Уильфред Лестер не стал отвечать, а обернулся к толпе собравшихся рыбаков. Он знал всех их с детства.

— Билл Ганд, где спасательная лодка? — спросил он старика, которому на вид было, по крайней мере, лет шестьдесят, судя по морщинам его лица. — Готова она?

Билл Ганд указал пальцем на небольшую бухту, он не был словоохотлив. Спасательная лодка была прикреплена к бухте и могла быть в море через несколько минут.

— Она была готова, когда в замке ударили в набат, мистер Уильфред, — отвечал он.

— А почему вы не спустили ее на воду? — спросил Уильфред повелительным тоном.

— Не мог осмелиться, сэр, а теперь волнение еще сильнее.

— Не мог осмелиться! — с презрением повторил Уильфред, гнев которого увеличивался. — Я не знал до сих пор, что английский моряк может быть трусом; я не знал, что слова «не мог осмелиться» есть в его словаре. Я поеду в спасательной лодке; если среди вас есть такие, которые могут преодолеть страх, то пусть они едут со мною.

Он повернул к бухте, но пятьдесят голосов закричали ему вслед:

— Решиться на это будет просто безумство!

— Разве вы намерены лишиться жизни?

— И вы, и спасательная лодка будете поглощены волнами!

— Ну что ж, будем, — возразил Уильфред. — Вы это видите, — прибавил он, взмахнув рукой в направлении несчастного парохода. — Когда жизнь ваших ближних поглощается водою, когда вы видите, как они борются с безжалостными волнами, неужели вы можете колебаться и не попытаться спасти их — вы, храбрые моряки? Есть ли кто-нибудь из вас, заслуживающий этого имени!

Как заразителен пример, как драгоценно поощрение, как действует колкая насмешка! «Храбрые моряки» объявили готовность поехать в спасательной лодке и чуть ли не вся толпа бросилась за Уильфредом Лестером.

Он был проворен и уже занимался лодкой, когда подоспели к нему. Чей-то голос раздался, что мистер Уильфред не должен ехать в лодке, он не моряк. Уильфред Лестер услышал эти слова и повернул к говорившему свое прекрасное лицо. Очень бледны казались его черты при лунном свете, очень бледны, но решительны.

— Кто это сказал?

Это сказал Билл Ганд, и он признался в этом.

— Вы сегодня как будто сам не свой, Билл Ганд. Разве я стану уговаривать других к опасности, которую сам не разделю?

— Поезжайте-ка в этой лодке, мистер Уильфред, и вы не доедете до корабля живым, — закричал Билл, — да и лодке-то несдобровать.

— Может быть, но мне кажется, мы можем ожидать лучшего результата, — было ответом. — Мы помогаем доброму делу, и Господь будет с нами.

Последние слова произвели действие; из всех людей моряк больше других уповает на милосердие Божие — простодушное, детское, полное упование, которому могут позавидовать люди, считающие себя религиозными. Теперь начался спор, кто будет управлять лодкой, даже спор начал походить на ссору.

— Это моя экспедиция, — сказал Уильфред Лестер, и голос его имел ту повелительность, которая вызывается подобными минутами. — Если бы не я, никто на это не решился бы, не лишайте же меня преимущества выбрать моих спутников. Билл Ганд, вы поедете с нами?

— Поеду, — отвечал старый моряк, — хоть бы только за тем, чтобы поберечь вас. Жена моя на кладбище, два сына на дне морском. Обо мне некому тужить.

Другие скоро были назначены и поместились в спасательной лодке. Уильфред шел за ними, когда кто-то выскользнул из толпы и встал перед ним.

— Принесет ли это пользу, если я попрошу тебя не подвергать опасности твою жизнь?

Это говорил Лестер. Уильфред колебался с минуту, прежде чем отвечал:

— Я не могу ни по каким причинам отказаться от этой экспедиции, но, тем не менее, я вам благодарен, благодарен искренно, если вы говорили из участия ко мне. Батюшка, это, может быть, наша последняя встреча, не пожать ли нам руку друг другу? Если я погибну, не сожалейте обо мне, потому что, я скажу вам по совести, жизнь не имеет для меня цены.

Лестер пожал молча протянутую руку. В сердце его было более горького сожаления, чем присутствующие поверили бы, но этот случай остался неприметен в многолюдной теснившейся толпе. Уильфред прыгнул в лодку, и она направилась в свое бурное путешествие; зрители рвались к тому месту, откуда могли видеть утопающий корабль.

