За эти дни я полюбила и научилась ценить Джеймса. Его семья предоставляла нам любую помощь, которая могла понадобиться. Он был очень легкий в общении человек. С ним было просто ладить, у него не бывало припадков гнева или плохого настроения. Джеймс был открытый и доверчивый юноша, какими бывают обожаемые семьей дети.

Он очень хорошо относился ко мне. Иногда поддразнивал, иногда подтрунивал надо мной. Когда я уставала, он просил Марианну сыграть что-нибудь минорное на рояле для нас, пока мы сидели рядом на софе в молчании. Однажды, в один из таких моментов, он притянул мою голову к себе на плечо, и я вдруг заснула.

— Вы храпели, — вызывающим тоном заявил он при прощании.

— Не может быть! — возмутилась я. — Я никогда не храплю.

В его глазах появилась знакомая любящая улыбка.

— Что же, скоро я смогу убедиться в этом, правда? — его голос был тихим и теплым от ласки. — Когда мы поженимся и будем спать вместе в одной кровати? И так будет на протяжении всей нашей жизни.

Мои щеки заполыхали румянцем, но я не отвела глаз.

— Я бы тоже хотела этого, — честно ответила я.

Джеймс едва слышно вздохнул, наклонился, легко поцеловал меня и вышел.

Он обязательно приносил мне какой-нибудь пустячный, но очень приятный подарок. Иногда это был пышный букет цветов из дорогого магазина, иногда изящная маргаритка из их собственной теплицы в Бристоле. Однажды он принес обруч и стек.

— Мне кажется, нам необходима небольшая разминка, — невинно заявил он и, невзирая на мои протесты, увел меня в парк, и мы катали обруч по дорожкам, чуть не падая от смеха под осуждающими взглядами старых кумушек Бата.

И всегда, прощаясь, он целовал меня. С мелочной дотошностью он сначала целовал мне кончики пальцев на обеих руках, затем запястья и, наконец, легко, будто касаясь кистью, целовал меня в губы.

Так было всегда, кроме одного раза, когда Марианна забыла сумочку и ему пришлось за ней вернуться. Я уже подошла к окну, чтобы помахать им на прощанье, и, когда Джейм вошел, удивленно обернулась. Несколькими быстрыми шагами он пересек комнату и, не говоря ни слова, жадно схватил меня в объятия. Он так крепко прижал меня к себе, что я едва могла дышать, и покрывал поцелуями мое лицо. Затем нагнулся и прижался ртом к моей шее, будто жадно вдыхая запах моей кожи.

— Мой Бог, Джулия, — беззвучно простонал он. И чуть отстранился. — Извините, — смущенно сказал он, придя в себя. — Я напугал вас?

Я улыбнулась ему как равная. Я знала, что он извиняется за этот взрыв страсти, нарушивший равномерное течение нашей жизни. Он беспокоился на случай, если я окажусь глупенькой мисс, полной предрассудков и девических страхов.

Но мое лицо сияло.

— Пожалуйста, напугайте меня еще раз, — попросила я его.

И мы покатились со смеху.

— Ты самая настоящая девка, — сказал Джеймс с глубоким удовлетворением. И поднял мое лицо, придерживая за подбородок. Я смотрела ему в глаза, не испытывая ни малейшего смущения. Если бы он захотел, он мог бы взять меня прямо сейчас и здесь же, на голубом ковре будуара.

— Джулия Лейси, — медленно проговорил он. — Я хочу, чтобы вы знали, что только система присмотра за девушками ограждает вас сейчас от полного бесчестья.

— Вы любите меня бесчестно? — в моем голосе дрожали нотки желания.

— Совершенно бесчестно, — заверил он меня и, наклонив голову, нашел губами мой рот.

Мы стояли, обхватив друг друга руками в течение долгих минут. Я прижималась к нему все ближе и ближе, так, чтобы чувствовать его всем своим телом, и, не отрываясь от моих губ, Джеймс тихо застонал.

Раздался тихий стук в дверь, и мы медленно отодвинулись друг от друга, так, словно были под водой. Я взглянула на Джеймса, его глаза стали темными от желания, волосы разлохматились. Я попыталась заколоть мои растрепавшиеся локоны. Ни один из нас не в состоянии был сказать: «Войдите».

Дверь чрезвычайно медленно отворилась, и Марианна просунула в нее голову.

— Моя сумочка, — сказала она, обращаясь к ковру на полу между мной и Джеймсом, — была в холле, где она находится и сейчас. Я заберу ее. И вообще, если вам угодно, чтобы я присматривала за вами, стоя у входной двери, то я была бы премного обязана, если бы для меня там положили коврик и подушку, а также поставили свечу.

