Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

— Непременно спрошу, ваше сиятельство.

— Поймите меня, Бент, — сказал лорд Дэн, несколько смягчившись, — это вам от меня секретное приказание. Я желаю знать, кто этот человек.

Когда Бент возвращался в Дэншельд, он взвесил, в уме все это дело и дошел до того заключения, что мнение лорда Дэна относительно того, что в поведении этого молодого человека было много подозрительного, было верно.

Вечерние тени собирались в дэншельдском лесу, когда Мария Лестер шла через него. Еще раз ослушалась она домашних приказаний и пошла навестить жену Уильфреда. Это посещение вызвало только огорчение, которое Мария не хотела скрывать. Дела шли еще хуже у них в коттедже; положение Уильфреда не улучшалось.

— Неужели ты ничего не можешь сделать? — вдруг спросила она, когда чувства ее дошли до такой степени страха и отчаяния, что молчание сделалось нестерпимым. — Постарайся занять какое-нибудь место, все равно, какое бы то ни было, где ты мог бы зарабатывать хоть что-нибудь. Брось гордость.

— Гордость? — повторил он вопросительным тоном, как будто гордость и он давно уже перестали быть знакомы друг другу. — Какое место посоветуешь ты? — прибавил он с сарказмом. — Я уже думал о нескольких, но ничего из этого не выходит. Я не могу открыть лавку, потому что у меня нет капитала; я не могу наняться лесничим к лорду Дэну — вакансии нет; не думаю, чтоб меня наняли, если бы я стал искать место лакея у моего отца, вместо того, который, как я слышал, уходит.

— Как ты можешь обращать в насмешку то, что я говорю? — возразила Мария. — Я говорила не о таких местах.

— Ты говорила, без сомнения, о местах более приличных для джентльмена, — возразил он. — Я на них не гожусь, мне не во что одеться.

— О, Уильфред! Не во что одеться?

— Кроме этого бархатного сюртучка, все продано; может быть придется продать и его и оскандалить Дэншельд, расхаживая в одной рубашке.

Щеки Марии пылали, слезы выступили на глаза. Она подозревала все это и даже более, но неприятно было слышать об этом, а насмешливый тон брата тревожил ее более всего.

— Мне шепнула птичка, Мария, что ты выходишь за лорда Дэна, — продолжал он, и тон его сделался ласков и серьезен. — Правда ли это?

Лицо ее вспыхнуло.

— Птички суются не в свои дела.

— Я не имею права вмешиваться. Но, Мария, я желал бы, чтобы ты подумала хорошенько, прежде чем свяжешь себя с лордом Дэном. Он почти вдвое тебя старше. Ты любишь его?

— Нет, я не люблю его, Уильфред, в этом смысле. Я люблю лорда Дэна, как знакомого, но не желаю быть его женой. Он еще не делал мне предложения.

Они дошли до конца дороги. Мария простилась с братом и поспешила домой, потому что настала обеденная пора. Волнение, которому она не хотела поддаваться при брате, вырвалось наружу теперь, и слезы заструились по ее щекам весьма некстати, потому что, повернув к Дэншельдскому замку, она встретилась лицом к лицу с Уильямом Лидни. Мария утерла слезы и заговорила таким веселым тоном, каким только могла:

— Вы нашли вашу шкатулку, мистер Лидни?

— Нет, — отвечал он, повернувшись и идя возле нее. — Я целый день бегал в полицию и еще не видал инспектора Бента — кажется, так его зовут. Теперь мне сказали, что его можно видеть через полчаса, и я стараюсь ходьбой умерить мое нетерпение, пока пройдут эти полчаса.

— Какой это странный случай, что только шкатулка потерялась по дороге к замку. То, что в ней лежало, очень для вас ценно?

— Это очень ценно для того, кому принадлежит эта шкатулка. Она не моя, но я отдал бы все до последнего шиллинга, только чтоб найти ее.

— Искренне желаю, чтобы вы нашли, — сказала Мария, когда Лидни позвонил в колокольчик, а она протянула руку на прощанье. — Право, искренне желаю вам успеха.

— Благодарю. Да, я верю, что вы этого желаете. Что огорчает вас теперь? — продолжал он тихим тоном все держа руку Марии и смотря прямо ей в глаза.

Яркий румянец вспыхнул опять на ее щеках, но она не отвечала.

— Не могу ли я разделить или смягчить?

— Нет, нет! Не спрашивайте меня, — торопливо отвечала она, когда дверь отворили. — Это не мое горе, я не могу об этом говорить. Очень благодарна вам, мистер Лидни.

