— Ее ты взял много лет назад, — напомнила ему Сара.

— Тогда ты была девственницей в современном смысле этого слова. Но ты была не настоящей девственницей в классическом смысле. На этот раз ты стала моей.

— В классическом смысле? Как жертвенная девственница?

Саре нравилось, как это прозвучало, и она опять предложила ему себя. Он взял ее медленно, потому что двигаться было трудно. Через несколько часов, не в силах приводить в движение отяжелевшее тело, Дэниел продолжал, как будто ничто не прерывало их.

— Слово «девственница» (virgin) происходит от греческих и латинских слов «мужчина» и «женщина». Это значит «андрогин», или человек целостный и самодостаточный. В древние времена этим словом обозначали женщину или богиню, например Диану, которые жили сами по себе. Женщину, которая отказывается принадлежать мужчине.

— Как я.

Дэниел перекатился на нее, придавив всем своим весом.

— Ты девственница, несмотря на всех твоих мужчин.

Сара попыталась улыбнуться, но это у нее получалось хуже, чем разговаривать. Болела челюсть.

— Ирония судьбы.

— Это в прошлом. Теперь ты моя. — Дэниел опять вошел в нее, но не двигался. Она плыла.


Они почти не спали. Когда запах и липкость семени, крови и пота становились невыносимы, они ковыляли под душ и слепо, слабо растирали друг друга куском мыла. Руки Сары едва поднимались, спина и шея болели. Дэниел жаловался, что у него болят кости, а колени совсем разболтались. Они валились, обнявшись, на кровать, на пол, на диван, на пол балкона, но никогда не могли надолго заснуть или отдохнуть — оба начинали чувствовать беспокойство. Оно переставало быть приятным, превращалось в болезненную нужду. Сара снова стала наркоманкой. Перестав ориентироваться в пространстве, то и дело отключаясь, она брала его снова и снова, просто чтобы чувствовать себя нормально.

— Черт. Дэниел, как насчет работы? — На дворе было светло, и она проснулась, чувствуя, что как будто находится не там, где должна быть.

— Что? — Его глаза были закрыты. Его рука покоилась на ее носу и левой щеке.

— Мне надо позвонить на работу. Мне нужно...

— Я уже позвонил. Сказал, что у тебя неприятности в семье, и ты вынуждена уехать, когда вернешься, сообщишь. Можешь не беспокоиться.

— А как насчет твоей работы?

— Я взял отпуск. Четыре недели.

Сара отодвинула его руку и попыталась сесть. Это оказалось ей не под силу. Она снова опустилась на матрас.

— Что ты?..

Дэниел чуть приоткрыл глаза. Они были скорее красные, чем зеленые.

— Отпуск по личным обстоятельствам. Я сказал им... Господи, я умираю от голода. Мы должны встать. Съесть что-нибудь.

— Что ты им сказал?

Губы Дэниела чуть шевельнулись. Сара поняла, что это улыбка.

— Сказал, что у меня личностный кризис, с которым я должен справиться. Полагаю, все думают, что я переутомился.

Сара перекатилась на бок, так что ее голова оказалась у него на груди.

— Если бы они сейчас тебя увидели, у них были бы все основания так думать. Ты выглядишь ужасно. Как будто целый год жил в картонной коробке, пил технический спирт и питался из мусорных баков.

— А ты похожа на шестинедельный труп наркоманки, которая умерла от сифилиса.

— Трахала я тебя.

— О да, пожалуйста.

И каким-то образом ей это удалось.


У Сары пошла кровь, и она сначала испугалась, потом задумалась, очарованная. У нее не было менструаций с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Появление крови напомнило ей, что она не принимала контрацептивы, и обернулось перерывом в необузданном распутстве. Она послала Дэниела в аптеку и ждала в ванной, пока он не вернется. Он был смущен и неловок — пожилой мужчина с подбитым глазом и расцарапанными щеками, протягивающий ей пять коробок тампонов, потому что он не знал, какие именно надо купить.

На нем были черные льняные штаны и темно-зеленая футболка с отложным воротником. Он сказал, что на улице солнечно, но прохладно. Сколько времени прошло с тех пор, как он одевался? Сара не разрешила ему снять одежду. Она оделась в толстые серые носки, розовые трусики и майку, темно-синий спортивный костюм. После того как она неделю пробыла голой, одежда показалась извращенно сексуальной. Хлопок белья касался ее, как робкие пальцы, резинка носков хватала за лодыжки.

Дэниел купил свежего хлеба и ветчины по дороге из аптеки, они стояли на кухне перед стойкой и набивали рот торопливо сделанными бутербродами. Тут пробудился аппетит, который они давно игнорировали, и они лихорадочно перерыли кухню, пожирая засохшие бисквиты и наполовину размороженный сырный пирог. Потом они пили красное вино, пока Сару не стошнило, и Дэниел не уложил ее в кровать.

