— Вот теперь вы можете видеть, что это ничего более, как требование денег, — отвечала Сэлли, развернув бумагу и держа ее перед глазами госпожи. — Неужели вы не могли догадаться, что она опасалась еще худшего, сэр? — прибавила Сэлли тоном упрека.

И Сэлли была права. Она обладала большой проницательностью и здравым смыслом. Эдифь Лестер приписала посещение этого гостя разным слухам о ночных делах; ей представились кандалы, тюрьма, уголовный процесс, может быть, смерть.

Но Сэлли испугалась и ушла в этот день пересказать все неприятности и опасения своей прежней госпоже, мисс Бордильон. Уильфред Лестер в своем сострадании к бедной молодой жене, в своем памятозлобии против света, становился все беззаботнее, и если Эдифи не помочь, то, Сэлли, полагала, что он решится на что-нибудь отчаянное.

— Я не могу взять на себя ответственность скрывать эти вещи долее, — прибавила она, — да и не следует скрывать.

— Но что же делать, Сэлли? — жалобно отвечала мисс Бордильон.

— Мне кажется, что сквайр Лестер не хочет помочь, его нужно заставить сделать это.

— Заставить! — повторила мисс Бордильон, когда Сэлли ушла.

Она сидела после ухода этой женщины в печальных размышлениях, стараясь распознать, что предписывал ей долг.

Она знала одно обстоятельство, которое могло бы помочь Уильфреду, но, открыв это обстоятельство, она прямо шла против Лестера и таким образом сделалась бы виновною во вмешательстве, которое было бы непростительно вообще. Но теперь — теперь мисс Бордильон не только взвешивала все обстоятельства сообразно своему собственному суждению, но молилась, чтобы небо направило ее к справедливости.

Через час она отправила записку Уильфреду, прося его придти к ней.

— Я, верно, удивила вас, пригласив к себе, — сказала она, когда он вошел первый раз после своей женитьбы и придвинул стул для себя возле нее, — но я еще более удивлю вас тем, что скажу. Вы знаете, как я уважаю мистера Лестера, — продолжала она, и нежный румянец выступил на ее щеках. — Как мне не хотелось во все это время сказать слово, которое могло бы быть предосудительно для него и для леди Аделаиды!

— Маргарет, извините меня, но я лучше не стану рассуждать о леди Аделаиде. Я, может быть, выйду из себя, — перебил Уильфред. — Черный день был для меня и для Марии, когда мой отец женился на ней.

Маргарет подумала, что это не был день особенно блестящий еще для кого-то. Она продолжала:

— Знаете ли вы, что мистрисс Гескет отказала вам сумму денег, которую следовало вам выплатить, когда вы сделаетесь совершеннолетним?

— Кажется, я не слыхал.

— Я говорю не о безделице, отказанной в ее завещании по смерти мистера Лестера: я говорю о сумме в тысячу двести фунтов. Мистрисс Гескет была вашей крестной матерью, как вам известно, и в тот день, когда вас крестили, она принесла с собой бумагу, которую бросила — я помню это хорошо — на колени Катерине; это была дарственная запись на тысячу двести фунтов. Деньги эти тотчас были выплачены мистеру Лестеру; они и теперь еще у него. В этой записи было сказано, что деньги должны быть выплачены вам непременно в день вашего совершеннолетия; ваша мать должна была получать проценты с этой суммы на ваше содержание.

Темно-голубые глаза Уильфреда сверкнули огнем, который нечасто случалось в них видеть.

— Где же эта бумага? Где деньги? Кто их получал? — повторял он.

— Бумага у мистера Лестера. Я говорила с ним об этих деньгах несколько времени тому назад, когда пошли дурно дела у вас с Эдифью; он отвечал, что эти деньги были выплачены вам, в виде содержания, что, когда он увидел невозможность давать вам собственные свои деньги, он истратил ваши деньги на ваше содержание. Я думаю, что мистер Лестер не мог этого сделать. Как я думаю, он обязан выплатить вам деньги, когда вы сделаетесь совершеннолетним, со всею законной формальностью. Если так, эти деньги вам еще следует получить и вы можете потребовать их без отлагательства.

Уильфред встал.

— Какой стыд! — произнес он.

— Послушайте, Уильфред. Может быть, мистер Лестер будет законно оправдан, что он выплатил вам эти деньги таким образом, как он говорит. Во всяком случае, я уверена, что он точно так же не может выплатить вам эту сумму, как я не могла бы выплатить вам. Мой совет — пойти к нему в дружелюбном расположении духа и спросить, что он может или хочет сделать. Если он даст вам сто фунтов сначала, это все-таки что-нибудь.

