Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

— Мне некогда сегодня слушать ваш вздор, мистер Герберт, — сердито отвечала Софи. — Моя барышня больна.

— Больна?

— Больна и даже лежит. Я иду на кухню приготовить для нее чай из трав, которого англичане, бедные невежды, делать не умеют. У нее теперь леди Дэн, пришла ее бранить.

— Бранить, за что?

— Барышня заслуживает это, — прибавила Софи свойственной ей свободою речи. — Зачем она расстроила и себя и весь дом по пустякам? Если она видела одну только драку, ей не следовало поднимать такую сумятицу.

Софи исчезла, спустившись с лестницы. А Герберт Дэн, видя, что ему не к чему оставаться в замке, ушел.

Но в этой истории скоро появилось новое обстоятельство. Когда Герберт Дэн шел с небрежным, непринужденным видом человека, которому нечего делать, он встретил человека, хорошо известного в этой местности. Его так хорошо знали, что никто ему не доверял. Звали его Дрэк, и его признанным занятием было рыбачье ремесло, к которому он прибавлял ремесло контрабандиста, поскольку мог его исполнять безнаказанно; лодка его разъезжала около заграничных кораблей и увозила все, что могло поместиться в ней. Он снял свою синюю шерстяную шапку, сделанную в виде ночного колпака, чтоб поклониться Герберту Дэну.

— Я слышал о большом несчастий, сэр, с тех пор как моя лодка пристала к берегу, — начал он. — Говорят, что капитан убит, а тело его унесено в море. Правда ли это?

— Непонятное происшествие, Дрэк, — отвечал Герберт Дэн. — Но я боюсь, что это слишком справедливо. Тело не найдено. Целое утро его искали баграми.

— Я видел, — отвечал Дрэк. — Кто на него напал?

— Вот в этом-то и вопрос.

— Там в деревне говорят, что оказалось, будто это не слуга капитана, которого сначала взяли за это.

— Я знаю, что это говорили. По крайней мере я в этом не сомневаюсь.

— А я, может быть, могу несколько это дело разъяснить, только немного.

— Вы? — сказал Герберт, смотря на Дрэка.

— Да, я. Я ходил в Нёт-Кэп, мне хотелось поговорить с старым… то есть… то есть… я шел по дороге мимо замка…

— Это все равно, говорите, Дрэк, — многозначительно перебил Герберт Дэн, видя замешательство этого человека. — Вы ходили в Нёт-Кэп совещаться с этим старым грешником Бичером, вот простыми словами, что вы хотели сказать. Но если бы я видел собственными глазами, как вы везли полную лодку контрабанды, вам нечего меня бояться. Я не таможенный и не вмешиваюсь в чужие дела.

— Ну, я ходил к старику Бичеру, — сознался Дрэк, — по только для того, чтоб поболтать, право, ни для чего другого. Я остался там дольше, нежели думал, и возвращался скорым шагом, боясь, чтобы лодка не ушла в море без меня, когда услыхал голоса ссорившихся. Я шел по утесам — я хожу больше тут, чем по дороге — и поравнялся с развалинами капеллы, когда до ушей моих долетели звуки. Они раздавались по направлению из замка, и я повернул посмотреть, что это за шум. На траве, между развалинами и замком, стояли два человека: один говорил громким, сердитым топом; я подошел близко к нему и увидел, что это капитан Дэн. Увидев его, я, разумеется, отошел.

Герберт Дэн молчал несколько минут.

— Где, вы говорите, было это? — спросил он.

— Между развалинами и замком, крошечку поближе, может быть. А другой человек был кто-то чужой.

— Чужой! — невольно повторил Герберт Дэн, вероятно, ожидавший услышать, что это был Рэвенсберд.

— По крайней мере, для меня. Я никогда не видал его прежде. Высокий человек, с каким-то тюком в руках.

— С каким тюком?

— Не знаю; это мог быть ящик или сверток, большой и темный. Он лежал на земле, прежде чем я подошел, но этот человек поднял его и взвалил к себе на спину. Я не останавливался, чтоб рассмотреть, увидев, что другой был капитан. Капитан на него кричал.

— В каких выражениях? — с живостью спросил Герберт. — Не можете ли вспомнить?

— «Как ты смеешь, негодяй?», — больше ничего не мог разобрать. Но когда я уходил, они оба кричали.

— В котором часу это было?

— Минута в минуту сказать не могу. Может быть, в половине девятого.

— Дрэк, вы уверены, что это был чужой, а не Рэвенсберд? — спросил Герберт Дэн после некоторого молчания.

— Выдра я безглазая, что ли? — возразил Дрэк. — Этот человек столько же походил на Рэвенсберда, сколько на вас или на меня. Этот человек был выше пяти футов, с длинными руками и широкими плечами.

— Вы должны сказать об этом лорду Дэну.