Ей приснился Джейми, и она проснулась, рыдая, зовя его по имени. Дэниел был обеспокоен тем, как она с тоской выкрикнула имя Джейми; он сел на кровати и закурил, лицо его было хмурым. Сара поклялась, что это был дурацкий запутанный сон ни о чем, коллаж из бессмысленных картинок, исторгнутых задурманенным алкоголем мозгом. Она рассказала свой вчерашний сон, будто в Сиднее случилось нашествие кроликов, и всем жителям велели не выходить из дому, пока власти не справятся с проблемой. Сара — Сара из сна — все равно вышла и была насмерть задавлена кроликами. Тогда Дэниел рассмеялся и обозвал ее психованной.

Она сказала неправду — сегодняшний сон был пугающе правдоподобным и самым связным из всех снов, которые она когда-либо видела. Она видела, как Джейми надевает себе на шею петлю, а другим концом веревка привязана к вентиляции на потолке. Она кричала и кричала, чтобы он спустился, что она была неправа, была слепой глупой эгоисткой, и пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, слезь оттуда. Джейми скользнул по ней невидящим взглядом и оттолкнул ногой стул. Треск его ломающейся шеи разбудил ее.

Несмотря на ее уверения и сказки про кроликов, Дэниел был взволнован. Он снял всю одежду и сидел со скрещенными ногами, смотря на Сару сверху вниз. Он ткнул ее в ухо, в горло, потом в желудок. Она улыбалась и позволяла ему давать ей оплеухи и щипать за щеки. Даже когда он так дернул ее за волосы, что кожу надо лбом защипало, она не оттолкнула его. Он был как ребенок, тыкающий и дразнящий зверька. И как ребенок, он делал это не из жестокости, а из любопытства. Он хотел посмотреть, как далеко может зайти, прежде чем она отреагирует.

Не получая отклика от Сары, он устал от своей игры и попытался раздеть ее. Она сказала «нет», а когда он продолжил, ударила его по лицу. Это возбудило его; он отстранился от нее и стал гладить себя. Он попросил ее рассказать о Джейми. Точнее, он хотел знать, что они делали в постели. Она попыталась, но слова застряли у нее в горле, и вместо этого она рассказала обо всех мужчинах, которых не любила, начиная с того времени, когда Дэниел уехал. Она не добралась и до шестнадцатого дня рождения, как он вздохнул и кончил.

— Ты настоящий извращенец, — сказала Сара.

— Это ты меня развращаешь. — Дэниел прижал руку ко рту Сары. Он продолжал говорить, пока она слизывала семя с его руки. — Я чувствую себя развратником, даже когда просто оказываюсь рядом с тобой, а ты еще и рассказываешь мне, как делала все эти ужасные вещи. Ты еще ребенок — а любовников у тебя было больше, чем у меня любовниц за всю мою жизнь. Ты... о чем ты думаешь? Ты должна рассказать мне все, о чем думаешь, все-все.

Сара вспотела в своем теплом костюме. Она была не так романтично настроена и не могла сказать ему, что думает, удастся ли ей когда-нибудь поговорить с Джейми. Она полагала, что Дэниел сочтет эти мысли и ее нечестность в их изложении признаком того, что она любит его меньше. Может быть, это так и есть. Или, может быть, она просто хочет сохранить что-то для себя. Спасательную шлюпку, на которую можно будет взобраться, когда Дэниел затопит ее корабль.

— Я думала, что ты, возможно, реинкарнация маркиза де Сада, — сказала она.

— Неужели?

Сара заметила, что он был заинтригован упоминанием этого имени.

— Когда мне было семнадцать, я прочла книгу о нем; я дала прочесть некоторые отрывки Джейми и Джесс, и они испугались. Они подумали, что он воплощенный Сатана или что-то в этом роде. Помню, уже тогда я подумала про тебя, когда читала эту книгу. Его возбуждала мысль о развращении молодой девушки; он говорил, что надо применять насилие к желанной женщине, чтобы получить большее удовольствие, когда она поддастся.

Дэниел лег рядом с Сарой и засунул руку ей под майку, чертя круги вокруг пупка.

— Почему ты читала такие книжки, когда тебе было семнадцать? Когда мне было семнадцать, я читал детективные комиксы.

— Парень, с которым я познакомилась в готическом клубе, подумал, что, если я ее прочту, я с большим энтузиазмом приму идею «поглощения его сгущенной сути». Я выхватила книжку и убежала.

— И ты еще меня называешь развратником!