Сто фунтов! Сто фунтов были бы золотым рудником для бедного, обнищавшего Уильфреда. В радости он хотел бежать, но Маргарет схватила его за руку и заставила опять сесть, пока он не поймет все, и обсудить вместе с нею, как ему следует поступить. Более всего она просила его не ссориться с отцом.

В этот самый день Уильфред отправился в Дэншельдский замок и явился к отцу в кабинет.

Вежливо и почтительно попросил он аудиенции на несколько минут, и Лестер от неожиданности не мог отказать. Уильфред сел и приступил к делу, объяснив, что он узнал, что денежная сумма в тысячу двести фунтов, принадлежащая ему, находится теперь в руках его отца; но он не сказал, от кого он это узнал.

Если Лестер и был испуган, он этого не показал. Он ответил совершенно хладнокровно, что Уильфред получил эти деньги.

— Не думаю, сэр, — сказал Уильфред. — Эти деньги следовало отдать мне формально, а вы знаете, что этого не было. Вы даже и не упоминали мне, что они у вас.

— Я вижу, что это сведение ты узнал от мисс Бордильон, — заметил Лестер. — Эти деньги выплачивались тебе ежегодно в виде содержания и ты истратил всю сумму; это, разумеется, дело твое.

— Но деньги не могли быть так выплачены мне, — настаивал Уильфред. — Я так понял, что об этом сказано в дарственной записи.

— Ты ошибаешься.

— У вас эта запись?

— У меня. Здесь.

Лестер указал на небольшой железный несгораемый сундук, всегда стоявший в углу его кабинета, как помнил Уильфред.

— Вы позволите мне прочесть, сэр?

— Уж, конечно, нет. Для чего? Ты можешь поверить моему слову. Я выплатил тебе эти деньги в виде годового содержания, и так как у меня возникло сомнение, законно ли я это сделал и не будет ли еще эта сумма числиться за мной, я представил эту дарственную запись в совет.

— Ну-с? — закричал Уильфред, потому что Лестер остановился.

— Мне сказали, что в записи сказано не так ясно, как бы следовало, и что, выплатив деньги таким образом, я не нарушил закона.

Наступило молчание.

— Вам надо показать мне запись, сэр.

— Я не покажу, — отвечал Лестер. — С какой стати?

— Чтоб я сам убедился, что мне не достанется ничего.

— Мое слово должно убедить тебя, это правда.

Уильфред Лестер знал по суровой физиономии, по твердому тону, что далее настаивать было бесполезно. Отец никогда не согласится показать ему запись. Разговор стал переходить на запальчивый тон, но Уильфред был спокоен.

— Я пришел не за тем, чтоб доставить вам неудобство, сэр. Я и не подумал бы потребовать всю сумму разом, — продолжал он, действительно желая дружелюбно примириться с отцом. — Если вы дадите мне теперь сто фунтов, я останусь доволен.

Лестер засмеялся, а Уильфред, несколько взволнованный, стал рассказывать о своей нужде и просил помощи из милости, если не по праву. Он показал отцу требование подателя займа, говорил о нужде, которую терпела его жена.

— Ты должен знать, что ты сам навлек это на себя. Чего другого мог ты ожидать от подобного брака?

— Вы делаете вид, будто наказываете меня за мой брак, но я не думаю, чтобы вы осуждали меня в сердце, — смело сказал Уильфред. — Батюшка, я убежден в душе, что вы сделали бы то же самое при подобных обстоятельствах. Я убежден, что вы одобрили бы его, если бы не леди Аделаида. Она всегда была моим врагом; она встала между нами, как только вошла в наш дом.

— Довольно! — сказал Лестер.

Уильфред встал. Губы его дрожали, темно-голубые глаза с умоляющим видом смотрели на отца.

— Помогите мне хоть немного, батюшка! Дайте только эти десять фунтов, за которые меня хотят посадить в тюрьму. Я прошу это для бедной Эдифи.

Уильфреду показалось, будто на лице отца промелькнул оттенок сострадания. Он, может быть, помог бы, но в эту минуту леди Аделаида вошла в комнату с видом колко-повелительным. Презрительным движением подобрала она платье, проходя мимо Уильфреда, и остановилась перед мужем.

— Мне сказали, что сын ваш здесь, но я сначала этому не поверила. Как вы можете допускать здесь его присутствие, мистер Лестер, и таким образом допускать сыновнее неповиновение в глазах моих детей?