— Я за этим шел теперь в замок. Я знаю мою обязанность. Хотя я лучше ушел бы за десять миль, чем предстать перед его сиятельством.

Улыбка пробежала по растревоженному лицу Герберта Дэна.

— Он не так снисходителен к вам, контрабандистам, как вы бы этого желали, и вы боитесь его. Но если вы можете помочь его сиятельству отыскать убийцу его сына, это, конечно, загладит старые грехи, Дрэк.

— Во всяком случае это мой долг рассказать, что я видел, и я скрывать этого не стану, — отвечал Дрэк.

Он дотронулся до своей шерстяной шапки в виде поклона и пошел к замку. Герберт Дэн продолжал идти к Дэншельду; ему хотелось спросить, не узнали ли чего нового. На лице его выражалось недоумение; он не мог преодолеть подозрения, что человек, которого Дрэк видел в ссоре с Гэрри Дэном, был Рэвенсберд, несмотря на описание, так не походившее на него, и тюк.

— Зрение обманывается в вышине и величине при лунном сиянии, — рассуждал он сам с собой. — А тюк, о котором Дрэк говорит, может статься, был небольшой чемодан, за которым Рэвенсберд ходил в замок. С другой стороны, Дрэк, может быть, показывает верно, и это был чужой. В таком случае Рэвенсберд…

Рассуждения Герберта Дэна были прерваны. Сделав поворот на дороге, он увидал самого Рэвенсберда, сидевшего на камне, лежавшем несколько поодаль от дороги; он находился в глубокой задумчивости и не поднял головы.

— Вы что-то задумались, Рэвенсберд.

Тот вдруг повернулся на это приветствие.

— О, это вы, мистер Герберт Дэн! Я все думаю о вчерашнем происшествии. Я не слыхал, как вы подошли.

— Рэвенсберд, — отвечал Герберт Дэн, и в его голосе и в физиономии слышалось и виднелось чистосердечие, — я считаю себя обязанным сказать вам, что ваши уверения, что не вы были убийцей вашего барина, подтвердились в некоторой степени. Заметьте, я говорю: в некоторой степени.

Странная улыбка, несколько циничная, промелькнула на чертах Рэвенсберда.

— Оказывается, что другой человек напал на капитана Дэна вчера на утесах; по крайней мере, капитан Дэн ссорился там с кем-то, и если описание этого человека верно, то это были не вы.

Улыбка на лице Рэвенсберда сменилась выражением удивления. Он не отвечал, а только вопросительно устремил глаза на говорившего.

— Естественно предположить, что кто бы ни был этот человек, он должен быть виновником последовавшей катастрофы. Незнакомец, высокий и широкоплечий, так его описывали мне, с тюком на спине. Может быть, странствующий разносчик, который пристал к капитану Дэну, предлагая купить, что-нибудь, и рассердился на отказ. Одно неоспоримо: они сердито спорили, а такие люди, часто с подозрительной репутацией, совершали преступления при малейшем поводе.

— Кто это видел или слышал? — спросил Рэвенсберд. — Вы, сэр.

— Я? — надменно возразил Герберт Дэн. — Какой безрассудный вопрос! Разве я или какой-нибудь другой друг капитана Дэна скрыл бы подобное обстоятельство? Это видел Джо Дрэк. На его слова вообще положиться нельзя, но я думаю, что в этом случае он говорит правду. Я встретил его несколько минут тому назад, и он остановил меня рассказать об этом. Он шел в замок сообщить об этом милорду.

— Медлил же он, — саркастически заметил Рэвенсберд.

— Совсем нет. Он не мог объявить об этом в море, где он пробыл целую ночь. Он ничего не знал о несчастьи, случившемся с капитаном Дэном, пока не пришел к берегу с последним приливом. Он был вчера на утесах, идя от Бичера, и был свидетелем ссоры, или что там это было. Время сходится; он думает, что это было в половине девятого.

Рэвенсберд отвечал не сразу. Глаза его были устремлены в пустое пространство. Герберт Дэн продолжал:

— Когда вы сказали мне, что могли бы указать на виновного, я принял это за пустое хвастовство, если не за умышленный обман. Теперь мне пришло в голову, что и вы, может быть, видели эту драку. Так?

— Я… я не знал… что капитан Дэн… я не знал, что он встретился с этим незнакомцем, — отвечал Рэвенсберд, и в тоне его слышалось нерешимость, а в глазах виднелось выражение задумчивости.

— Может быть, этот человек не был незнаком вашему господину? — сказал Герберт Дэн, смотря на него испытующим взглядом.

— Может быть, — отвечал Рэвенсберд, пробуждаясь от задумчивости. — Невероятно, чтоб человек незнакомый напал на него и лишил жизни.

— А еще невероятнее, чтоб это сделал друг, Рэвенсберд. Что вас приводит в недоумение?

