— Я понял, — Илья прячет листок назначением в карман пиджака и берет меня за руку, выводит из кабинета и сразу же мне прилетает вопрос, — сильно?

— Сильно что? — не поняла вопроса.

— Не беси, мы не в салон пришли, — едва держится спокойно, хотя глаза блестят гневом.

Вижу в его глазах бешенство. Опять. У меня в этот момент сперло дыхание, и появилась паника. Я боюсь его приступов гнева.

— Я не знаю, — бурчу, всё еще не до конца понимая, что он имел виду.

Сильно плохо все? Я не знаю, надеюсь, что нет.

— Блядь, зарекался трахаться с девственницами. Идем. Нам нужно в аптеку.

Вырывается вперед. Сунул руки в карманы брюк и слишком быстро шел к выходу, словно его черти гнали.

Зарекался? Так зачем вчера девственницу просил? Не просил, а требовал. Ещё и деньги заплатил. Не пять копеек и не пять тысяч. Стоимость отеля боюсь даже предположить.

Догоняю его у аптеки, жду, пока он расплатится за то, что мне там выписали.

— Ты злишься на меня? — спрашиваю в лоб, когда он выходит.

Зачем спрашиваю, не знаю.

— Да, тебе от этого легче? — хмыкает и протягивает пакет с лекарствами.

Не отвечаю ничего. Зачем спросила? По инерции. Психика моя давно сказала «прощай». И каждый раз, когда отец злился, я чувствовала психологический дискомфорт, пока он не прощал меня. Теперь та же ерунда. Зачем тяну свои комплексы и сюда? Кто он мне?

Молча выходим из клиники. Идем к машине. Сажусь. Молчание тяготит, но мне не впервой.

— Прости, что сделал это так, — смотрит слишком пристально, как только запрыгивает за руль.

Ухожу от его пронизывающего взгляда. Не могу простить. Не столько секс, сколько то, что последовало за ним. Унижение. Избиение. Боль.

— Почему ты решил, что я не девственница? Что пошло не так? Почему ты разозлился?

— Твоя реакция и неестественное поведение, но теперь я понимаю, в чем именно была причина. Ты привыкла терпеть боль. Я прав?

Я смотрю на него во все глаза.

— Ты четко дал понять, как я должна себя вести. Я пыталась дать тебе то, что ты ожидал. И нет, я не привыкла терпеть боль, потому что нельзя привыкнуть к такому.

— Хоть что-то из услышанного сейчас меня тешит, Настя, — хмыкает и смотрит в окно, — почему не воспользовалась предложением доктора? Она же должна была видеть твои синяки. Просто обязана. У тебя был шанс меня подставить.

Резко поворачивает голову и скалится, блеснув карими газами.

Смотрю на него. Настя. Снова Настя. Язык чешется поправить, но не поправляю. К черту. Настя так Настя.

— И в чем моя выгода? Ты снова сядешь. Я вернусь к тирану, который меня убьет. Мы оба проиграем. Пока ты защищаешь меня от него, я не сделаю ничего, чтобы навредить тебе.

Хотя ты навредил мне.

— А если мне надоест, что потом будешь делать? Образование есть?

Пожимаю плечами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Если надоем, придется бежать из страны. Здесь для меня уже жизни не будет однозначно. Он найдет. Я уже пыталась бежать. Он всегда находит.

— Тогда будь хорошей девочкой и слушайся Серого волка, — улыбается и склоняется к моей шее, носом прикасается к коже и слишком странно вдыхает аромат моих духов, — что мы сегодня ночью будем делать, как думаешь?

Смотрю на него во все глаза. Опять. Врач же сказала, что нельзя.

— Я не знаю, — срывается само.

Я правда не знаю.

— Включи фантазию, и да, сексом мы заниматься не будем, мне есть кого навестить для этого дела, — бросает насмешливо.

Замираю. Взгляд холодеет. Это же хорошо, что ему есть кого трахать. Пусть трахает. Почему тогда так противно?


С другой стороны, а почему не должно быть? Этот мужчина может позволить себе иметь женщин для секса. Куски мяса для секс нужды. Безликие куклы, которые нужны, чтоб хорошо было гениталиям. И я одна из них. И он собирается навестить кого-то для этого дела, совать в неё, а потом в меня. Это мерзко настолько, что даже не передать словами.

— Хорошо, — буркнула негромко.

— Где ответ на вопрос? Ты постоянно спрыгиваешь, а это нехорошо, детка, — хмыкает и кусает мочку ушка.

— Ты не задал вопроса, — отрезаю, поворачивая лицо к нему.