Какую прекрасную картину представляла эта сцена и для глаз, и для ушей! Обреченный на погибель пароход и несчастный его груз человеческой жизни скоро должны были уйти в пучину моря. Спасательная лодка, пустившаяся в опасный путь, двигалась, несмотря на ветер, то поглощаемая огромною волной, то старавшаяся одержать перевес над бешеным морем; тревожные лица зрителей, их сдерживаемое, молчаливое участие, когда они следили за движениями лодки, ясная луна, освещавшая всю сцену, туча за тучей, проносившиеся по ночному небу, и громкий звон набата, еще раздававшийся из замка.

Доедет ли лодка до парохода? — и в лодке, и на берегу задавали этот вопрос. Билл Ганд, который был старше всех, сидевших в лодке, объявил, что он никогда не боролся с таким сильным ветром, с такими бешеными волнами. Для Билля оставалось тайной всю его последующую жизнь, как они могли бороться с ними. Каждую минуту, когда они силились двинуться вперед, а сердитое море отбрасывало их назад, старик думал, что это их последняя минута, и все бывшие с ним это думали, включая Уильфреда Лестера. Как же они спаслись? Это казалось им чудом, и, рассказывая об этом впоследствии, они обыкновенно повторяли слова, произнесенные Уильфредом Лестером на берегу:

— Это было доброе дело, и Господь был с нами.

Но они не доехали до парохода. Нет! Столько бедных страдальцев боролись с волнами близко к ним, они спасали, кого могли — спасали до тех пор, пока в лодке не могло уже поместиться более. Это была очень маленькая лодка и почти вся занята теми, кто управлял ею. Дэншельд давно возмущался против этого, но легче было кричать, чем достать новую. Прокричав погибающему пароходу веселое слово надежды, которое, вероятно, ветер подхватил и скрыл, они опять повернули к берегу.

Возвращение назад было не так трудно, потому что ветер гнал их к земле, но, тем не менее, опасно. Некоторые, хотя сильные и опытные матросы, чувствовали, что они лишаются сил; они думали, что не доедут до берега. Уильфред Лестер ободрял их, развеселял, почти оживлял их физическую силу. Если бы не он, они несколько раз уже отказались бы от усилий с отчаяния даже в то время, когда еще направлялись к пароходу.

— Вооружитесь сильной волею, храбрые молодцы, — уговаривал он, — не поддавайтесь усталости. Мы с Биллем Гандом готовы еще раз съездить, но вас оставим на берегу собраться с силами, а возьмем других. Вы поедете в третий раз. Желал бы я знать, сколько раз понадобится съездить, чтобы спасти их всех?

Один из спасенных, очевидно, единственный, который был способен говорить, дал ответ. Другие все лежали, или раненые, или истощенные, на дне лодки. Это был худощавый, высокий и проворный моряк, по-видимому, не пострадавший от купания в бурном море.

— Понадобилось бы съездить несколько раз, но вам не придется съездить и в третий, да не знаю, успеете ли и во второй. Пароход раскололся надвое.

— Раскололся!

— Капитан так сказал. Должно быть, пароход ударился о скалу, он страшно трещал.

— Откуда он?

— Из Нью-Йорка. Пассажирский пароход. Благополучное путешествие было у нас с самого начала, а вот каков конец! Прекрасный пароход, совершенно новый, называется «Ветер». Мне не понравилось это название, когда я вступил на него.

— Много пассажиров?

— Сорок или пятьдесят, человек шесть первоклассных, а остальные все второклассные.

Этот разговор шел отрывками, в длинных промежутках, которые позволяли воющий ветер и боровшаяся с волнами лодка. Скоро он прекратился совсем, потому что усилия всех устремились на то, как бы направить лодку к берегу.

Тихий, сердечный говор одобрения приветствовал их; он был бы громче, если бы не воспоминание о том, что храбрым смельчакам осталось еще сделать и как мало было возможности на успех; спасенные составляли такую небольшую часть тех, кого надо было спасти. Когда Уильфред Лестер вышел на берег с лицом, бледным от изнеможения, облитый соленой водой, может быть, он ожидал, что рука отца встретит его и отцовский голос поприветствует его. Если так, то он ошибся. Лестер еще был тут, но он не спешил вперед, он как будто совсем не узнавал Уильфреда. Ах, какую разницу составляет в наших чувствах к друзьям их спасение от вероятной смерти в сравнении с тем, когда они подвергаются ей!

