только представь, — сказал он Саре, расстегивая ее рубашку, — что если бы Донн не полюбил свою ученицу... — Он снял с нее рубашку и лифчик и накрыл ее груди ладонями. — Какая потеря для западной культуры. Какая это была бы ужасная, трагическая потеря».

— Ты вся красная, — сказал Джейми. — Как в прошлом году в лагере, когда у тебя случилась лихорадка. И глаза у тебя тоже покраснели. По-моему, тебе действительно лучше было бы...

— Со мной все в порядке! — засмеялась Сара. — Ты такой паникер.

— Джесс сказала, что ты в последнее время никогда не возвращаешься домой вместе с ней. Она думает, что ты на нее обиделась.

— Вечно нафантазирует всякого. Я просто оставалась в школе после уроков. Занималась в библиотеке.

— Почему бы тебе не заниматься дома?

Сара пропустила вопрос мимо ушей. Она

повторяла в уме стихотворение Томаса Кэри, которое выучила прошлой ночью. Она собиралась прочесть его мистеру Карру сегодня. Оно называлось «Экстаз», и Сара надеялась, что оно вдохновит его на подвиги. В стихотворении был фрагмент, в котором, она была уверена, говорилось о клиторе, а еще пространно упоминалось о флюидах и эликсирах, что напомнило ей о том, чем было испачкано ее белье каждый день, когда она возвращалась домой.

— По-моему, вы что-то скрываете, мисс Кларк, — Джейми сказал это фальшиво-самоуверенным голосом, которым обычно приказывал старшему брату убираться из его комнаты, а то он ему мозги вышибет. — По-моему, ты остаешься после школы, чтобы с кем-то встречаться.

Ее сердце забилось быстрее.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, не знаю. Может быть, потому, что каждый день на последнем уроке ты все время теребишь свои волосы. И смотришь на часы каждые двадцать секунд, а потом бросаешься к двери, как только слышишь звонок.

— Ничего подобного.

Он поднял брови.

— Вчера ты снимала и снова закручивала резинку на косе четыре раза за полчаса.

Мистер Карр любил играть с ее волосами. Иногда он тянул за ее конский хвост, как за поводок, притягивая ее голову туда, куда ему хотелось, или, если она приходила с двумя косичками, он дергал за них, как за поводья. Вчера он обернул ее косу вокруг своего члена, а затем расплел волосы, чтобы шелковистые пряди скользили по всему его телу.

— Ага! Вот ты и покраснела. Почему ты не хочешь мне рассказать? Я-то думал, мы друзья.

— Джейми, мы и правда друзья, просто... — Она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Об этом никто не должен знать, ладно?

— Ладно.

— Я серьезно. Если кто-нибудь узнает, будут очень большие неприятности, просто беда. За это могут посадить в тюрьму.

Джейми засмеялся.

— И ты говоришь, что Джесс вечно все драматизирует! Разве можно посадить человека в тюрьму за... — Он заморгал. — Ничего не понимаю.

— Потому что я несовершеннолетняя, а он учитель. — Она не могла перестать улыбаться, хотя знала, что этот момент должен быть серьезным.

— Что? Ты шутишь? — Он захлопал глазами. — Ты меня разыгрываешь?

— Нет. Все это время, каждый день после уроков, я встречалась с мистером Карром. У меня с ним роман.

Еще несколько секунд Джейми хлопал глазами. Затем потряс головой и хлопнул ее по плечу. «Вот зараза! — воскликнул он. — Я ведь и правда чуть не поверил».


4

Хотя мистер Карр все время предостерегал Сару, чтобы она не открывала их тайну, он подумывал — и при этом по спине пробегал приятный холодок — о том, чтобы открыться самому. Однажды он нанял посыльного, чтобы доставить ей конверт на втором уроке математики. Снаружи было написано: «Публичный ораторский конкурс, бланк вступительного заявления». Внутри была записка: «Только что перед моим мысленным взором нежданно явилось твое лицо, искаженное мучительным наслаждением. Я как в ловушке за учительским столом, я горю». Еще в одной записке, которую он уронил на ее стол во время урока английского, когда она сидела, задумавшись, зажав во рту ручку, говорилось: «О, как я хотел бы быть этой шариковой ручкой». Иногда, проходя мимо нее в коридорах, он касался ее ягодиц или груди или шептал романтичные непристойности.