Джеймс рассмеялся и взял сестру за руку.

— Прости нас, пожалуйста, — сказал он. — Мы обошлись с тобой ужасно. Позволь, я провожу тебя домой. — И он с улыбкой обернулся ко мне. — До свидания, Джулия Лейси. До завтра. — С этими словами он прошел к двери и вышел.

Я бросилась в ближайшее кресло, не зная, смеяться ли мне или плакать оттого, что меня так любят. Наконец меня любят.

Мама все еще была больна, и ей было особенно плохо в предрассветные часы. Джеймс хотел, чтобы я наняла ночную сиделку, и взялся подыскать кого-нибудь с этой целью. Но четыре беседы с возможными кандидатками убедили его в безрезультатности поисков.

— Кроме того, доктор был уверен, что через неделю у мамы должен произойти кризис и после него ей станет легче, — объяснила я ему. — По-моему, виной всему этот ужасный, сырой город. Если бы мама была в Вайдекре, она бы давно поправилась.

Он согласно кивнул. Сухая морозная погода кончилась, и дни, которые я провела взаперти, были туманными, влажными и холодными.

— Вполне возможно, — согласился Джеймс. — Слава Богу, что мы успели вытащить маленькую Рози Денч из той темной, холодной каморки, прежде чем началась такая ужасная погода. Не думаю, что она бы пережила эти дни.

Джеймс каждый день заходил к экрской четверке. Он сообщил мне, что они устроились очень хорошо. Нату удалось смыть с себя многолетние слои сажи, и он стал гораздо светлее. Джимми Дарт толстеет с каждым днем, а Рози хотя все еще кашляет, но выглядит уже лучше и каждый день спускается в гостиную и сидит с остальными. Только Джули казалась недовольной.

— Но они понимают, почему я пока не отправляю их в Экр? — спрашивала я.

— Конечно, — успокаивал меня Джеймс. — Им прекрасно известно, что мы ждем ответ из Экра, в котором будет сказано, что их готовы принять.

Этот ответ пришел на следующий день, он был написан далеко не каллиграфическим почерком Ральфа.

«Присылайте ребят домой, — писал он. — Все здесь ждут их обратно. И благословляют вас за то, что вы нашли их. И сами возвращайтесь с ними. Успеете как раз к севу, вам следует быть здесь».

Я показала это письмо Джеймсу.

— Он человек не слишком речистый, правда? — улыбнулся он.

— Но умеющий выражаться конкретно, — и я показала на фразу: «И сами возвращайтесь с ними». — Это звучит как приказ.

— Лучшие наши слуги — одновременно и наши хозяева, — кивнул Джеймс. — Главный управляющий моего отца ведет дела по своему усмотрению. И если бы он знал, какую пользу приносят его решения, он попросил бы по меньшей мере удвоить ему жалованье. Ваш мистер Мэгсон похож именно на такого человека.

Я рассмеялась.

— Мистер Мэгсон прекрасно осведомлен о том, сколько он стоит. И единственная причина, по которой он не требует от нас королевского жалованья, в том, что он хочет работать именно в Вайдекре и приносить пользу деревне. Это ведь он разработал идею дележа прибылей и сумел убедить деревню согласиться на нее. Мой дядя Джон говорит, что он пошел бы много дальше, если бы мог.

— Как это? — заинтересованно спросил Джеймс.

— О, я не знаю, — отмахнулась я. Мы пили чай в гостиной, и Марианна сидела у окна, поочередно глядя то в газету, то на случайных прохожих. Под столом Джеймс держал меня за руку.

— Думаю, он хотел бы передать деревне все права на землю, — продолжала я размышлять вслух. — Чтобы они полностью владели землей и хозяйствовали на ней сообща, как это было прежде.

Джеймс выглядел очень заинтересованным.

— Он не единственный в стране, кто задумывается над такими вещами, — сказал он. — Эту идею удастся воплотить в жизнь, как вы думаете?

— Возможно, — осторожно ответила я. — Если земля попадет в руки добрых и разумных людей, если у них будет достаточно денег на покупку, например, инструментов, семян, на выплату жалованья. Потому что прибыли ведь не начнут поступать сразу. При этих обстоятельствах его идея может быть воплощена в жизнь. Но это довольно маловероятно. Ни один землевладелец не расстанется с хорошей землей. Никто не одолжит крестьянам столько денег, чтобы хватило на такое огромное поместье, как, например, наше.

Джеймс смотрел на меня с полуулыбкой.

