Описание семьи Дэнов, сделанное Гербертом Дэном, было правильно и известно, как он сказал, свету — то есть Дэншельдскому свету. Лорд и леди Дэн имели только двух сыновей, других детей у них не было, а когда эти сыновья выросли, они не имели большого утешения ни от одного из них. Наследник, Джоффри, был мот, проводил большую часть времени в отсутствии, а когда был дома, делал одни неприятности своим характером, но, несмотря на это, он был любимцем и избалован до нельзя. Он страшно завидовал младшему брату: завидовал его популярности, его красоте, а более всего его доходу, который был гораздо больше того, каким пользовался он, потому что лорд Дэн имел большие издержки и не мог давать сыну большого содержания. Между братьями возникла неприязнь, «едкая кровь», называли это в Дэншельде, и, кажется, не было надежды, что это когда-нибудь закончится. Главным виновником, несомненно, был Джоффри, он выказывал презрение к Гэрри и оскорблял его, а запальчивый Гэрри платил ему тем же. Нельзя было сомневаться, что Гэрри Дэн втайне досадовал на любовь и милости, которыми дома осыпали его брата. Когда капитану Дэну минуло двадцать три года, он отправился со своим полком в Канаду; через несколько лет он воротился домой больной и вышел в отставку. Пробыв год дома, он уехал в Америку, и с того времени больше жил в Новом Свете, путешествуя по различным частям его и изредка посещая Англию. Теперь его пребывание дома обещало быть продолжительным, потому что он влюбился в леди Аделаиду Эрроль. Он уже предложил ей свою руку, говорил с любовью о том, что повезет ее в Америку и представит своим тамошним друзьям, а потом намеревался воротиться в Англию и навсегда поселиться в ней. Герберт Дэн не ошибся, когда говорил, что капитан обожает даже землю, по которой ступает леди Аделаида. Главным удовольствием его жизни было, по-видимому, находиться с Аделаидой Эрроль, и, без сомнения, он поведал бы ей многое из истории своей прошлой жизни.

А леди Аделаида? Она была из тех истых, тщеславных кокеток, которые вечно разжигают любовь в мужчине, кокеток незлых, но бездушных. Люди, отмечая ее приветливое обращение, называли ее теплосердечной, милой девушкой. Они ошибались; не многие девушки были так врожденно эгоистичны, хотя она сама этого не сознавала. Она приехала в Дэнский замок два года тому назад. Дочь умершего графа Иркдэля, очень бедного шотландского пэра, после смерти своей матери, которая была сестрой леди Дэн, Аделаида Эрроль осталась без пристанища, потому что дом ее брата, сумасбродного молодого графа, был бы не весьма приятным для нее домом. Леди Дэн пригласила ее в Дэншельд, и она приехала со своей французской горничной Софи и с тех пор кружила головы всем в этих окрестностях.

Капитан Дэн поспешно подошел к приезжему, и они горячо пожали друг другу руку. Полковник Монктон был американцем и близким другом капитана Дэна. Они переписывались, и в письмах капитана Дэна полковник читал об Аделаиде Эрроль. Ничто не могло сравниться с удивлением капитана Дэна: он полагал, что полковник в Нью-Йорке.

— Откуда вы выскочили? — воскликнул он. — Уж не прогуливались ли вы под землею и вылезли с этой стороны?

Полковник Монктон засмеялся.

— Мне пришло желание купить яхту и тотчас попробовать ее, как ребенку новую игрушку. Ветер был попутный и правил нас к Англии. Мы остановились в Плимуте и…

— И оттуда приехали в Дэншельд, как добрый друг! — перебил капитан Дэн в порыве признательности. — Я слышал час тому назад, что в заливе стоит большая яхта, но и не думал о вас. Я хотел пойти взглянуть на нее, я когда-то сам имел страсть к яхтам.

— Я хотел сказать, — серьезно продолжал американец, — что когда мы доехали до Плимута, я нашел там письма, полученные с последней почтой на мое имя. Дэн, эти письма отзывают меня назад. Моя жена вдруг занемогла, и мы спешим в обратный путь.

— Но вы, наверно, останетесь у меня, по крайней мере, день или два?

— Право, не могу. Извините кажущуюся невежливость, Дэн. Так как яхта въехала сюда, я не мог не постараться увидеться с вами, но…

— Так вы не нарочно заехали сюда? — вскричал капитан Дэн с упреком.

— Шкипер должен был пристать. Мы наехали на какую-то глупую баржу вчера вечером и повредили несколько яхту — безделица — через несколько часов все будет исправлено. Пойдемте со мною и взгляните на яхту.

