Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

Странная улыбка промелькнула на его губах, горячий свет блеснул в его глазах, и внезапная радость заставила забиться сердце Марин Лестер. Лидни выпустил ее руки, потому что входила мисс Бордильон.

Лидни и Уильфред Лестер стояли вместе у калитки коттеджа. Лидни, поспешивший нагнать его, нашел его облокотившимся в самом плачевном виде на калитку. Разочарование, ставшее результатом его свидания с сквайром Лестером, было велико, и реакция после бешенства, в которое он вошел, теперь сказалась на нем. Лидни положил руку на его плечо.

— Бросьте все заботы, Лестер. Что такое с вами?

— Что такое? Это хорошо! Вы ведь сейчас были у мисс Бордильон.

— К чему же вам унывать?

— Когда человек не имеет ни денег, ни кредита, ни помощи, ни друзей, унывать есть от чего. Мне тяжело со всех сторон, и, ей-богу, мне все равно, кто об этом узнает; этого должны стыдиться другие, а не я…

— Вы можете говорить при мне о ваших неприятностях; извините, если я…

— Мне все равно, кто о них узнает, — сказал Уильфред, нетерпеливо перебивая извинение. — Я с удовольствием взобрался бы на публичную кафедру и провозгласил бы об этом всему свету. Все-таки я не понимаю, для чего вам мои заботы.

— Вовсе не для чего, если бы я не мог помочь вам, а я могу это сделать, если вы поступите, как разумное существо. Лестер, — продолжал он с жаром, от волнения с трудом произнося слова, — я обязан вам жизнью если бы не ваши мужественные усилия в ту ужасную ночь, я теперь не был бы здесь. Рискуя вашей собственной жизнью, вы спасли мою. Этот долг я никогда не буду в состоянии заплатить, но вы можете уменьшить чувство моего долга, позволив мне быть вашим другом и обращаясь со мною, как с братом.

— Рискуя моею жизнью! — повторил Уильфред с насмешливым хохотом. — Жизнь моя не так для меня драгоценна, чтобы я заботился продолжить ее.

— Она может быть драгоценна для вашей жены. Позвольте мне быть вашим братом. Вам нужны деньги, у меня их так много, что я не знаю, куда их девать. Позвольте мне быть вашим банкиром.

Краска бросилась в лицо Уильфреду Лестеру; у него была щекотливость отца в денежных делах. Он не отвечал, и Лидни продолжал:

— Займите у меня, как друг занимает у друга; наверно, вам случалось занимать, случалось и мне. Вы можете заплатить мне, когда ваши дела поправятся.

— Когда дела мои поправятся? — повторил Уильфред с насмешкой. — Они не поправятся никогда. Эти тысяча двести фунтов — клянусь, я не откажусь от них без борьбы.

— Не думайте о них теперь. Сколько мне дать вам взаймы?

— Вы серьезно делаете мне это предложение? — спросил Уильфред Лестер.

— Серьезно ли? — возразил Лидни. — Что вы хотите сказать? Разве это так важно, что вы сомневаетесь или колеблетесь?

— Вы добрый малый, Лидни, этого никто не сделал для меня. Я возьму десять фунтов, чтобы заплатить этот несносный долг.

— Какой вздор! Десять фунтов! Вы должны…

— Ничего больше, — перебил Уильфред, и краска опять покрыла его лицо. — Избавьте меня от тюрьмы и я буду вам благодарен, но для меня мне не нужно ничего.

Лидни взглянул ему прямо в лицо и сказал тихим тоном:

— Это может быть нужно для других, если не для вас.

— Ни копейки больше, — с жаром сказал Уильфред, — я и этого бы не взял, если бы не необходимость избавиться от тюрьмы.

— О, Лестер! Почему вы не обращаетесь со мною как с другом?

— Я обращаюсь с вами, как с другом, если беру у вас столько, и искренне благодарю вас, Лидни, и возвращу вам эти деньги, когда буду в состоянии. А другой помощи мне не нужно.

Этот решительный отказ покончил дело.

Уильфред Лестер отправился к Эпперли, стряпчему, который прежде был поверенным в делах сквайра Лестера, потом между ними произошел разрыв, и владелец Дэншельдского замка взял другого стряпчего и этого Эпперли никогда ему не простил.

— Сказать вам о дарственной записи! — воскликнул стряпчий в ответ на вопрос Уильфреда. — О чем тут говорить? Вот как это было: когда мистер Лестер давал вам годовое содержание до вашего совершеннолетия, он не имел ни малейшего намерения делать это из ваших денег. Но он так запутался в своих делах, когда настало время выплатить эти тысячу двести фунтов, что воспользовался предлогом отнести их к годовому содержанию.