Когда прошло два месяца с начала их романа, Сара сделала на уроке доклад об Эмили Дикинсон — поэтессе, которая, как она знала, по мнению мистера Карра, должна быть вычеркнута из списка классиков. Сара восприняла это как личное оскорбление и была твердо намерена изменить его мнение. Пока товарищи по классу дремали на своих местах, обменивались записками или тайком слушали плееры, спрятанные в пеналах, Сара страстно отстаивала важность роли Эмили Дикинсон. Мистер Карр слушал внимательно, время от времени перебивая, чтобы прояс-нить тот или иной момент или задать вопрос. «Мне представляется не совсем убедительным ваше утверждение, что Дикинсон был не чужд комизм. Вы можете привести пример?»

— Конечно.

Глядя ему прямо в глаза, Сара прочла стихотворение XI.


Безумие без узд имеет смысл

для проницательного взгляда.

Рассудок без границ — чистейшее безумье,

по мненью большинства.

Так бывает всегда:

решитесь — и вы нормальны;

предайтесь колебаниям —

вы опасный безумец

и уже на цепи.


Он, улыбаясь, нарочито медленно поаплодировал. «Очень впечатляет, но, возможно, слово „сарказм“ лучше подойдет, чем „комизм“?» Он подался вперед. «И надеюсь, вы понимаете, насколько ваши высказывания провокационны. Цепи в наказание за нерешительность? О господи, Сара».

Сара почувствовала, как к щекам приливает горячая кровь. Она отвернулась от него и посмотрела на класс, но никто — кроме Джейми, который с открытым ртом таращился на ничего не замечающего мистера Карра, — похоже, не заметил его комментария. Они не слушали, как зубрила Сара Кларк и зануда мистер Карр обсуждают стихи какой-то давно умершей тетки; они не могли понять, что стали свидетелями любовной прелюдии.

Сара закончила свой доклад историей из жизни: «Однажды издатель отверг произведение Эмили Дикинсон, критикуя ее непривычную пунктуацию и особенно слишком частое использование тире. Она дала весьма откровенный ответ: „Но ведь я нахожусь в опасности, сэр“. Сегодня, читая ее стихи, мы чувствуем ее сердцебиение, слышим ее ускоренное дыхание, ощущаем, как кровь бежит у нее по венам. Мы чувствуем ее отчаянное желание, и оно становится нашим желанием».

Мистер Карр поблагодарил ее за доклад и вызвал следующего ученика, но после урока шепнул ей, чтобы она встретилась с ним на бензоколонке сейчас же, и, хотя у обоих в тот день еще оставались уроки, они ускользнули на свое старое место рядом с бухтой, и мистер Карр сказал ей, что ее речь наполнила его невыносимым желанием.

— Я и представить себе не мог, что Эмили Дикинсон может быть эротичной, — сказал он, а Сара ответила, что раньше ничто не казалось ей эротичным, пока он не показал, что эротично все. Назавтра мистер Карр явился в столовую в плохом настроении. Он обвинил Сару в том, что она нарочно спровоцировала его на рискованные поступки, из-за которых его могут уволить. Он обозвал ее порочной манипуляторшей, и она заплакала. Он сказал, что, когда она плачет, делается уродливой, так что она задержала дыхание, пока не овладела собой. Чувствуя головокружение и стыд, она прижалась своим уродливым лицом к его груди, и ноги у нее подкосились от облегчения, когда он погладил ее по голове, попросил прощения и сказал, что она так прекрасна, что он едва может это вынести.

— Это все моя жена, — сказал он. — Она позвонила в учительскую вчера днем, и они сказали ей, что я ушел домой, потому что заболел. Она плакала полночи. Я не знал, что ей сказать.

Сара подняла голову, встала на цыпочки и поцеловала его в губы. Она погладила его по спине и поцеловала за ушами. «Да, я тоже чуть не прокололась. Глупая подруга моей дурацкой сестры увидела, как я проходила через парковку. Я сказала, что мисс Райт попросила меня достать из ее машины одну вещь и принести ей. По-моему, она мне не поверила...» Сара поцеловала его в кадык. «Нам лучше больше так не делать».

— Рано или поздно нас вычислят.

— Может быть, к тому времени это уже будет не важно.