— Но вы прежде пойдете в замок, и я представлю вас моим родным.

— После приду, — отвечал американец, взяв под руку своего друга и ведя его к деревне, за которой находилась небольшая бухта. — У вас все еще служит Рэвенсберд, как вижу?

— О, да! Он навсегда останется у меня. В замке его не любят, он слишком независим для них. Для меня он годен и, кроме того, он пользуется моею доверенностью.

— Кто эта хорошенькая девушка, с которою вы гуляли сейчас?

Капитан зарумянился, как пансионерка. Сильна была его любовь.

— Это Аделаида Эрроль.

— Я так и думал. Когда же вы вступите в обладание ею — как мы это говорим о других вещах?

— Нельзя знать этого наверно, — отвечал капитан, и на губах его появилась нежная улыбка. — Это капризная красавица, такая же капризная, как ваша яхта, Монктон. Когда-нибудь в нынешнем году.

— И вы никогда уже не приедете в Новый Свет?

— Приеду еще раз и надеюсь привезти ее с собой. Я должен устроить, знаете, чтоб…

В эту минуту Герберт Дэн нагнал их с удочкой в руке. Он пошел рядом с ними, сказав несколько пустых фраз, но капитан Дэн не поддержал разговора и не представил его своему другу, так что Герберт Дэн ушел.

— Это, кажется, ваш родственник? — заметил полковник Монктон.

— Кузен. Его отец, Герберт Дэн, был братом лорда Дэна, моего отца; он прожил все свое состояние и оставил сына и дочь без копейки. Если бы не доход, закрепленный за мисс Дэн, им не было бы чем жить. Впрочем, я не думаю, чтобы это что-нибудь значило для Герберта; он имеет такое же дарование к мотовству и непременно растратил бы все, если бы отец не промотал. Даже золотая руда ничего не значила бы для него, если бы была в его руках.

— Он живет в замке?

— Уж, конечно, нет. Я сейчас же вам покажу, где он живет. Отец его поступил хуже всего в том, что не воспитывал его ни для какой профессии. Духовное звание, адвокатура, гражданская служба — все это прекрасная карьера для бедного джентльмена, но, конечно, не военная служба, потому что без состояния туда нельзя вступить. Мне очень жаль Герберта, хотя я его не люблю.

Повернув с этими словами на зеленый луг, который вел к трем или четырем домам, капитан Дэн остановился перед одним из них — небольшим, низким зданием, покрытым плющом. Это был хорошенький домик, хотя немногим больше коттеджа; спереди был зеленый луг с грядками простых цветов.

— Вот его дом, и здесь Герберт прозябает и ничего не делает, только удит рыбу и ходит на охоту. Дом принадлежит ему, и живет он здесь с своей сестрой — доброй, глупенькой девушкой, которая считает его совершенством. Она имеет своих собственных триста фунтов в год, у Герберта около ста, и таким образом…

Дальнейшие известия, какие собирался сообщить капитан Дэн, были прерваны. Молодая девушка с густыми локонами и розовыми щеками выбежала из сада в железную калитку и схватила капитана за руку. Она была в тонком воздушном платье, и обращение ее было самое ребяческое.

— О, Гэрри! как я рада видеть вас! Я уезжаю сегодня, знаете, недели на две. Вы хотели прийти вчера и проститься со мною.

— Я не мог прийти, Цецилия. Полковник Монктон, мисс Дэн.

Мисс Дэн присела, улыбнулась, покраснела, поднесла руки к своим локонам и совершенно сконфузилась при виде постороннего, но капитан Дэн не мог терять много времени в это утро. Он пожелал ей приятной поездки и ушел.

— Бедная Цецилия! — сказал он, смеясь и взяв под руку своего друга. — Она предобрая душа, но не отличается большим умом.

Они прошли через город до маленькой бухты — такой маленькой, что большие суда не могли входить в нее, — где стояла яхта. Прекрасным судном была эта американская яхта; она называлась «Жемчужиной» и составляла гордость полковника Монктона. Он любил новые развлечения и новые игрушки и, имея хорошее состояние, мог исполнять свои прихоти.

Между тем, Рэвенсберд вошел в замок и отправился отыскивать общество, которое он очень любил, — общество французской горничной леди Аделаиды Эрроль, Софи Деффло. Это был смуглый, с желтым цветом лица, суровой наружности мужчина, некрасивый, с первого взгляда, но лицо его было честным, а в проницательных черных глазах светилось доброе выражение. В замке удивлялись, что хорошенькая Софи могла находить в Ричарде Рэвенсберде; но некрасивые мужчины часто заслуживают большего расположения женщин, это известно всем. Он теперь ходил в город по ее поручению, а она только бранила его за это.

