За нею пошел Лестер. Вероятно, леди Аделаида не смела не повиноваться зову, потому что она пришла, опираясь на его руку. Когда она стала возле лорда Дэна в белом утреннем платье с голубыми лентами, она казалась олицетворением красоты. Солнце играло на ее льняных локонах, а румянец на лице пропадал и выступал беспрестанно. Лестер поставил стул, но она его не приняла, а по-видимому, с нетерпением желала скорее уйти и стояла перед столом, положив на него руки.

— Ваше сиятельство видели вчера борьбу на утесах, — начал хитрый полицейский сержант, говоря очень равнодушно, но совершенно уверенным тоном, — будьте так добры, скажите, что именно видели вы?

Самоуверенный тон обманул ее. Она вообразила, что, вероятно, что-нибудь выдало ее и что дальнейшее отрицание будет бесполезно. Когда она осматривалась вокруг комнаты с ужасом, в котором нельзя было ошибиться, и с выражением глаз, походившим на выражение глаз загнанного оленя, она встретила взгляд Софи Деффло. Зачем она пришла? Слабый крик сорвался с губ леди Аделаиды.

— Ваше сиятельство имели какую-нибудь причину идти на утесы вчерашней ночью? — продолжал полицейский офицер, не подозревавший, что это не было исключительным случаем. — Вам, я полагаю, не было известно, что там должна была происходить ссора?

— О, нет, нет! — отвечала она с пылкостью, залившись слезами.

— Стало быть, эта драка удивила вас? Так мы и полагали. Угодно вашему сиятельству рассказать, что вы видели?

Ее сиятельство осмотрелась вокруг комнаты. В выражении ее глаз ошибиться было нельзя. Она искала сострадания и хотела убежать; жалобно посмотрела она на лорда Дэна, на Лестера, а потом отвернулась и встретилась с суровыми глазами своей горничной.

— Зачем Софи стоит здесь? — спросила она лорда Дэна.

Она видела горничную и полагала, что она пришла проводить свою госпожу. Полицейский сержант подумал, что леди Аделаида издевается над ним.

— Лучше было бы, чтоб ваше сиятельство объявили теперь, что вы видели и знали, а то вас, может быть, заставят сделать это гласно.

— Говори, Аделаида, — сурово сказал лорд Дэн, чувствуя, что она знает более, чем призналась, и сердясь на ее прежнее отрицание. — Если ты не скажешь, я велю привести тебя к присяге. Ты мне сказала, что бегала в развалины и начала думать о привидениях, и что эта мысль испугала тебя.

— О, нет, нет! Дядюшка, не приводите меня к присяге! — закричала она, как будто это слово поглотило все другие. — Я скажу вам всю правду, право, скажу, — прибавила она, отвернувшись от проницательного взгляда сержанта. — Это правда, я начала думать о привидениях, пробегая через развалины, и повернулась с испугом назад, когда услыхала голоса близ края утеса. Я этому обрадовалась, потому что, значит, я не была одна, и осторожно подошла к отверстию и взглянула. Два человека дрались на самом краю утеса и через минуту один исчез — упал вниз. Это перепугало меня до смерти. Я побежала назад через развалины, по траве, в замок и, кажется, кричала, хотя не сознавала этого в то время. Брефф вышел встретить меня; вот все, что я знаю.

— Зачем ты не сказала этого в то время? — закричал лорд Дэн, и лоб его помрачился.

— Я была слишком испугана, — зарыдала она, — мне сделалось дурно от страха. Притом я думала, что тетушка очень рассердится на меня за то, что я убежала, не говоря уже о том, что я видела.

— Если бы ты заговорила, это могло спасти Гэрри жизнь, — сказал лорд Дэн тихим тоном. — Ты узнала его?

— О, нет, дядюшка! — отвечала она жалобно. — Как вы можете спрашивать об этом?

— А другого вы узнали? — спросил полицейский сержант.

— Я не узнала ни того, ни другого.

— Совсем не узнали? Нисколько, ни по малейшему признаку? Конечно, ваше сиятельство могли приметить, высок или низок был этот человек?

Никогда леди Аделаида не обнаруживала большего ужаса. Губы ее побелели, а руки дрожали. Два раза силилась она заговорить, прежде, чем могла произнести слово.

— Я не знаю, каковы были они, и тот и другой. Я не знаю, высоки они были или низки. Все это случилось в одну минуту.

— Не имели ли ваше сиятельство хоть слабую идею о том, что это были за люди? — настойчиво допрашивал полицейский сержант.

— Нет, я думала, что это разбойники, напавшие один на другого.