— На этот вопрос, сэр, вы меня извините, если я не стану отвечать. Чем более я об этом слышу, тем более становлюсь в тупик. Это я скажу. Дэншельд может быть уверен, что я не оставлю ни одного камня неперевернутым, чтоб открыть эту тайну. Дэншельд обвинил меня в этом преступлении, мистер Герберт Дэн; я не умру, не заставив его отказаться от своих слов.

Рассказ Дрэка относительно того, что в это время в окрестностях находился подобный человек, был подтвержден сквайром Лестером. Этот джентльмен ехал верхом домой мимо замка, в час, названный Дрэком, в половине девятого, или несколько ранее. За несколько шагов от замка он встретил человека, шедшего посреди дороги, и лошадь Лестера испугалась его. «Высокий, дурной наружности человек, с плоским ящиком на спине». Лестер сказал, что он обратил особенное внимание на него, и узнает его, если встретит опять, потому что луна освещала его черты. Он обернулся и посмотрел ему вслед и видел, что он сошел с дороги и направился к утесам. Это было близ замка.

Приняты были все меры, чтобы отыскать этого разносчика. Зоркий стряпчий Эпперли перевернул весь Дэншельд наизнанку, говоря метафорически, а сквайр Лестер дал подробнейшее показание в полицию. Все было напрасно. Этого человека нельзя было найти и ничего не было о нем слышно.

Не нашлось и тело капитана Дэна. Багры исполнили свое дело как могли, но ничего не принесли из алчного моря. Не могло быть сомнения, что капитан умер и дэновский флаг, обыкновенно знак торжества, грустно развевался, до половины спущенный, над фамильным замком Дэнов.

Несчастье никогда не приходит одно. Если эта поговорка и сделалась обыденной, она, по крайней мере, все же справедлива.

В Париж была послана телеграмма, извещавшая Джоффри Дэна о смерти его брата, а за телеграммой были посланы письма с подробностями. Но ни телеграммы, ни письма не нашли того, к кому они были адресованы. Джоффри Дэн уехал из Парижа и никто не знал куда; он говорил, что поедет в Италию, в Мальту и в другие места. Получив это сведение, лорд Дэн написал к своим банкирам, которым Джоффри Дэн всегда сообщал о своих переездах, прося их препроводить к сыну посылаемые им письма. Это было сделано.

Герберт Дэн между тем воспользовался этим бедствием, чтобы возобновить свои прежние сношения с лордом Дэном и опять занять прежнее положение в замке. Он не сделал ничего особенного, чтобы лишиться этого права. Лорд Дэн имел привычку осуждать его за леность; леди Дэн стала подозревать, что ее племянница Аделаида начинает чувствовать к нему излишнее пристрастие, и вместе с мужем не поощряла его посещений. Лорд Дэн предлагал предоставить ему место за границей. Герберт Дэн отказался ехать за границу, и этим обидел лорда. Словом, его посещения последнее время сделались редки и принимались холодно.

Но после печального происшествия мелочная неприязнь и мелочные интересы были забыты. Герберт Дэн приносил в замок все новости, какие только он мог собрать, и его с нетерпением ожидали и принимали благосклонно. Это он, отдельно от полиции, старался узнать новости о человеке с тюком, и хотя ему не удалось, лорд Дэн все-таки ценил его усилия. Но единственную награду, которой искал Герберт Дэн, он еще не получил — он не видал Аделаиды Эрроль.

Она несколько дней не выходила из своей комнаты; бледная, утомленная, больная, робкая, она, как казалось, пугалась тени. Леди Дэн думала, что испуг в ту ночь на утесе некоторым образом сказался на ее нервной системе, и пригласила доктора Уайльда. Он думал то же самое и в заключение прибавлял, что она тоскует по своему жениху Гэрри Дэну.

Это было не притворство, не мнимая болезнь; это можно было видеть. Аделаида была больна и телом и душой. Но как сильно боролась она с этим, как старалась преодолеть признаки своей болезни, было известно только ей одной. Аделаида Эрроль имела более сильную душу, чем многие девушки ее лет, более неукротимую волю, и когда после добровольного заточения, продолжавшегося несколько дней, она принудила себя опять сойти вниз, домашние не приметили в ней никакой перемены, кроме того, что она казалась изнурена и неестественно спокойна; но это спокойствие вдруг было нарушено одним словом, сказанным мистером Уайльдом. Аделаида сидела возле доктора и леди Дэн; она отвечала на вопросы доктора, что она чувствует себя теперь «совершенно хорошо», когда он вдруг неумышленно упомянул о капитане Дэне. Как будто это было сигналом к тому, чтобы какое-то чувство, замкнутое в ней, вырвалось наружу, она залилась слезами, все ее самообладание оставило ее, ее притворная холодность исчезла.