— Вот ваша просьба исполнена, мамзель Софи, — сказал он, положив на стол небольшой сверток, — надеюсь, что по вашему вкусу.

Софи развернула бумагу и вынула три или четыре ярда лент в дюйм шириной. Она была чрезвычайно опрятная, щеголеватая девица, одетая в степенный костюм; черты ее были лукавы, глаза темно-серые, а голова и волосы могли бы составить состояние парикмахера, если б были выставлены в его окне. Она сердито топнула ногой, когда взглянула на ленты.

— Видал ли кто когда что-нибудь подобное! — воскликнула она. Она говорила по-английски очень бегло, хотя с иностранным акцентом. — Я послала вас купить четыре ярда голубых лент, а вы купили мне красных! Я говорила вам пятьдесят раз, что вы не умеете различать цвета.

Рэвенсберд засмеялся. Ее ворчание было для него приятнее похвалы других, и мадемуазель Софи знала, что это так, и пользовалась этим.

— Я старался, как мог. Разве не годится, Софи?

— Годится! Должно годиться. Если я пошлю вас назад, вы, может быть, принесете серых, но не думаю, чтобы я послала вас опять покупать ленты. Вам нечего этого ожидать.

— Ведь вы сами же меня послали, Софи.

— И что ж, если послала? Разве я ожидала, что вы будете глупее верблюда? Подайте мне мой рабочий ящик, сударь. Он здесь, на столе. С кем это вы говорили возле калитки?

Рэвенсберд подал ящик, устремив на Софи проницательные глаза.

— Откуда вы знали, что я говорил с кем-нибудь у калитки?

— Я стояла у окна в комнате леди Аделаиды; я ждала вас и ленты. «Не торопится же он», — говорила я себе, — стоит да разговаривает». Кто это был?

— Друг капитана, джентльмен, которого мы знали в Америке.

— О чем он говорил? — спросила Софи, которой было присуще все ненасытное любопытство своей нации и своего пола.

Рэвенсберд засмеялся; он вообще отвечал на ее вопросы с тем же самым снисходительным удовольствием, с каким мы отвечаем привлекательному ребенку.

— Он говорил не о многом, Софи. Он спрашивал меня, не сын ли милорда Герберт Дэн.

— А, — отвечала Софи, — если бы он был сыном милорда, дела могли бы пойти глаже.

— Какие дела? — осведомился Рэвенсберд, — вытаращив глаза.

— Какие дела? — иронически повторила Софи, — я все говорю себе, что только вы и ваш барин слепы в замке, кроме, может быть, милорда Дэна. Вы думаете, что моя барышня любит вашего барина. Ба!

— Что это еще за новость? — вскричал Рэвенсберд.

— Никакой новости нет, — возразила Софи с хладнокровным спокойствием, — если бы вы потрудились видеть. Моя барышня кокетка, она тщеславна, она любит возбуждать восторг, в капитане ли Дэне, или в сквайре Лестере, но в глубине сердца у ней есть один драгоценнее всех. Он здесь давно, задолго был до того, как приехал ваш барин и перевернул все вверх дном, вздумав присвоить ее себе.

— Что вы хотите сказать? — воскликнул Рэвенсберд.

— Я хочу сказать, что эти двое влюблены друг в друга, мистер Рэвенсберд. Неужели у вас ума нет, что вы так вытаращили глаза?

— Неужели вы говорите о Герберте Дэне?

Софи кивнула головой, откусывая кончик бумаги.

— Они до безумия любят друг друга.

— Если так, как же она смеет обманывать моего барина фальшивыми улыбками? — вскричал Рэвенсберд в пылу негодования.

— Она делает это нарочно, — прозвучал хладнокровный ответ. — Именно в то время, как ваш барин приехал домой, миледи Дэн начала подозревать, что она и мистер Герберт любят друг друга, и говорила об этом; барышня моя перепугалась, чтоб его не выгнали или не разлучили с нею каким-нибудь другим образом. Когда капитан Дэн явился со своим предложением, она сделала вид, будто принимает его предложение, чтобы закрыть глаза леди Дэн; она делает вид, будто принимает его любовь, для того, чтоб закрыть ему глаза, потому что она не хочет, ради мистера Герберта, чтоб обнаружилась истина. А что касается ее брака с капитаном, я надеюсь, что это время не настанет никогда.