— Он здесь не по моему желанию, Аделаида. Я уже велел ему уйти. Почему вы не уходите, сэр? — резко прибавил он, придвигая для жены кресло, как приличествовало такому утонченному джентльмену.

Уильфред скомкал в кармане требование подателя займа и ушел, бранясь, рассказать Маргарет о своей неудаче. В то время, когда он дошел до ее дома, он уже был в бешенстве и не мог преодолеть его, как бы ни старался. Там был Лидни, там была Мария, но для рассерженного человека это было все равно.

— Он хочет совсем лишить меня денег, Маргарет; он не хотел даже показать мне дарственную запись, хотя она лежала в этой самой комнате, под рукой у него. Я сказал ему, что жена моя умирает с голода, я сказал ему, что я решаюсь на отчаянные поступки. Посмотрите, — он вытащил из кармана требование долга, — я показал ему это и просил его, как нищий, избавить меня от тюрьмы. Но нет…

— О, Уильфред! Что такое случилось? — с ужасом перебила его Мария. — Что это за бумага?

— Так, ничего! — возразил Уильфред, опять спрятав ее в карман. — Маргарет, мне кажется, что он помог бы мне, но леди Аделаида вошла и не допустила. Если есть на небе правосудие. Мария, что с тобой? Зачем ты меня дергаешь?

— Мне кажется, что на вас надо надеть фуфайку, которую надевают на буйных сумасшедших; вы пугаете и меня, и Марию.

— Я достану эту запись, — продолжал Уильфред с бешенством, — хоть бы мне пришлось вломиться в его дом ночью, я достану! Эти деньги мои, и он боится показать мне эту запись.

— Я не хочу этого слышать, Уильфред, — вмешалась мисс Бордильон сурово и повелительно.

— Очень хорошо. Я вижу, что вы все против меня. Стало быть, пропадать мне одному.

Схватив шляпу, он выбежал из дома в таком же бешенстве, в каком вошел в него. Маргарет Бордильон, без шляпки и без шали, выбежала на дорогу за ним. Разумеется, эта сцена многое объяснила Лидни. Мария, пристыженная, испуганная, начала было извиняться, что эта сцена случилась в присутствии его, постороннего.

— Постороннего? — возразил он, став перед нею. — А я надеялся, что вы уже не считаете меня посторонним, мисс Лестер.

— Это правда, — прошептала она. — А между тем когда я вспоминаю, как недавно узнали мы вас, я удивляюсь этому обстоятельству. Мы как будто с вами старые друзья; но я боюсь, что с моей стороны эти слова покажутся очень смелы.

На губах его мелькнула улыбка и почему-то вызвала румянец на лице Марии.

— Я желаю быть другом, — сказал он, и голос его принял тихий тон серьезного доверия. — Я думаю, что вашему брату нужен друг, мисс Лестер. Могу я поговорить с вами об этом откровенно?

Она очень этого желала, потому что она тревожилась до дурноты и головокружения за брата. Она посмотрела на Лидни вместо ответа жалобным, умоляющим взглядом, и половина страха исчезла из ее сердца. В этой прекрасной, сильной фигуре ей увиделись помощь и покровительство; в этом добром, серьезном, прекрасном лице она увидала для себя полное упование.

— Я боюсь… право и сама не знаю, чего я боюсь, — прошептала она.

— Вы боитесь, чтобы, уязвленный незаслуженными обидами и страдая от лишений, Уильфред не мог попасть в беду, не совсем приличную для сына и наследника сквайра Лестера?

Сына и наследника! С насмешкой ли были сказаны последние слова? Горячие слезы навернулись на глаза Марии.

— Доверьтесь мне, — сказал Лидни, несколько наклонившись, как бы для того, чтобы придать больше выразительности своим словам, и взяв обе руки Марии. — Все, что человек может сделать для другого, я сделаю для вашего брата. Он спас мою жизнь, а я постараюсь спасти его от беды.

— Я так люблю Уильфреда, — сказала Мария как бы в оправдание своих слов, — я так уважала его до сих пор; он четырьмя годами старше меня. Мама умерла, папа отчуждился от нас, мы могли любить только друг друга.

— Доверьтесь мне, мисс Лестер.

Она не могла высвободить свои руки и несколько сконфузилась.

— Он такой пылкий, видите. Он думает, что с ним поступили несправедливо, и так беспокоится за свою жену. О, мистер Лидни, если бы вы могли помочь ему! Я не знала бы, как вас благодарить. Я не могла бы ничем вознаградить вас.