Он знал так же хорошо, как и Мария, что это касалось Уильфреда. Дэншельдские сплетни дошли и до его ушей. Мария прямо пошла в кабинет отца.

— Папа, — сказала она, запирая дверь и развязывая ленты шляпки, и оттого, что торопилась не опоздать к обеду и отчасти от внутреннего волнения, — на меня был наложен запрет ходить к Уильфреду в дом.

— Конечно, было, — отвечал Лестер.

— Я пришла сказать вам, папа, что я нарушила этот запрет. Два раза. В первый раз я пошла скорее случайно, чем с умыслом, и хотя мне хотелось сказать вам тогда, у меня недостало мужества. Сегодня я опять была.

Лестер молча посмотрел на дочь.

— Позволь спросить, зачем ты туда ходила?

— Я ходила навестить Эдифь. Папа, я боюсь, что она умирает.

Золотые очки — Лестер читал письмо, когда его прервала Мария — свалились с его носа. Он не отвечал.

— Она умирает от голода, — продолжала Мария, готовая зарыдать.

— Не говори пустяков, — сердито возразил Лестер.

— Это правда, папа. Эдифь не может есть грубой пищи — хлеб и овощи — и чахнет от недостатка лучшей пищи. Сэлли сказала мне, что она умирает, медленно умирает. О, папа! Не поможете ли вы им? Позвольте мне отнести ей что-нибудь; у нас так много остается лишнего.

Очевидно, Лестеру пришел в голову вопрос, может ли он осмелиться — он думал о жене — исполнить просьбу дочери, потому что он колебался. Но только на минуту.

— Нет, Мария. Уильфред и его жена сами виновны в таком положении дела, оттого что пошли мне наперекор, и они должны покориться последствиям.

Слезы струились по щекам Марии.

— Если бы вы мне дали немного денег для них, папа… если бы вы…

— Молчи, — сердито перебил Лестер.

Наличные деньги были теперь у него очень редки, и дочь заставила его испытать весьма неприятное чувство. А «голод» он считал выдумкой воображения.

— Это не твое дело, Мария; они сами навлекли это на себя. Я требую, чтобы ты не подходила к дому Уильфреда.

— Пожалуйста, не приказывайте этого мне, — перебила она, рыдая. — Я не уверена… милый папа, извините, что я говорю вам это — я не уверена, исполню ли я ваше приказание. Он мой брат, он брошен всеми, и я боюсь, что долг предписывает мне поддержать его, даже если вы не приказываете мне. Не запрещайте мне иметь отношения с ним. Я обещаю ходить редко — даже никогда, если не встретится особенного случая, и если вам угодно, я всегда вам скажу, что я была там. Мать наша умерла, у вас есть другие связи, но я и Уильфред на свете одни.

Лестер не сказал ни слова. Может быть, он был удивлен. Никогда его дочь не показывала подобного волнения. После минутного молчания Мария медленно повернула к двери и отворяла ее, когда Лестер заговорил с ней:

— Если ты решилась поступить по-своему в этом деле, зачем ты спрашиваешь меня?

— Я не могла ослушаться вас, не сказав вам, папа.

Я хотела, чтобы вы знали, почему я вынуждена лгать.

Он не сказал ничего более, и Мария вышла из комнаты. Ах! Она не сказала ему всего, что надеялась сказать. Она хотела намекнуть на неприятные слухи о поступках Уильфреда, как на еще одну причину того, почему ему следовало помочь, но мужество изменило ей.

Послышался звонок к обеду, и когда Мария шла наверх, надвинув шляпку на лоб, чтоб закрыть лицо, она встретила леди Аделаиду в вечернем наряде, с веером и букетом в руках.

— Разве вы не намерены выйти к обеду сегодня, мисс Лестер? — холодно спросила она. — Кажется, уже был звонок.

— О, благодарю вас, леди Аделаида, не ждите меня сегодня, — отвечала Мария, задыхаясь от душивших ее слез. — У меня головная боль; я не думаю, чтобы я могла есть.

Миледи сошла вниз, а Мария поднялась наверх. Тифль вышла из уголка возле кабинета и украдкой посмотрела вслед Марии.

— Уж хотелось бы мне отделать эту молодую девицу! Дала бы я ей знать, что ей не след соваться со своим Уильфредом и голодом! Миледи надо предупредить об этом заговоре.

По этому можно заключить, что Тифль тайно слышала разговор, происходивший в кабинете Лестера.

