Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

— Это правда, Джоффри. Я помолвлена с мистером Лестером.

Не превратилось ли его лицо в каменное? Оно походило на каменное по своей бледности. Ее лицо горело.

— С мистером Лестером! — с насмешкой сорвалось с его губ. — Замужество с ним для вас невозможно. Вы не любите его.

— Что же мне делать? — возразила она, в минутном увлечении, и лоб ее болезненно сжался. — Это одно, что остается мне. У мистрисс Грант я помешаюсь от меланхолии. Вы, кажется, собираетесь проклинать меня, Джоффри? Ради Бога, не смотрите на меня таким образом.

— Не это одно осталось вам. Не могли ли вы выбрать меня?

Она покачала головой.

— Участь Гэрри Дэна лежит тяжелым гнетом на моем сердце, — прошептала она. — Обман, к которому мы прибегли, всегда передо мной. Я уже говорила вам это. Если бы на свете не осталось другого человека, Джоффри, я и тогда не захотела бы быть вашей женой.

— И вам не жаль меня?

— Жаль. Мне и себя жаль, — прибавила она, протягивая свои исхудалые руки. — Это сказалось и на мне.

— Аделаида, я предпочел бы, чтоб вы убили меня.

— Бывает время, когда я желаю, чтобы мы все были убиты, — отвечала она, вставая. — Прощайте, Джоффри. Не приходите ко мне больше, потому что, право, такие волнения не нужны ни для вас, ни для меня.

— Позвольте на минуту, Аделаида. Я предостерегаю вас, что если вы выйдете за Джорджа Лестера, вы сделаете величайшую ошибку, какую когда-либо делала женщина.

— Не думаю. Во всяком случае, я рискну.

— Это так же верно, как и то, что мы стоим здесь. Вы любите меня — да, любите — теперь не время соблюдать условные приличия, и я говорю это вам открыто. Жизнь с Джорджем Лестером будет для вас продолжительной сердечной тоской.

— Тоской! По вас? — возразила она, вытянув губы, потому что слова Джоффри не понравились ей. — Вы ошибаетесь, мистер Дэн.

— Тоска от жизни, в которую вы вовлекли себя, и желание избавиться от нее, — сказал он с некоторой суровостью, — а избавления не будет никакого.

— Я не хочу этого слышать. Этот спор теперь совершенно неприличен. Вы только что проводили в могилу мою милую тетушку и Гэрри. Вы…

Или от внезапного горя, возбужденного этой мыслью, или оттого, что свидание было слишком тягостно для ее чувств, она залилась слезами. Дэн хотел взять ее руки, но она отдернула их.

— Нет, Джоффри, лучше не надо этого. Я не могу быть для вас ничем, не искушайте же меня прикосновением вашей руки, это только сделает труднее мою обязанность; мы не встретимся более до тех пор, пока я не сделаюсь женою мистера Лестера, и опасность тогда уже пройдет. Простите меня за все, — зарыдала она, — и думайте обо мне так ласково, как только можете; вы видите, что и я страдаю.

Он хотел прижать ее к своей груди, но она была благоразумнее его. Она понимала решительную необходимость разлуки, которую он, по крайней мере, не мог ни видеть, ни понимать — и она действовала как должна была действовать. Прежде чем он успел остановить ее хоть взглядом, она убежала из комнаты.

И вся радость, какая только оставалась в сердце Джоффри Дэна, исчезла из него.

Он сидел в темной комнате, закрыв лицо руками, и наконец встал с болезненным стоном. Он машинально пошел к лорду Дэну и рассказал ему, что он слышал, то есть, что леди Аделаида выходит за Лестера. Он не подумал о том, что не ему следовало сообщить об этом лорду Дэну; ему было не до благоразумных размышлений; менее важные соображения совершенно забывались в буре его великого несчастья.

Лорд Дэн был чрезвычайно удивлен. Выходит за Джорджа Лестера!

— Что ж, — сказал он медленно, после минутного соображения. — Может быть, для Аделаиды это будет хорошо. Ей нужна узда, если я не ошибаюсь — она беззаботна, легкомысленна, сумасбродна, а Джордж Лестер в таких летах, которые позволят ему благоразумно ее содерживать. Ты исполнял бы все ее прихоти и капризы.

Ответа не было. Лорд Дэн посмотрел на племянника и был испуган выражением его физиономии.

— Ты в нее влюблен!

— Я никак не думал, что она мне откажет, — с трудом сорвалось с его губ.