Еще зрительница прибавилась к этой сцене — жена Лестера. Леди Аделаида, пренебрегая ветром, вышла, побуждаемая женским любопытством, и стояла на берегу между мужем и лордом Дэном. Не присутствие ли ее помешало Лестеру обратить внимание на сына, или он уже раскаивался в своем поступке? Уильфред увидал мачеху, но он был слишком занят для того, чтобы посвятить ей более мимолетной мысли.

Он помогал спасенным выходить из лодки, ему даже не хотелось, чтобы кто-нибудь другой коснулся их. Вдруг он обратил свое бледное лицо к толпившимся зрителям, и в голосе его слышался тот же повелительный тон, каким он убеждал к экспедиции.

— Подумал ли кто из вас приготовить теплые постели и развести побольше огня, а то этих бедных спасенных существ не стоило вытаскивать из воды?

Ричард Рэвенсберд первый отвечал, выбравшись несколько из толпы:

— Я могу взять к себе двух или трех; моя жена уже приготовляет для них все дома. Я не мог помогать спасти их, но могу дать приют. Вот здесь стоит повозка, а Джэссоп везет свой омнибус.

Лорд Дэн предложил свой замок и все удобства, какие можно было в нем найти, но замок находился слишком далеко и не мог быть полезен чуть не утонувшим людям. Когда подняли со дна лодки одного человека, он слабо заговорил. На нем не было ничего, кроме рубашки и панталон, он казался пожилых лет, потому что его мокрые волосы, нависшие на лицо, светились проседью при лунном сиянии.

— На какой берег бросило нас? Какое это место?

— Дэншельд.

— Голова моя, — было слабым ответом. — Я озяб. Дайте мне шаль накинуть на голову.

Шалей не было на берегу, но один из зрителей снял с себя шинель и надел ее на спасенного; он слабою рукою закрыл капюшоном голову и лицо, чтобы защитить их от холода, а другой из спасенных, молодой человек, совсем одетый, как будто бросился в море без всяких приготовлений, поспешил помочь ему. Он как будто ухаживал за ним как друг или слуга, а может быть, и только как товарищ-пассажир. Оба были пассажиры, не матросы.

— Мне хотелось бы отвезти его в порядочную гостиницу, — сказал молодой человек. — Есть здесь под рукой такая?

— Моя гостиница близко, — сказал Рэвенсберд. — Мы все сделаем, что можно, для него.

Подъехала повозка и пожилого человека посадили в нее. Младший хотел сесть вместе с ним, но вдруг обернулся и пожал руку Уильфреда Лестера.

— Нечего сомневаться, что мы обязаны вам нашей жизнью. Надеюсь отблагодарить вас лучше, чем могу теперь.

По голосу можно было судить о звании этого человека. Это был голос джентльмена, тон замечательно приятный, произношение утонченное. Третьим сел с ними в карету матрос, у которого голова была очень ушиблена, и повозка отправилась к «Отдыху Моряков». Рэвенсберд побежал вперед все приготовить к их приезду.

Уильфред Лестер начал набирать свою вторую команду. Старик Билл Ганд опять ехал.

— Вас, Дик, я не возьму! — вскричал Уильфред, отталкивая одного человека.

— Почему же? — спросил тот. — Я довольно силен. Я стал сильнее после моей болезни летом.

Может быть, это была правда, но Уильфред Лестер думал о другой причине. У этого человека была жена и семеро маленьких детей.

— Говорю вам, я вас не возьму. Ступайте прочь, Дик, нам нельзя терять времени.

Только Уильфред Лестер произнес эти слова, как звук, соединенный крик многих голосов, донесся до берега по ветру. Тот же самый крик слышался и прежде, когда первые были сброшены с парохода; это был не крик отчаяния, даже не страха, а скорее неожиданный, удивленный крик, который вырывается у нас без мысли об опасности, если нас неожиданно погрузить в холодную ванну.

— Это что такое? — спрашивала толпа.

Ах! Что это такое? Спрашивавшие громко вскрикнули от сочувствия, от ужаса, когда узнали, какой это был крик. Слова спасенного матроса быстро оправдались: пароход раскололся надвое и быстро погружался в воду.

О, спасительная лодка! Еще одна поездка, и она может спасти хоть немногих из тех, кто погрузился в море. Прежде, чем она успеет съездить в третий раз, остальные погрузятся в вечность.

И спасательная лодка опять пустилась в свой безумный путь под одобрительный крик толпы. Но она спасла только одного и сама чуть было не погибла. А когда настала минутная тишь и она могла опять приняться за дело спасения, уже некого было спасать. Жадные волны овладели своей добычей.