Вы не находите иронией, что впоследствии он стал известным композитором? Он был самым востребованным и написал музыку к восьмидесяти фильмам, получив при этом всевозможные награды. Маленькими золотыми статуэтками и обложками журналов были заставлены все полки его музыкальной студии.

Его музыка украшала кинофильмы и театральные постановки на протяжении десятилетий. А затем успех заметно потух. Отец потерял работу и получал отовсюду отказы. Премии прекратились. Телефонные звонки стихли. Он исчез из списка важных персон.

Его неудачи совпали с уходом моей матери. Мне было пять лет, когда она вышла за дверь. Но это не остановило ее. На самом деле, отец достиг еще большего «успеха». Им стала женщина, которую он встретил после моей матери. Молодая женщина, смазливое личико которой заморозило весь его талант. Луиза Лотарингия, моя бывшая мачеха. Когда и Луиза вышла за дверь, его карьера потерпела крах. Именно тогда он создал правила. Правила, которым он должен был следовать, чтобы его музыка вновь воскресла. Чтобы его композиции сталиуспешными. Чтобы он смог придать всему смысл. Например: он стал есть только белые продукты в то утро, когда он работал в студии. Он носил одну конкретную пару джинсов в те дни, когда встречался с потенциальными клиентами (и когда эти джинсы развалились, он шел в тот же магазин, чтобы получить новую пару). Рэйн и мне разрешалось пить определенные вещи (яблочный сок всегда приветствовался, а вот содовая – ужасная гадость). Мы могли покидать дом (или вернуться) в определенное время в течение дня. Это правило вызывало особенные трудности, потому что мой отец считал неудачным время с двух до пяти часов дня. Мы вдвоем прогуливались по деревне, пытаясь выглядеть так, будто мы где-то были. Но это, же Монток, в котором не так много мест, чтобы притворяться, будто вы куда-то ходите.

И если вы думаете, что я превратилась в лжеца еще в детстве, то у меня была отличная модель для подражания. Вы бы видели, как врет мой отец, чтобы сохранить свои правила невредимыми. Он лгал буквально всем.. Людям, с которыми работал, выдумывая причины, чтобы поставить новую музыку в определенные дни. Людям, работающим на него, предоставляя разнообразные задачи, чтобы они вошли и вышли из его студийной двери в определенное время. Директору нашей школы, оправдываясь, чтобы избежать родительского собрания, потому что решил, что это может сглазить его работу. То, над чем он на самом деле работал – почитание его сложной системы ритуалов. Он предавал кого угодно, чтобы сохранить ее, чтобы дать себе возможность придерживаться новых правил, если они подходили ему.

У нас с сестрой были разные реакции на эти правила. Она была типичным опекающим первенцем, который пытался помочь ему сохранить все без изменений. Утром она приносила кофе, чтобы отец не заходил на кухню, прежде чем начать работу. Когда она делала это для него и доставляла кофе ему в студию, отцу разрешалось выпить его. Вечером она подавала ужин на безопасных тарелках, чтобы можно было легко уговорить отца хоть что-нибудь поесть.

Я же была младшим ребенком в семье, и пыталась сделать все, что могла, лишь бы показать отцу, что его правила не приносят никакой пользы. Я приносила ему завтрак на плохих тарелках и только потом рассказывала ему об этом. Я думала, это докажет ему, что у дурацких правил нет смысла – он ведь смог работать после еды и не потерял сознание после первого проглоченного кусочка. Тем не менее, он никогда не видел в моих действиях любви. Он видел только акты вредительства.

Когда я пыталась указать на то, что если бы его правила действительно работали, он бы уже добился успеха, которым бы снова гордился, отец полностью закрывался. Для него правила – единственный путь к успеху. Моя неспособность принять это, казалась ему доказательством моего неповиновения. Доказательством того, что мне в жизни не хватало воображения.

И, поскольку Рэйн его поддерживала, постепенно он полностью отвернулся от меня. Я думаю, что моя сестра никогда не простит меня за это. Она прощала отца за правила. Может быть, она думала, что он ничего не может сделать, чтобы избавиться от них. Но она считала, что я должна была помогать их поддерживать – помогать ей, не поддерживать их все в одиночку.

Она была в ярости, когда я оставила Монток и поступила в колледж. В конце концов, она приняла противоположное решение после окончания средней школы и осталась с отцом. Но продолжала злиться, что я ушла, что не делала того, что – как дочери и сестре – мне нужно было делать, пока я находилась с ними: притворяться, что мой отец работает, пока наши жизни немыслимым образом подстраивались под его безумный режим.