— Будь мужчиной, Джоффри, — сказал лорд Дэн с некоторым удивлением. — Если она не хочет выходить за тебя и предпочитает Джорджа Лестера, ты не можешь этого переменить; но не вздыхай по ней, как влюбленная пансионерка. Она очень хороша собой, и, по моему мнению в ней только и есть хорошего, что ее красота. Я не выбрал бы ее своей женой, она непостоянна, как ветер. Недавно Гэрри, теперь Джордж Лестер! Забудь ее и отыщи кого-нибудь получше.

Совет был хорош: забыть ее! Если бы Джоффри Дэн мог последовать ему. Ах, что ему было до почестей, до богатства, которые так странно достались ему; что ему было до зависти, до поздравлений света, которыми так щедро осыпали его, когда причудливое сердце одной женщины разбивало его сердце!

Но еще и другое счастье было уничтожено. Как все идет наперекор в этой жизни! Из четырех действующих лиц только одно сердце было спокойно — сердце Джорджа Лестера; он думал в слепоте своей, что он попал в Эдем. Лучше было бы для него, если бы он выбрал Маргарет Бордильон.

Мисс Элиза Тифль сдерживала свою ярость дня два после того, как она вылила ее на мисс Бордильон. Тифль была очень способна скрывать свой гнев даже месяца два, если хотела отмстить. Она не раскрывала рта до понедельника следующей недели, и тогда это случилось невзначай.

Она и горничная, находившаяся под ее надзором, заспорили о чем-то, как это случалось часто. Тифль настаивала, чтобы ей повиновались, и вышла сцена со слугами. Буфетчик стал уговаривать Тифль наедине; он всегда таким образом старался помирить прислугу.

— Чтобы я им уступила! Нет, — говорила Тифль, — пока я в замке, я покажу им, кто здесь госпожа; когда я уйду, пусть делают, как хотят; им стоит только подождать четыре недели.

Буфетчик удивился и последовало объяснение. Тифль сказала ему, что она объяснилась откровенно с мисс Бордильон, и буфетчик остолбенел.

— Вы говорили об этом с мисс Бордильон! — воскликнул он. — Вы, наверно, не обвинили ее в том, что она выходит за нашего барина!

— Обвинила, и сказала, что слышала это от вас! — с торжеством возразила Тифль. — Я сказала ей, что не привыкла к таким хитростям и притворствам в доме, и тут же отказалась от места.

— Но ведь мистер Лестер женится не на мисс Бордильон, — сказал расстроенный буфетчик.

— Не на мисс Бордильон!

— Конечно. Вы это перепутали.

Зеленые глаза Тифль засверкали, она подумала, что Джонз обманывает ее.

— На ком же?

— Я скажу вам это только по секрету, мистрисс Тифль. Когда я говорил вам в первый раз, я не знал, хотя догадывался, но теперь я узнал наверное. Он женится на этой хорошенькой девушке из замка, на леди Аделаиде.

Тифль не понравилось, что она так одурачила себя; она ушла в свою комнату и заперлась. Она сидела там с полчаса, взвешивая в уме все стороны этого нового обстоятельства, а потом тихими шагами отправилась к мисс Бордильон, которая сидела за работой в столовой.

Тифль не походила на ту взбешенную женщину, какою она была намедни. Она стояла тихо и смиренно, поглаживая свои руки, как она имела привычку, когда собиралась что-нибудь сфальшивить; ее лживые глаза как будто с любовью были устремлены на мисс Бордильон.

— Что такое, Тифль?

— Ах, сударыня, я надеюсь, вы меня простите; я пришла смиренно извиниться в том, что я сказала два дня тому назад. Это Джонз обманул меня, и мне бы хотелось выгнать его за это. Если бы все здешние слуги ушли, так не было бы большой потери. Я сейчас узнала, что не было никакого основания считать вас невестой барина.

— Ваши слова так меня удивили в то время, Тифль, что я не сделала вам выговора за них, как следовало бы, — спокойно отвечала мисс Бордильон. — Мистер Лестер, насколько мне известно, не имеет намерения вступить в брак теперь. Не принимайте обманчивых фантазий опять на этот счет.

— Я, сударыня, ошиблась насчет его невесты, — продолжала свое Тифль. — Я думала, что это вы — в этом я смиреннейше прошу извинить меня — между тем, узнаю, что это другая. Точно, мисс Бордильон, барин собирается жениться, и я рада, что могу сказать вам это, если вы не знаете.

Медленно мисс Бордильон соображала эти слова. Имели ли они значение или нет? Сердце ее сильно билось, когда она смотрела на Тифль.