Наши носы врезаются друг в друга, и меня опаляет его дыхание. Близко. Опасно. Об этом кричит всё тело.

— У нас вся ночь впереди, а я не привык спать с женщинами в одной постели. Заметь, ты будешь первой, кто попадет в особенный статус. И я хочу, чтобы мы попробовали пробудить твое тело. Готова к этому?

Ну, удачи с этим. Растерзанное и избитое, оно непременно воскреснет из пепла именно в эту ночь.

Вслух я этого естественно не говорю. Опускаю взгляд на его губы. Задерживаюсь на них.

— Как скажешь. Ты главный.

— Посмотри на меня, — тональность голоса внезапно меняется, — я хочу видеть твои эмоции, а не кислую мину. Я тебя силой у себя держать не буду. Уходи хоть сейчас. Или просто дай нам шанс. Я никого о таком и никогда не просил, Стася.

Рука Ильи ложится мне на затылок и стаскивает резинку, которой связаны волосы.

Стася значит. Запомнил.

Он смотрит на то, как мои волосы рассыпаются по плечам, а я — на него. В машине как будто происходит какая-то магия, но то, в какой грязи я извалялась, не позволяет мыслить позитивно. Я не понимаю, зачем он говорит эти вещи. Зачем это ему? Зачем ему я?

Я ему не верю. Не верю и не хочу. Но хозяин барин. Не кислую, так не кислую. Я ходила на театральный. Могу сыграть всё, что он захочет.

— Я не уйду.

— Рад слышать, — пальцы Ильи настойчиво ныряют в копну моих волос, а сам мужчина склоняется слишком близко к моим губам, его дыхание опаляет кожу, — мы просто будем целоваться. Вот так.

Берет слишком нежно мои губы своими, и мне в какой-то момент послышалось, что средь довольного рычания, я услышала стон удовольствия.

Отвечаю на поцелуй. Нормально, спокойно, не вяло, но и не жадно. Не так жадно, как он. Он целуется так, словно не целовался вечность. Словно алкоголик, который был в завязке, и вновь дорвался до алкоголя. Жадно. Долго.

— Я не могу дышать, — выдыхаю в его рот, когда он отстраняется на секунду, готовый вновь впиться в мой рот.

— Что ты чувствуешь?

Смотрю в его глаза. Смотрит непонятно, пытливо. Да сдалось ему, что я чувствую? Врать? Сказать правду?

Я не знаю, что я чувствую. Пьянит и не получается здраво мыслить. Но я знаю, что он хочет услышать. Что он герой, и у меня насквозь мокрые трусики. Все мужики хотят это слышать.

— Жарко и не хватает кислорода, голова кружится, — говорю на тон ниже, а голос становится томным.

Он ничего не говорит, отрывается от моих губ, заводит машину и везет меня к себе. Весь день проводим, занимаясь какими-то бытовыми мелочами, убирая, делая перестановку, вынося многие вещи к мусоркам. Я не знаю зачем. И вижу по его лицу, что не надо спрашивать.

Расчистив пространство, едем в магазин. Закупаем продукты и новое постельное бельё. Он настоял и заставил меня выбрать то, что мне нравится. Я выбрала черный шелковый комплект. Мой выбор кричал о моём настроении и состоянии громче любых слов.

Шелк приятно ласкал кожу. Это первое, на что я обратила внимание, оказавшись в постели. Я оказалась там первой, приняв душ и совершив все необходимые процедуры. Он пришёл следом. Обнаженный. Влажный. Я могла бы залюбоваться им, если бы тело не помнило, как он вжимал меня в простыни и причинял боль. Не будь этих воспоминаний, мозг, может быть, слал бы правильные сигналы. Залюбоваться. Возбудиться. Но все это гасилось на корню, и сирена горела красным и кричала одно: опасность. Этот человек опасен. И тело сразу становилось деревянным.

Той ночью он целовал меня неистово и долго, пока не уснул, прижав меня к себе и обняв обеими руками так, что сбежать не могу даже если бы захотела. Я не хотела. Мне было комфортно. И я быстро уснула, вопреки всем крикам сирены, почувствовав себя в безопасности. Голову совсем сносит. Из крайности в крайность.

Рано утром у него зазвонил телефон, и он немедленно проснулся и ответил. Вышел из комнаты, надолго, оставляя меня одну на огромной кровати. А спустя полчаса вернулся и сказал, что уезжает. Это срочно, это нельзя отменить, но я остаюсь. И пока его не будет, я должна привести эту квартиру в порядок на свой вкус. Обжиться и облагородить. И для этого он оставил мне свою карточку, чтобы я не беспокоилась о деньгах и покупала то, что нужно.