— И вы даже не узнали голосов, миледи?

— Я не слыхала голосов, кроме той первой минуты, когда я была в развалинах, — отвечала она, дрожа. — Они не говорили, когда боролись, а если и говорили, я не слыхала.

— Так вы положительно не узнали ни капитана Дэна, ни того, кто на него напал?

— Почему вы не верите мне? — возразила леди Аделаида тоном сердитой жалобы или сильного страдания. — Ведь капитан Дэн был мой кузен. Если бы я узнала того или другого, разве я не поспешила бы этого сказать? Позвольте мне уйти, — прибавила она умоляющим тоном, обратившись к лорду Дэну. — Если бы я оставалась здесь целый век, я не могла бы сказать вам больше.

— Еще минуту, миледи, — настаивал сержант. — Тот, другой, который не упал с утесов, не последовал за вами, когда вы убежали?

— Кажется, нет. Я не оглядывалась.

— Надеюсь и верю, что ваше сиятельство сказали все, — заметил полицейский сержант, когда леди Аделаида пошла к двери, не ожидая дальнейшего позволения.

Лестер подошел и вывел ее из залы. Софи Деффло медленно шла за ней.

— Как они жестоки! — сказала леди Аделаида, и слезы заструились по ее щекам. — Как будто я не была бы рада сказать все, что знаю. Я удивляюсь, что вы позволили этому человеку приставать ко мне с вопросами.

— В присутствии лорда Дэна и в таком случае, как этот, я не значу ничего, — шепнул Лестер, и тон его выражал самое теплое, самое горячее участие. — Я страдал за вас больше, чем я могу выразить. Но, Аделаида, не бегайте одна по ночам.

— Никогда, никогда! — с пылкостью отвечала она. — Это было для меня уроком. Но у меня не было в мыслях ничего дурного.

— Дурного? Нет, — прошептал Лестер, поклонившись ей перед дверью гостиной и оставив ее.

Софи Деффло остановилась поодаль, поджидая, когда леди Аделаида войдет в гостиную.

— На что вы смотрите, Софи? — спросил Лестер, проходя мимо этой девушки, чтоб воротиться в переднюю.

— Это мое дело, — отвечала она, выражая свои мысли буквальнее, нежели она делала это обыкновенно.

Лорд Дэн пришел в нетерпение, ожидая появления берегового стража. Произошло какое-то большое замешательство. Всех спокойнее из присутствующих был Ричард Рэвенсберд, и его хладнокровная, смелая осанка несколько раздражала лорда Дэна. В том, что у него не было ни малейшей возможности доказать свою невинность, засвидетельствовал бы весь Дэншельд.

Раздался говор, и Мичель вошел вместе с Коттоном. Мичель казался бледным и нездоровым, и лорд Дэн приказал подать ему стул, пока он рассказывал, что видел и слышал. Он сказал, как услышал спорившие голоса, как видел драку на утесах, падение одного из боровшихся, в котором он узнал капитана Дэна.

— Сброшенного Рэвенсбердом? — закричал горячий на язык стряпчий Эпперли.

— Да, — согласился Мичель.

— В моем сыне не было никаких признаков жизни? — спросил лорд Дэн, сдерживая, насколько мог, все признаки волнения.

— Никаких, милорд, он был мертв. Я жалею, что не мог унести его на моих руках, милорд, вместо того, чтобы оставить его уплыть вместе с приливом, — прибавил Мичель с сожалением и угрызением. — Но это было мне не по силам. Если бы со мною не сделался припадок, было бы еще время поспеть туда.

— Это зависело не от вас, Мичель, — отвечал лорд Дэн грустным, ласковым тоном. — Вы узнали моего сына на утесах, прежде чем он упал?

— Нет, милорд, — отвечал Мичель, качая головой. — Луна светила ярко, но лунный свет не дневной, и мне не очень все было видно с того места, где я стоял. Да и драка продолжалась не более минуты. Только когда я подошел к нему, стараясь приподнять его, узнал я, что это капитан Дэн.

Рэвенсберд все время не спускал глаз с Мичеля с тех пор, как тот пришел; глаза его с жадностью наблюдали за каждым изменением его физиономии, за каждым словом, сходившим с его губ.

— Милорд, — вдруг обратился Рэвенсберд к лорду Дэну: — если бы я стоял перед настоящим судом и подвергался формальному допросу, мне было бы позволено иметь адвоката; самому худшему преступнику не отказывают в этом, но здесь я не имею никого, кто помог бы мне. Я один. Мне хотелось бы задать этому человеку один вопрос, милорд.