Это и привело нас к нашим нынешним отношениям. Или, точнее, к их отсутствию. Это объясняло, почему мы видели друг друга в общей сложности пять раз со времени похорон нашего отца девятью годами ранее. В первый раз нужно было прослушать оглашение завещания. Не было денег, которые можно было разделить, остался только дом. Второй раз произошел в день моей свадьбы с Дэнни. Рэйн была его поклонницей. Скорее всего, потому, что им был и наш отец. В третий раз мы встретились в день ее свадьбы с отцом Сэмми. Он был профессором Саузхемптонского колледжа, в котором училась Рэйн, и это было наше лучшее воссоединение. Рэйн тоже была рада сосредоточиться на том, чтобы не ненавидеть меня. В четвертый раз родилась Сэмми. Отец Сэмми, который оставил беременную Рэйн ради другой студентки, к тому времени исчез. И в пятый раз мы виделись, когда Сэмми было два месяца. Дэнни работал над домом в Ист-Хэмптоне. Я сделала ошибку, сказав ей, что именно поэтому я пришла в гости. Она сказала, чтобы я ушла. Сэмми – восхитительный маленький ребенок, я крепко обнимала ее, когда она закрывала дверь перед моим носом.

Даже спустя столько лет, моя сестра все еще не знала, как простить меня за то, что она осталась в одиночестве справляться с нашим отцом. Думаю, она все еще хотела закрыть дверь и уйти.

Я же, наоборот, до сих пор не простила ей это. Я не простила ей уйму времени, впустую потраченного на заботу о нашем отце и его глупых правилах. Даже не смотря на то, что она была единственной матерью, которая у меня была и которая перестала заботиться обо мне.

Моя сестра думала, что я оставила ее. Но, если бы она обращала внимание на нюансы, то заметила бы, что это она отдалилась от меня.

Глава 19

Сэмми читала за завтраком свою книгу, абсолютно никак со мной не взаимодействуя.

Когда мы вернулись в дом, она поднялась на свой чердак, а я зашла в спальню, обнаружив там только что принявшую душ Рэйн, напяливающую свою рабочую форму.

Рэйн была старшим менеджером в Мейдстоуне – милой маленькой гостинице в Ист-Хэмптоне. Она работала там с двадцати одного года, начиная со стойки регистрации. Сейчас она практически управляла этим местом. В ее работе не было ничего плохого, кроме того, что это было неправильно для моей сестры. Во-первых: она ненавидела людей, а ей приходилось весь день иметь с ними дело. Во вторых: она закончила учебу под номером один в своем классе в Ист-Хэмптон и была не кем иным, как математическим гением. Ее принимали в Гарвард, и Принстон. Она могла бы пойти куда угодно и многого добиться. Она могла бы устроиться на работу в какой-то мозговой центр, где ей никогда не приходилось бы быть вежливой с кем-то. Она должна была пойти дальше.

Сестра скрестила руки на груди, ничуть не пытаясь скрыть свое презрение ко мне.

–Где Джина? – спросила она.

–Она не появлялась, – сказала я. – Тебе, действительно, лучше пересмотреть варианты для ухода за ребенком.

Она покачала головой, подходя к шкафу:

–Сэмми должна перестать врать мне.

–Как Томас?

–Он будет в порядке. – Она вздохнула, явно расстроившись и не заинтересовавшись обсуждением этого вопроса. – Она заставила тебя отвезти ее к Джону?

–Ага, – сказала я. – Карен МакКарти была там. Она весьма милая.

Рэйн рассмеялась:

–Она узнала тебя? Должно быть, было весело.

–Твоя дочь, похоже, не ее фанатка.

–Она умная девочка.

–Правда? Она читала весь свой завтрак. Я, конечно, не знаю, что делают большинство шестилетних детей, но она...

–Да что ты? – сказала сестра, явно не впечатленная моим интересом к незнанию данных вопросов. Она как бы разбила меня этим.

–В больнице была USA Today,– сказала она.

Я отвела взгляд, не желая слушать ее.

–Я думаю, что заголовок гласил: «ПРИНЦЕССА КУЛИНАРИИ СТАЛА НИЩЕНКОЙ».

Я пожала плечами, притворяясь, что это меня не расстроило.

–Они могли бы написать и лучше.

–Я могла бы сделать лучше прямо сейчас.

Она подошла к шкафу, снимая шарф.