Я так и не ответила на его вопрос в машине. Я дизайнер, у меня высшее образование. И задача обустроить квартиру внезапно вывела меня из уныния, придав окрыленности. Я получала колоссальное удовольствие от процесса, пока как-то не встретилась с соседкой в подъезде и не узнала, чья это квартира. Его мамы. Его покойной мамы. Которая недавно умерла.

После этого я стала внимательнее и уважительнее относиться к предметам обихода. Нашла альбомы с фотографиями. Письма, которые он писал ей из тюрьмы. Поразилась тому, каким добрым и неиспорченным он был. Совсем не тот парень, каким он стал сейчас.

Он не звонил. Вторую неделю уже. Понятия не имела, где он и как.

В воскресенье я шла из магазина и тащила журнальный столик. Небольшой, не убийственно тяжёлый. Была уверена, что дотащу, справлюсь. Около подъезда стояла тень, я настолько увлеклась, что даже не сразу поняла, сто интуиция кричит «опасность». И вот прозвучал голос:

— Сбежать от меня хотела, маленькая дрянь?

4


Илья


Вартан позвонил рано и слишком настойчиво рассказал о том, что с Гурамом произошел несчастный случай на стройке. Пиздец. Как можно вывалиться из окна собственной новостройки и сломать ногу? Этот ушлепок долго ржал на больничной койке, пока мы с друзьями с постными минами стояли с апельсинами в пакете. Трахаться ему захотелось, в штанах запутался, пока свою шлюшку пытался удовлетворить. Слава богу, что был первый этаж, а не третий. Ржет он. Мудила. Нам пришлось взвалить на плечи переговоры о постройке нового бизнес-центра. Хотя я не самый лучший представитель нашей команды на счёт переговоров. Вартан и Гурам идеально сочетались. Теперь мне пришлось прогибать спину и открывать рот в нужный момент и озвучивать детали проекта. Вартан иногда одобрительно кивал головой, одобряя мое многословие. Хоть в чем-то от меня польза оказалась.

Хотя в целом эта ситуация меня злила. Я был в двух недельной отключке. Мама сильно заболела, на фоне болезни проявила упертость. А я вынужден был покорно принимать ее волю. Угасала. А я не мог принять того факта, что свечка судьбы родного человека почти догорела.

Две недели как скотина из одной поездки во вторую, зато Гурам харю отъел на койке. Скачет на одной ноге теперь и в хер не дует. А я был готов выть. Не спасали случайные связи. Яйца освобождались от спермы, а мозги клинило больше и больше. Несколько дней назад в ресторане познакомился с аппетитной крошкой, сильно похожей на Стасю. Думал, попустит, как только она расставила похотливо передо мной свои красивые ножки. Не тот эффект. Она определенно нимфоманка, укатала меня как мальчишку. Но не то. Впервые решился поцеловать другую, остановился на этой цыпе. Глухо. Она требовала поцелуев, но я противно ставил ее на колени и драл жестко до оглушающего визга. Текла как последняя сука. Обильно, даже слишком. Умеет использовать собственное тело.

Все не то. Видимо потому что не успел приручить Стасю. Эта мелкая дрянь мне снилась. Ее губки, сомкнувшиеся на моей головке, и взгляд от которого просто взрыв мозга.

Поднимаюсь на пятый этаж собственными ходулями. В руках пакеты с продуктами, несколькими безделушками и сексуальным нижним бельем. Сейчас же в душ и к ней. Точно спит. Но я разбужу ее только тогда, когда буду вымыт и раздет.

Квартиру не узнать, едва не присвистнул. Чем-то вкусным пахнет. Еда потом.

Сбрасываю туфли и иду в спальню. Лежит на огромной кровати и мирно спит. Единственное, что освещает мою спальню — ночник. Заставляю себя выметнуться из комнаты. На ходу раздеваюсь и иду в ванную. Принимаю контрастный душ. Немного легче, но не сильно. Член уже с порога требует втиснуться в нежную плоть. А губы зудят без поцелуев.

Подарки потом отдам, как только слезу с нее. Улыбаюсь, извлекаю из пакета смазку и две пачки презервативов. Закупился с лихвой. Неделя секса мне обеспечена. Надеюсь, что не нарвусь на месячные.

Присаживаюсь на край постели и убираю с юного лица несколько прядей. Красивая. И безумно желанная. Смазку и презервативы кладу на тумбочку. Хотя был соблазн сразу же зачехлить себя и войти в сонное тело. Но нет. У нас есть проблемка. И я должен знать, что она в порядке. Перед отъездом приказал ещё раз навестить гинеколога. Надеюсь, что не ослушалась.