— Я ни за что на свете не захотела бы сказать что-нибудь обидное для вас, сударыня, и какая же я была глупая, представив себе, что вы и барин можете возмечтать друг о друге! — продолжала эта ласковая женщина откровенным тоном, украдкой смотря на изменившееся лицо мисс Бордильон. — Очень она молода для него, может быть, скажут люди благоразумные, но никто не может сказать, что она нехороша собой, а сквайр Лестер — это хорошо известно — знаток в красоте. Конечно, ее волосы немножко рыжеваты; может быть, вы сами это заметили, мисс Бордильон.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — едва проговорила бедная девушка.

— Не знаете, сударыня? Я говорю о леди Аделаиде Эрроль. Ее выбрал барин.

Сердце Маргарет Бордильон замерло, а потом забилось со страшной силой, внешние предметы потускнели в ее глазах, чувства как будто замерли в дурноте. Если бы не отчаянное усилие самообладания, она лишилась бы чувств.

Мисс Тифль после утешительных выражений сочувствия оставила несчастную женщину и ушла по коридорам вприпляску.

Сказать, что это известие оглушило мисс Бордильон, было бы слабым выражением того страшного удара, который нанесла ей Тифль. В ту самую минуту, когда эта почтенная женщина явилась к мисс Бордильон, несчастная Маргарет была погружена в сладостные мечты, воображая слова, которые Джордж Лестер скажет ей, может быть, даже в этот самый вечер. С того утра, как он заговорил об оранжерее, он не возвращался более к тому разговору, но это не беспокоило мисс Бордильон; когда были найдены останки капитана Дэна, это возбудило сильный интерес, и Лестер не говорил ни о чем другом. А потом настали двойные похороны.

Маргарет сидела, когда Тифль оставила ее, уронив шитье на колени, а ножницы на пол. В душе ее был хаос. Она не сознавала ничего, кроме того обстоятельства, что любовь Лестера была отдана не ей, а другой. Рубикон был пройден — его проходят многие женщины раз в своей жизни, — мисс Бордильон тем труднее было бороться с его волнами, что она поздно попала в них. Она вошла в новую жизнь, на новый путь и должна была идти по нему. Позади нее были нежные и солнечные равнины Аркадии; перед нею простирались грубые скалы и колючий терновник, неровный, трудный и бесконечный путь и мрачное небо. Ей лучше не оглядываться назад, когда она будет идти по этому пути.

Сомневаться в этом известии не приходило ей на ум; она была уверена, что это правда. Это объясняло разные маленькие обстоятельства, которые она в последнее время приметила в поступках Лестера и которые приводили ее в недоумение. Даже теперь, в самом начале ее страданий, она прямо взглянула на свое несчастье, с трепетом, это правда, но настойчиво рассматривала его со всех сторон. Она должна была решительно составить свои планы, потому что если леди Аделаида должна была вступить в дом как его жена, она должна была оставить этот дом. Она думала об этом целый день, не обнаруживая своих страданий, только время от времени сдерживаемый стон вырывался из ее груди. Дети спрашивали, не больна ли она; она отвечала отрицательно.

Лестер не возвращался домой к обеду, и Маргарет предположила, что он остался в замке у лорда Дэна, как он оставался иногда, не давая знать домой. Ах! она теперь знала, что привлекало его туда. Она не ложилась, пока он не воротился домой, и сидела не в своей гостиной, как обыкновенно, но в библиотеке, ожидая его.

Пробило одиннадцать, когда он воротился. Он вошел, отирая лоб и говоря что-то о том, какой жаркий вечер, и, позвав буфетчика, приказал принести бутылку содовой воды. Тут он увидал мисс Бордильон и приветствовал ее веселым смехом.

— Да вы предаетесь рассеянной жизни, Маргарет! Одиннадцать часов, а вы не спите!

Она не могла отвечать. Объяснение, казавшееся ей довольно сносным в перспективе, слова которого она повторяла себе беспрестанно в последний час, казалось ей теперь невозможным. Она сидела возле небольшой лампы с абажуром, далеко от яркого подсвечника, и шила. В этом не было ничего необыкновенного: какая-нибудь работа, обыкновенно самая простая и полезная, всегда виднелась в руках мисс Бордильон. До сих пор она молчала, стараясь придать равнодушие своему обращению, собираясь с силами, чтобы заговорить спокойно. Лестер продолжал, не примечая ничего:

— Конечно, это гораздо благоразумнее с вашей стороны, чем ложиться в постель наравне с курами или запираться в своей гостиной, заставляя меня приходить в пустую комнату. Я не понимаю, почему вы так поступали, Маргарет, как будто боялись меня.