— Вот что я скажу вам, Джулия Лейси, — начал он. И я вся обратилась в слух. Ибо когда Джеймс обращался ко мне со словами «Джулия Лейси», я всегда слушала очень внимательно. Эти слова означали либо что-то очень личное, либо что-то очень важное. Или и то и другое вместе. — Я хочу сказать, что у меня есть некоторый капитал. И если вы гарантируете, что мы с вами и наши потомки будем хорошо жить в Экре, когда деревня получит права на землю, то я готов предложить его. Мы построим для себя дом, в котором будем жить, и будем получать свою собственную долю от прибылей и не станем уподобляться тем собственникам, которые довели людей до нищеты, которую мы наблюдали на Рыбном Молу.

Я заколебалась.

— Нет, — твердо сказала я затем. — Это ваше наследство. И прежде, чем вы решите, куда его вложить и где вы будете жить, вы должны увидеть Вайдекр и нашу деревню. Я не могу вообразить себя счастливой, если буду жить в другом месте. Но мы должны обдумать все вместе. Было бы несправедливо принудить вас провести всю вашу жизнь в Вайдекре, так же как было бы несправедливо, если бы меня заставили жить в городе и не позволили вернуться домой.

Джеймс протянул свободную руку над столом в утрированном жесте уличного торговца.

— По рукам, — сказал он. — И помните о моем предложении. Отец называет меня радикалом и якобинцем, но я с этим не согласен. Я всего лишь хотел бы следовать примеру Франции, но идти при этом разумным, английским путем. Создать здесь новое общество, как они пытаются создать его там. И я мечтаю делать это рука об руку с вами, поскольку очень люблю вас, особенно после того дня, когла вы обвинили владелицу шикарного магазина в том, что она ничуть не лучше содержательницы публичного дома. Всю жизнь я был бунтовщиком и хотел бы претворять свои идеи в жизнь, не принося никому зла и не нарушая установленного порядка вещей.

— Да, — счастливо согласилась я, и мое сердце подпрыгнуло при мысли, что именно в Экре начнется счастливая жизнь, в которой не будет ни хозяев, ни сквайров, а будем мы: Джеймс, я, наши дети. И рядом будут жить Клари Денч, Мэтью Мерри, их дети и все дети деревни. И все мы станем просто соседями.

— Если бы вы двое держались за руки над столом так же успешно, как вы это делаете под ним, то я могла бы не ощущать свое присутствие чем-то излишним, — сухо заметила Марианна, и мы отпустили руки и рассмеялись, как напроказившие дети.

— Твое присутствие совершенно не лишне, — возразил Джеймс и, подойдя к окну, поцеловал сестру. — Во всяком случае, ты очень украшаешь наше общество. Расскажи нам, пожалуйста, что говорил сегодня доктор Филлипс, — попросил он, усаживаясь рядом и забирая у нее газету. — Джулия собирается к нему завтра и намерена сообщить ему, что отказывается от дальнейших визитов. Во-первых, ее ждут дома, а во-вторых, после того как она прекрасно себя чувствовала без его присмотра эти дни, я пытаюсь убедить ее, что она не только здорова, как любой человек в мире, но еще и здоровее многих.

Марианна лукаво улыбнулась мне.

— Если не считать вашего странного увлечения моим братом, то я согласна с этим. — Затем ее лицо погрустнело. — Доктор Филлипс очень старается помочь мне с моим недугом. Ему нельзя отказать в добросовестности, но несмотря на это, я бы очень хотела, чтобы он оставил все по-прежнему. Если бы я оказалась на необитаемом острове, то, проголодавшись, я стала бы есть как нормальные люди. Все это только потому, что меня вечно стараются накормить, и когда я отказываюсь, то все смотрят на меня и спорят со мной. С тех пор как я посещаю доктора Филлипса и мама всем рассказала про меня, мне стало еще хуже.

— Когда мы поженимся и устроим райские кущи в самом сердце Суссекса, ты приедешь к нам и мы вообще не станем тебя кормить, — любовно пообещал Джеймс. — Совсем не будем кормить целыми днями, пока ты не станешь мечтать о кусочке черствого хлеба как о лакомстве. И никто не станет там смотреть на тебя или задавать вопросы.

Мариана вздохнула:

— Я с нетерпением ожидаю возможности стать вашим первым гостем, но не слишком ли ты торопишь события, Джеймс. Помолвка еще даже не объявлена, и я уверена, что Джулия еще ничего не рассказала маме.

— Я просто не могу сейчас это сделать, — ответила я. — Она все еще так больна и слаба, что я не хочу волновать ее. Мама сразу же начнет планировать приемы и наряды. Ей необходимо как следует набраться сил перед тем, как начать такую кампанию.