Между тем, Лидни пошел в полицию и застал там инспектора Бента, который его ждал. Как и прежде, его пригласили сесть за перила в передней комнате, где горел газ, а не провели в другую. Полицейскую контору осветили рано в этот вечер. Инспектор стоял в тени, облокотясь на письменный стол самым небрежным образом, слушая небрежно (как казалось) то, что говорил проситель. А на самом деле он действовал внимательно и осторожно, раскрыв уши и глаза, чтоб разузнать, что он мог, о мистере Лидни и его принадлежностях.

— Должен ли я понять, что вы обвиняете лорда Дэна в краже этой шкатулки? — спросил инспектор.

— Я не обвиняю его, не имея под рукою достаточных доказательств, — смело отвечал Лидни, — что лорд Дэн увез шкатулку в телеге, это неоспоримо; что она была привезена в замок, это, кажется, также неоспоримо, и, по моему мнению, также и то, что она была внесена туда. Где же эта шкатулка? Лорд Дэн ее не отдает; или не может, или не хочет отдать — одно из двух, и мне остается только одно, чтобы получить мою собственность — просить полицию сделать обыск в замке.

— Подумайте, какое это будет оскорбление для лорда Дэна, — отвечал Бент. — Вы должны вспомнить, что он великобританский пэр, лорд-лейтенант графства, владелец дэншельдской земли, человек высокой репутации…

— Высокой репутации? — перебил молодой человек.

— Ну, да! Высокой репутации, очень высокой, — отвечал Бент, вытаращив глаза на просителя. — Имеете вы сказать что-нибудь против него?

— Имею, если он взял мою шкатулку.

— Довольно! — колко перебил инспектор. — Прежде, чем мы можем выслушать подобное обвинение, если вы намерены его сделать, мы должны знать, кто его делает.

— Какая разница?

— Очень большая, — прозвучал значительный ответ. — Если какой-нибудь неизвестный и ничтожный человек придет к нам с жалобой на лорда Дэна, мы покажем ему двери за его дерзость, но если такая жалоба будет сделана джентльменом с репутацией и положением в свете, она может иметь вес. Вы видите теперь разницу?

Разумеется, такую разницу Лидни не мог не видеть.

— Я джентльмен, если вы требуете такого уверения, — заметил он. — Я имею положение в свете.

— Вы можете это доказать?

— Я поручусь вам моим словом.

Инспектор улыбнулся так, что Лидни стало досадно, но он продолжал спокойно:

— В моем слове еще никто до сих пор не сомневался.

— Очень может быть, но слова ничего не значат перед законом, если их не подкрепляют доказательства. Мы так поняли, что вы американец.

— То есть, я родился в Америке, и только. Отец мой был англичанин, мать француженка. Фамилия моего отца известна в Англии и умеет себя поддержать.

Уши инспектора раскрылись еще шире, а язык тотчас заговорил:

— Где живут ваши родные? В какой части Англии? Лидни, Лидни… Такого имени не носит, сколько мне известно, ни одна знатная фамилия.

— Я не могу дать вам более подробных сведений. Я сказал вам правду, и вы должны верить моему слову.

— Но почему же вы не можете дать более подробных объяснений? — приставал инспектор полиции.

— Это мое дело, — хладнокровно ответил Лидни.

— Очень хорошо, сэр, вы сказали именно то, что я ожидал слышать от вас, не более, — возразил Бент. — Вы уверяете, что вы знатное и важное лицо, а когда я спрашиваю у вас доказательства, вы отказываетесь представить их. Неужели вы думаете, что ваше обвинение против лорда Дэна будет принято?

Лидни молча на него смотрел. Он думал.

— Угодно вам сказать мне, какое дело привело вас сюда и долго ли намереваетесь здесь оставаться?

— Мое дело здесь? — повторил Лидни. — Ведь меня сюда выбросило море. А если я хочу остаться здесь навсегда, я полагаю, закон не помешает мне. Обещаю вам одно: я не уеду отсюда, пока не найдется шкатулка.

— Наше совещание кончилось, сэр, — сказал инспектор. — Время мое дорого.

— Должен ли я понимать так, что полиция отказывается помогать мне отыскать мою шкатулку?

— Совсем нет, — отвечал Бент несколько дружелюбнее, — мы были бы очень рады отыскать ее для вас. Мы отказываемся только действовать оскорбительным образом относительно лорда Дэна. Особенно, — прибавил он выразительно, — когда неизвестный иностранец, не желающий объяснить, кто он, настаивает на этом. Но теперь, сэр, так как я человек не злой, я скажу, для вашего успокоения, что шкатулки нет в замке.