— Есть история о мужчине, который запер женщину в темнице и морил голодом. Он все время наблюдал за ней, рассматривая ее тело по мере того, как она проходила все этапы истощения, и мастурбировал над ней, но только когда она умерла, он позволил себе кончить. Похоже, ты мог бы на такое пойти.

Дэниел очертил ногтем огненное кольцо на ее животе.

— Этого я бы не сделал. Ты не так меня поняла.

— Разве?

— Меня обижает это сравнение. Я не плохой человек, Сара, совсем нет. Спроси школьный совет или церковный комитет по сбору пожертвований. Спроси кого угодно из родителей моих учеников. Все они могуг за меня поручиться.

— Да это просто прикрытие. Ты, как Тед Банди, который носил гипс на руке, или, как убийца в дневных детективах, который всегда одет в костюм посыльного. Женщины доверяют тебе. Потому что ты тихий и сдержанный и выглядишь так, как будто тебя ужаснула бы одна мысль о сексуальных отношениях вне брака, освященного Богом. Гедонист и сексуальный наркоман, трахающий проституток, скрывается под личиной тихого, богобоязненного директора школы.

— Это не личина, Сара. Это я и есть.

— Ерунда, все это одно притворство. Там, в реальном мире, ты играешь роль этого респектабельного пожилого мужчины, а потом заходишь сюда, ко мне, запираешь двери и превращаешься в монстра. Но никто ведь не заподозрил бы тебя, правда? Я не заподозрила, когда ты был моим учителем. Я всегда думала, что ты такой красивый и что ты, наверно, приходишь домой и каждую субботу под одеялом занимаешься сексом, освященным узами брака. Я думала, что вы такой приятный мужчина, мистер Карр.

— ДокторКарр, спасибо, мисс Кларк. — Он сильно ткнул пальцем ей в пупок — Знаете ли, таким я и был раньше. До того как встретил вас.

— Правильно, я, маленькая девочка, развратила тебя. Большого маньяка.

— Это правда. То, как я люблю тебя, то, как я хочу тебя, твое присутствие, твое тело и твой смех — все это заставляет меня мечтать найти новые способы быть с тобой. Мне хочется содрать твою кожу и посмотреть, что под ней. Не просто посмотреть, а попробовать на вкус, пощупать и понюхать то, что у тебя под кожей.

Дэниел поцеловал ее неожиданно нежно. Его нежный рот контрастировал с жестоким ногтем, вонзившимся ей в живот. Игнорируя неприятные ощущения, она поцеловала его в ответ. Через несколько секунд он стал стонать, но все же не убирал руку с ее живота. Сара стала целовать его жестче, и в ответ он оседлал ее обтянутое трикотажем бедро.

— Ну ладно, — сказала Сара, прерывая поцелуй. — Это я извращенка и заставляю тебя тереться членом о мою ногу. Почему ты не признаешься, что ты сексуальный маньяк?

Дэниел перестал тереться об нее. Он лег рядом с ней, положив руку ей на живот, и улыбнулся так, что вдруг показался очень старым и очень милым.

— Раньше я думал, что занимаюсь необычным сексом, если мы с Лизой делали это утром, а не ночью. А потом однажды зимним днем я занялся любовью с маленькой школьницей, и все изменилось. Передо мной открылся целый мир возможностей. Нет места, действия или времени, которые бы показались неуместными, когда я занимаюсь любовью с тобой.

— Я люблю тебя.

Дэниел ткнул ее в пупок

— Почему ты все время это делаешь?

Он засмеялся и ткнул сильнее. Сара заплакала. Не от физической боли — ведь он всего-навсего тыкал ее в пупок, — а от понимания, что он всегда все сделает по-своему, какой бы умной Сара себя ни считала.

Тычок.

— Перестань меня тыкать! Почему ты такой вредный?

— Если тебе не нравится то, что я делаю, останови меня, — Дэниел снова ее ткнул.

Он победил. Она хлопнула его по руке и забралась на него сверху, прижав его руки коленями. Полсекунды он позволил ей думать, что она с ним справилась, потом перекатился наверх и заломил ей руки за спину. Он сказал, что ему нравится, когда она сопротивляется, а она пыталась сказать ему, что сейчас не играет, но он ее не слушал. Она попыталась сказать «перестань» и даже «пожалуйста», но получился только плач. Он снова дал ей пощечину и сказал, чтобы она не вела себя как ребенок. Он сказал: «Скажи, чего ты хочешь». Она не могла говорить. Он снова ударил ее по лицу и сказал: «Ты должна сказать, а то я не узнаю». Он надавал ей пощечин, так что, наконец, она могла только хныкать, а потом, чтобы эмоционально встряхнуть ее, слез с нее и сел на край постели, не прикасаясь к ней.