–Они сосредоточились главным образом на кулинарии, что на самом деле – отстой. С кем ты спишь, не должно никого волновать. А проблема в том, что ты не умеешь готовить.

Я не стала ее исправлять. Были определенные люди, которых заботило то, что я не умею готовить. Все остальные заботились о чем-то более первобытном: они считали, что знают меня, а потом решили, что я их обманула. Это была сделка, в которой мы реализовывались. Я должна была впустить их в мой прекрасный брак, мой великолепный дом, предоставить рецепты, которыми я его согревала. А в их умах это складывалось в то, будто я их ограбила.

–Это заставило меня чувствовать себя плохо из-за тебя, – сказала она.

Неужели моя сестра понемногу принимала мою сторону?

–Ну, не то же самое, что сказать, будто я этого не заслужила, но я принимаю и это.

–Я бы не стала.

Какой приятный момент сестринской любви. Она посмотрела на себя в зеркало, покрутила туда-сюда уставшим лицом, сдаваясь.

–Так, сегодня вечером в Мейдстоуне состоится свадьба. И обычно, когда у меня свадьба, Томас присматривает за Сэмми.

–Ты предлагаешь мне остаться?

–Не совсем.– Она неуверенно перетаптывалась с ноги на ногу.– Я говорю, что мир сговорился в твою пользу и повредил моего бойфренда.

Я подумала об ужасной истории в «New York Post», о лице Дэнни, когда какой-нибудь сопляк на работе показал это ему. Выбросил бы он ее, ощущая небольшую боль, и оставил бы это в прошлом? Это то, чем я была для него сейчас? Нужен ли ему кто-то, чтобы забыться и двигаться дальше? Я подумала о Дэнни, а потом подумала о моей разрушенной карьере: об отмененных контрактах, о нехватке денег, о том, что в мире нет никого, кто хотел бы иметь со мной дело. Карен МакКарти рассказала сотне своих сочувствующих последователей о нашей встрече. Эмбер наслаждалась своей победой.

–Я почти уверена, что это не так, но опять же, я приму и это, – сказала я.

–Ну, – сказала она, – Томас был госпитализирован пять раз с тех пор, как начал ездить на этом. Так что, вероятно, выбора у меня нет.

–Кто-то должен отнять у него этот байк.

–Никто не идеален, – произнесла она оборонительным тоном, который всегда использовала, защищая нашего отца. Она посмотрела вниз, словно пытаясь понять, как она так к нему привязалась, а затем решила, что нет времени на размышления.

–Сэмми нужно провести научный эксперимент для лагеря к понедельнику. Сможешь ей помочь?

–Что за лагерь?

–Лагерь, где дети любят учиться, – сказала она.

–Сэмми – особенный ребенок, не так ли?

– Сколько раз ты еще у меня спросишь об этом?

У меня не было хорошего ответа, а Рэйн все равно не искала его. Она не хотела говорить со мной о Сэмми – меня это устраивало. Я тоже не хотела с ней разговаривать. Она сделала паузу.

–Вот что, – сказала она.– Я не хочу, чтобы она оставалась с тобой сегодня.

– Это не так сложно – сделать научный эксперимент.

–Забудь об этом. Я собираюсь взять ее с собой.

–Нет-нет! Рэйн, все в порядке.

–Тогда не рассказывай о нашем детстве. Что-то о том, какой была ее мама. Я серьезно.

Я кивнула, и мне пришло в голову, что мы обе скрываем, кем мы были от людей, которые имели наибольшее значение.

–Послушай, Сэмми в лагере с понедельника по пятницу. Она пошла туда, когда закончилась школа. И, слава Богу, потому что в прошлом году она отказалась. – Рэйн покачала головой. – Но в День независимости гостиница переполнена и у меня нет няни на выходные. Томас выручал меня в такие дни. Так что, мы обе не имеем выбора.

–Приятно иметь что-то общее.

Глава 20

В случае если вы вдруг обеспокоены тем, что это превратится в рассказ о женщине, понимающей, что ее дом был там, где она выросла, помните – я ненавидела возвращение в Монток. Я ненавидела общаться с моей сестрой и иметь дело с ее несправедливостью. Я ненавидела смотреть на наш дом детства и знать, что ее обманули, купив его на четверть дешевле реальной стоимости.

Один только адрес обеспечивал ей сумасшедшую сумму. Это полная картина того, что было за пределами его окон: самый великолепный вид на чистые пляжи Монтока.