Он отстранился и заглянул ей в лицо. «Как это может стать неважным? Я люблю жену, Сара. Я люблю детей. Ты хоть представляешь, что с ними будет, если они узнают про нас?»

Сара застыла. Ей никогда в голову не приходило, что он может не хотеть того, чего хочет она. Она представляла его семью как препятствие, такое же, как ее родители и ее возраст. Для нее само собой разумелось, что все препятствия будут преодолены, что любовь — «словно прочный маяк, который не колеблют бури». Но если любовь — это его чувство к жене, тогда Сара — буря. Это она помеха, а с этим она смириться не могла.

— Ты хочешь меня бросить?

— Бросить тебя? — мистер Карр засмеялся. — О боже, что за выражение!

Сара ничего не могла с собой поделать она снова начала плакать.

— Почему ты такой подлый?

— О, мое сокровище. — Он сжал ее в объятиях. — Смешно думать об этом, о нас, как о романе двух подростков, который закончится тем, что один бросит другого. Как будто мы можем прекратить это, просто сказав несколько слов. Право же, хотел бы я, чтобы все было так просто. Чтобы я сказал «все кончено», и все кончилось бы. Мы с тобой не перестанем нуждаться друг в друге, пока оба не умрем, и нас не похоронят.

— Пока «моя честь не обратится в прах»?

— О боже, ты просто чудо. — Мистер Карр легко поднял ее и усадил на разделочный стол. Он раздвинул ей ноги и встал между ее бедер, его руки и ее руки вместе расстегивали молнию, стаскивали трусы, снимали брюки, съехавшие ему на колени. «Как такое возможно: ты всегда точно знаешь, что сказать! Я вел себя как последний грубиян, а ты, о!» Он продвинулся внутрь. «О Сара, боюсь, что изношу твою честь до нитки, не успеет тебе исполниться пятнадцать. Бедная малышка, о господи, я делаю тебе больно?»

— Нет, — ответила она, хотя больно было.

— Я делаю тебе больно, разве нет? — Он задвигался быстрее. — Скажи, Сара, пожалуйста. Я делаю тебе больно, да?

— Да, мне больно. Но мне это нравится, мистер Карр, правда.

Он застонал и кончил. «О малышка Сара. Ты всегда знаешь, что сказать».


— Сара? — обратился к ней Джейми. Был вечер пятницы, они валялись на диване в гостиной Джейми. Шла программа МТВ, но ни он, ни она не смотрели телевизор. Сара читала «Мадам Бовари», а Джейми листал журнал «Роллинг стоун».

— М-м? — Она не оторвалась от книжки. Джейми сказал ей не больше двух слов после ее вчерашнего доклада по Эмили Дикинсон. Она задумалась, не станет ли он, наконец, расспрашивать ее обо всем этом.

— Хочешь пить?

Сара вздохнула.

— Не-а.

Джейми вышел из комнаты и вернулся с банкой кока-колы и пакетом чипсов. Он сел на пол, открыл банку и сделал большой глоток, потом разорвал пакет и схрумкал горсть чипсов.

— Так, значит... — начал он.

— Что?

— Ты с мистером Карром действительно...

Сердце Сары застучало. Она закрыла книжку и села на диване.

— Да. Я же тебе сказала.

Он кивнул.

— Просто я думал... М-м... То есть вы... вы целуетесь и все такое?

— Нуда.

Джейми снова отпил из банки.

— Вы занимались с ним этим?

Она кивнула.

— Черт. — Джейми вскочил и наподдал ногой пакет. — Блин, Сара, это... ему же, наверное, сорок лет!

— Нет. Всего тридцать восемь.

— Он же учитель!

— Мы любим друг друга.

Джейми сел и снова взял журнал. Через некоторое время Сара вернулась к роману. Она чувствовала себя разочарованной, но не понимала почему. Чего она ожидала? Поздравлений? Она попыталась представить себе, что она почувствовала бы, если бы ситуация была обратной, но сама мысль о том, как Джейми делает с женщиной то, что делал с ней мистер Карр, была слишком странной. Скорее всего, Джейми вообще не слышал кое о чем из того, что они с мистером Карром вытворяли. Но ведь и она тоже ничего об этом не знала, пока мистер Карр ее не научил. Два месяца назад она была так же невинна, как Джейми; а теперь ей казалось, что ничто в сексе уже не может ее шокировать.