— Спрашивайте, — сказал лорд Дэн.

Рэвенсберд обернулся к Мичелю.

— Вы сейчас сказали, что не могли узнать капитана Дэна на утесах, — так как было недостаточно светло. Если вы не могли узнать его, как же вы могли узнать меня?

— Я вас не узнал, — отвечал Мичель.

Наступило молчание. Потом Ричард Рэвенсберд заговорил горячо, пылко:

— Так зачем же вы сказали, что вы узнали меня?

— Я этого не говорил.

— Вы говорили, мне так сказали.

— Нет, я не говорил. Я не мог рассмотреть так далеко. Это…

Его прервал полицейский сержант:

— Разве вы намерены отпереться, Мичель, теперь, когда вы находитесь перед милордом, что это не Рэвенсберд сбросил с утесов капитана Дэна?

— Я не могу сказать, он или не он. Может быть и он, а может быть и кто другой, этого я не видал.

Сержант посмотрел на лорда Дэна.

— Я так понял, ваше сиятельство, вчера, что Мичель узнал в преступнике Рэвенсберда.

— Я сам так понял, — отвечал лорд Дэн. — Вы, Эпперли, и мистер Уайльд сказали мне это.

Эпперли повернул свои очки и свое красное лицо на Мичеля и заговорил резким, быстрым тоном:

— Что значит это отпирательство, Мичель? Вы сказали вчера, что это был Рэвенсберд, вы сказали это в караульне.

— Я сказал, что это, наверно, Рэвенсберд, оттого что он имел утром ссору с своим господином, — отвечал Мичель. — И все другие это говорили. Но я никогда не говорил, что я это знаю, что я это видел.

— Стало быть, мы должны понять, что вы не знаете точно, кто дрался с моим сыном, что вы не узнали этого человека? — спросил лорд Дэн.

— Не узнал, милорд. Разумеется, я предположил, что это мистер Рэвенсберд, вследствие ссоры, о которой мы слышали; но я не мог видеть людей, дравшихся на утесах, то есть я не мог их узнать. Я не узнал бы, что один из них капитан Дэн, если бы он не упал на то место, где я стоял.

Все в комнате стали в тупик. Все, включая и всегда проницательного и аккуратного полицейского сержанта, были уверены, что Мичель готов присягнуть, что он видел собственными глазами Ричарда Рэвенсберда.

— Это не составляет ни малейшей разницы, — закричал Эпперли из чрезмерного усердия к дэновским интересам и к своему собственному убеждению. — Слышали, как Ричард Рэвенсберд произносил угрозы против своего господина…

— Извините, мистер Эпперли, это составляет большую разницу, резко перебил Рэвенсберд. — Когда заслуживающий доверия свидетель говорит, что он видел, как я совершил убийство, это одно, а когда он говорит, что не видел, это другое.

— Вы, вероятно, можете объяснить, как вы провели время вчера, Рэвенсберд, час за часом, до десяти часов вечера? — вскричал стряпчий.

— Может быть, и могу, если это понадобится, — возразил Рэвенсберд. — После того как меня выгнали из этого дома, я прямо пошел в «Отдых Моряков»; хозяин может сказать вам это.

— Но вы, может быть, не остались в «Отдыхе Моряков»?

— Остался; двадцать человек, приходивших и выходивших, видели меня там. Я не трогался с места целый день; я обедал и пил чай с Гауторном и его женой.

— Что вы делали после чая?

— После чая я посидел с ними несколько времени, а потом вышел прогуляться.

— Я так и думал! — закричал пылкий Эпперли. — Куда вы ходили? По какой дороге?

Рэвенсберд остановился в нерешимости, это обстоятельство могло оказаться против него.

— Я думаю, что никому нет никакого дела, по какой дороге я ходил, — отвечал он наконец.

— До этого есть дело всем. Может быть, вы шли по этой дороге? Господи Боже мой! — прибавил стряпчий, подпрыгнув от неожиданного воспоминания. — Я сам встретил вас, Рэвенсберд! Я шел домой от одного клиента и встретил вас на этом направлении; вы шли к замку. Было около семи часов.

— Я вас не видал, — сказал Рэвенсберд.

— Может быть. Я видел вас и этого более чем довольно. Куда вы шли?

— По своему делу. Я шел не за тем, чтоб сделать вред, и не сделал вреда никому. Я не долго был в отсутствии, я скоро воротился в «Отдых Моряков».

— В котором часу вы воротились — торопливо спросил стряпчий.

— Мичель, — также торопливо сказал Рэвенсберд, — в котором часу видели вы драку на утесе?