— Он говорит, что он выплатил мне после моего совершеннолетия, то есть, что он давал мне из них содержание, когда я служил в гвардейском полку.

— О, вот что он говорит! А я не так понял вас. Ну, это почти то же.

— Мог он это сделать по закону?

— Это зависит оттого, как написана дарственная запись.

— Вы никогда ее не читали? — спросил Уильфред.

— Читал в то время, когда она была сделана и когда вы были крошечным ребенком. Так давно, что теперь уж не помню, но полагаю, что он не мог этого сделать.

— В таком случае я теперь могу принудить его выплатить мне тысячу двести фунтов?

— Конечно, и с процентами тех лет, которые прошли после того, как вам минул двадцать один год. Разумеется, я высказываю это мнение условно, — продолжал Эпперли. — Это зависит только оттого, что написано в дарственной записи.

— Возьметесь вы за это дело для меня? — спросил Уильфред.

Эпперли помолчал. Ему не нравились поступки Уильфреда Лестера, начиная с его женитьбы и кончая его бедностью. У него было правилом, что мужчине не следует быть бедным, точно так же как не следует жениться, когда нечем жить. С другой стороны, он любил справедливость и очень хотелось бы ему заставить сквайра Лестера проглотить пилюлю.

— Я не могу отвечать на ваш вопрос прежде, чем увижу дарственную запись.

— Он мне ее не дает.

Стряпчий поднял брови.

— Так я не могу вам помочь.

Уильфред сидел и угрюмо вертел свою истертую шляпу, думая — он думал это давно, — что весь свет против него.

— Согласитесь ли вы, мистер Эпперли, написать к моему отцу и попросить его позволения вам взглянуть на запись? Взглянуть на нее от моего имени, как моему стряпчему.

— На это я согласен, и если он даст мне взглянуть, тогда я скажу вам, можете ли вы начать это дело или нет.

На этом и порешили. Уильфред ушел, а Эпперли написал Лестеру и ждал его ответа.

Обстоятельства были точно таковы, как предполагал Лестер. Сквайр, находясь в затруднительных обстоятельствах, не принял надлежащих мер, чтобы выплатить эти деньги сыну, когда он стал совершеннолетним. Уильфред ничего не знал о деньгах, оказанных ему, и некому было принудить Лестера выплатить их. Потом, когда совесть сказала ему, что он ответит за это когда-нибудь, он решился сослаться на то, что выплачивал эту сумму ежегодно, если бы его спросили. Надо отдать справедливость Лестеру: он не знал, поддержит ли его закон или нет, и одно время, когда у него гостил один знакомый молодой человек, только что вступивший в адвокатуру, Лестер показал ему запись и спросил, оправдает ли закон его взгляд на это дело. Молодой адвокат ясно видел, чего желает его хозяин. Он отвечал, что это кажется ему вопросом щекотливым, на который он не может положительно ответить, но, кажется, что закон будет на стороне сквайра Лестера.

Сквайр Лестер спрятал бумагу опять в несгораемый сундук, успокоился и перестал об этом думать.

Ночь была светлая, такая светлая, как могли сделать ее звезды, когда Лидни пошел на свидание с Бэном Бичером, браконьером. Назначенное место — круг, где деревья не росли, а мох был мягкий под ногами, что, вероятно, послужило поводом назвать это место Волшебным Кругом — было так темно, как только мог выбрать Бичер.

Однако Лидни и его друг были не одни. При свидании присутствовал один человек, которого они не подозревали — милорд Дэн. Надо отдать справедливость этому вельможе: он вообще подслушивать не любил, но у него были подозрения относительно Лидни и он считал своей обязанностью по отношению к обществу подтвердить их во что бы то ни стало, если только их можно было подтвердить. Таким образом, как ни был он добродушен и снисходителен вообще, ему казалось, что эти браконьеры слишком уже далеко зашли. Заключение в тюрьму всей шайки, включая Лидни, утешило бы сердце лорда Дэна.

— Неудача, сэр, — приветствовал Бэн Бичер, когда прокрадывался сквозь деревья к Лидни, который пришел к назначенному месту раньше. — Шкатулку не брал никто.

— Не брал? — воскликнул Лидни тоном, обнажившим его разочарование.

Лорд Дэн навострил уши, чтобы лучше слышать. Но как жестока была судьба! Вместо того, чтобы занять положение по ту сторону круга, где стоял милорд, заговорщики стали по другую. Его сиятельство, спрятавшись там, где деревья были гуще, не смел пошевелиться, чтобы шелест листьев не привлек внимание к нему. Правда, Лидни и Бичер, разговаривая, ходили близко, так что лорд Дэн мог расслышать некоторые слова. Он вполне был убежден, что они составляли заговор против его дичи.

— Я видел тех самых людей, сэр, и могу вас уверить, что они ничего не знают о шкатулке, — продолжал Бичер. — Они думают, что вам надо отыскать ее в замке.

— Какая причина у них, чтобы так думать?

— Право, не знаю, какая причина, но таково их мнение. Это молодцы хитрые, и их мнение стоит чего-нибудь. Они говорят, что если бы шкатулка была украдена, они знали бы это. Шад уверяет, что она была отнесена в замок.

— На слово Шада положиться нельзя.

— Он не станет обманывать этих людей, — возразил Бичер значительным тоном. — Во всяком случае, сэр, если шкатулка не в замке, они не понимают, где она.

В его словах был оттенок справедливости, но Лидни знал, что эти люди могут обманывать точно так же, как Шад.

— Не предложить ли награду побольше? — спросил он.

— Предлагайте хоть тысячу фунтов, — отвечал Бичер, не зная, что он называет именно ту сумму, которая будет объявлена завтра. — Они не могут отдать, чего не брали, и думают, что вам надо отыскивать ее в замке.

— Лорд Дэн говорит, что ее нет в замке. И полиция то же говорит, она там искала.

— Имеет лорд Дэн какую-нибудь выгоду спрятать или удержать эту шкатулку? — вдруг спросил Бичер, и лорд Дэн слышал эти дерзкие слова, когда они остановились недалеко от него.

— Почему вы спрашиваете это?

— Потому, что, говорят, в замке есть такие места, куда можно прятать вещи, и полиция этого не подозревает. Я говорил об этом с моим отцом. Он сказал, что если лорд Дэн хочет скрыть шкатулку, он может это сделать легко. Ходят слухи, сэр, что в прошедшие годы контрабандисты прятали свою добычу в замке для сохранности, и что лорд Дэн (дед покойного лорда) был с ними заодно.

Каково было слышать это лорду Дэну? Лидни удивился. Он этому не верил.

— Отец ваш знает, где эти тайники?

— Нет. Он даже не уверен, есть ли они, это только одно предание. Никто не захочет подвергнуться гневу лорда Дэна, говоря открыто такие вещи.

— Все Дэны таковы, — отвечал Бичер. — Даже капитан был таков, а его любили больше всех. Он был убит, бедняжка.

— Да, я слышал о нем здесь. Мой хозяин был его слугой. Он говорит, что он был вспыльчив, но добр.

— Рэвенсберд-то был арестован за его убийство, — вскричал Бичер, — но его скоро освободили. Потом подозревали какого-то разносчика, но не могли его найти.

— А нынешнего лорда Дэна — тогда его звали мистером Гербертом, по словам Рэвенсберда, — подозревали когда-нибудь? — небрежно спросил Лидни.

— Господи помилуй! Никогда! — с удивлением вскричал браконьер. — Отчего это пришло вам в голову, сэр?

— Пожалуйста, не перетолковывайте это в другую сторону. Я только задаю вопрос, и джентльмены ссорятся, и дерутся иногда, и капитан Дэн мог упасть случайно.

Бичер покачал головой, и лорд Дэн из своего убежища мог это видеть, потому что они стояли возле него.

— Против него не было никакого подозрения, сэр, и никакого основания. Однако это напоминает мне… в то время какой-то мальчик уверял, будто он видел, как мистер Герберт бежал с утеса, но он стоял против ветра и не мог видеть точно. Мы заставили его замолчать.

— Какой это был мальчик?

— Мой брат. Он теперь умер.

Слова Бичера были прерваны выстрелом; он повернул голову, прислушиваясь, а потом быстро перешел на другую сторону круга и заглянул за деревья. Лидни пошел за ним, и лорд Дэн не мог уж их слышать.

— Если бы это было позднее, я сказал бы, что этот выстрел — хитрость для того, чтобы обмануть лесничих, — заметил Бичер. — Они стали зорки теперь, когда лорд Дэн дома. Редкое было время для нас, когда он был в отсутствии! Вчера ночью чуть было не случилась горячая схватка.

— Какое удовольствие можете вы находить в такой беззаконной жизни? — увещевательным тоном спросил Лидни. — Она полна опасностей.