— Что тут произошло? — тревожно спросила я.

Они обернулись, заслышав мои шаги, но ни один из них не улыбнулся и не произнес ни слова приветствия. Рози смотрела сквозь меня, будто меня здесь и не было.

Нат заставил себя ответить на мой вопрос.

— Это из-за Джимми, — его голос был хриплым от сажи, осевшей в нем, а также от горя. — Уинчестерский магистрат забрал его за бродяжничество и поместил в приют. Теперь Рози собирается вызволять его оттуда.

Я непонимающе переводила взгляд с одного ожесточенного лица на другое.

— В Уинчестере? Когда?

— Мы не знаем, — ответил Нат. — Он сказал, что у него есть поручение в Бристоль, но не сказал от кого.

— Это моя вина, — грустно произнесла я. — Это я послала его с поручением. Но я дала ему гинею на проезд. Они не могут арестовать человека с гинеей в кармане.

— Он мог отказаться отвечать на вопросы констебля, — предположил Нат. — Или не снять шляпу, когда ему велели. Они могут арестовать человека ни за что, вы же знаете, мисс Джулия.

— Что вы собираетесь делать, Рози?

Наконец она разжала губы:

— Доктор Пирс дал мне письмо в магистрат и три гинеи, которых, наверное, хватит, чтобы вызволить его, какое бы обвинение ему ни предъявили.

— И тогда вы привезете его обратно? — тут я оглядела комнату и поняла, что непохоже, чтобы здесь собирались жить.

— Мне велели убираться отсюда, — ответила Рози сквозь зубы. — Как и Джимми. Сегодня я получила письмо от вашего мужа, сквайра. Мне велено оставить Экр в двадцать четыре часа, как и Джимми.

— Ричард выставляет вас вон? — неверяще переспросила я.

Она смотрела на меня почти с ненавистью, я никогда прежде не видела у нее такого взгляда.

— Да. Мне кажется, будто только вчера вы привезли нас сюда. Тогда я была так рада этому, а теперь думаю, что лучше было бы не приезжать нам в Экр, очень трудно терять разом все.

— Я поговорю с ним… — быстро сказала я.

Она пожала плечами, давая мне понять, что считает мое предложение бессмысленным.

— Мы все знаем, что вы ничего не можете поделать, мисс Джулия, — проговорила она. — Вы вышли замуж за плохого человека, чтобы дать имя своему ребенку. Все это понимают. И теперь я не жду от вас ничего хорошего.

— Рози! — воскликнула я, почти плача и будто прося о прощении.

Она устало улыбнулась и повторила:

— Ничего хорошего.

Она затянула потуже узел, передала его Нату, и они вместе пошли к дверям.

— Куда же вы пойдете?

Уже открыв дверь, Рози повернулась ко мне, чтобы ответить. В дверь ворвались струи дождя пополам со снегом и холодный ветер.

— Обратно в Бат, — сказала она. — Туда мы можем добраться бесплатно, и я там опять начну вышивать перчатки. Я знаю, что в Бате я могу продать их, и нам известен город.

Я ничего не ответила. Да и что я могла бы сказать на это.

Она поставила узел на голову и вышла в дождь.

Я подозвала карету и отправилась домой.


Погода ухудшилась. На следующей неделе туман покрыл все вокруг, и даже Ричард не мог выезжать. Каждый день его новый грум, Джордж, отправлялся утром за почтой, но ответа от Джеймса все еще не было.

Я передумала обо всем.

Больше всего я боялась, что Джимми был схвачен по пути в Бристоль, но я надеялась на Джимми. Ради Ральфа он мог бы пройти через Эйвон, и он верил в Джеймса как во всесильное божество. Он мог бы отправиться куда угодно, чтобы передать ему послание. К тому же он был очень неглуп.

Но я боялась, что мое письмо опоздало. Может быть, Ральфа уже повесили, и Джеймс не решается сообщить мне об этом. Потом мне начинало казаться, что Ральф каким-то образом спасся и Джеймс решил разыскать его, прежде чем подать мне весточку. Возможно, что Джеймс и Ральф встретились и Ральф запретил ему сообщать мне об этом, чтобы никто не узнал, где он. Я даже думала, а не решил ли Джеймс просто проигнорировать мою просьбу. Но эту мысль я сразу отбросила. Он не мог так поступить. Он любил Ральфа и восхищался им. И он всегда был великодушен ко мне.

Мне казалось, что я учла все варианты. Все, кроме одного. Глупая, как ребенок, я не подумала об одном. Теперь я рано поднималась по утрам и, накинув пеньюар, который становился мне все более и более тесен, спускалась выпить свой утренний шоколад в гостиную, чтобы застать возвращение Джорджа с лондонской почтой.

Он никогда не приезжал раньше семи или восьми часов, я же не залеживалась подолгу в кровати и, сидя в гостиной, представляла Ральфа на грязной соломенной подстилке в тюрьме, но уверенным в помощи Джеймса Фортескью и в моей дружбе.

Однажды утром меня увидел Ричард и поинтересовался, что я тут делаю. Я ответила, что сижу, глядя на мокрый сад, и не делаю ничего. При этом я слабо улыбнулась, стараясь, чтобы он принял это как каприз беременной. Ричард кивнул и прошел на конюшню.

Когда он проходил через кухню, я услышала веселый смех миссис Гау и обидчиво подумала, что она всегда любила его больше.

На следующий день он опять встал рано и опять увидел меня в гостиной.

И опять я сказала ему, что мне не спалось и вздумалось посидеть, глядя, как Дженни разжигает камин. Он светло улыбнулся, но в этой улыбке таился легкий намек на злобу.

На третий день он был уже в гостиной, когда Джордж постучал в парадную дверь, и Страйд прошел через холл и открыл ему.

Затем Страйд принес на подносе письма.

Там было и письмо для меня.

— Кто бы мог писать тебе, Джулия? — спросил Ричард, останавливая Страйда.

— Думаю, Сара Коллис из Бата, — покраснев до корней волос, ответила я. Но ложь уже легко слетала с моего языка.

Глаза Ричарда смотрели на меня тепло и участливо.

— Тогда открой его, пожалуйста, — и голос его тоже был как шелк.

Меня насторожила та особенная теплота его голоса, которая иногда появлялась у него и не сулила мне при этом ничего хорошего. Но письмо уже было в моей руке, и я знала, что там должны быть новости о Ральфе.

— Я открою его позже, — сказала я и направилась к двери.

Но когда я проходила мимо Ричарда, он внезапно схватил меня за запястье и удержал на месте. Я инстинктивно прижала письмо к себе и затаила дыхание. В лице Ричарда не было и следа злости или страха. Оно было безмятежным и светлым, как майское утро.

— Открой его здесь, — попросил он. — И прочти его. Я знаю, что девушки любят секреты, и не прошу тебя читать его вслух. Я сам тоже не стану читать его, я собираюсь уезжать сегодня. Но, пожалуйста, сядь и прочти его сейчас.

Я внимательно изучала его лицо, поскольку была удивлена выражением нежности, светившимся на нем. Он усадил меня на стул, а сам облокотился на стену, внимательно глядя на меня. Я просунула в конверт палец и сломала печать.

Я не успела как следует изучить ее.

Внутри не было никакого письма. Там лежало восемь кусочков рваной бумаги и разорванный конверт. Я, забыв, что Ричард следит за мной, принялась складывать на столе разорванные куски.

Это было мое письмо, я смогла прочитать надпись на конверте «Джеймсу Фортескью, эсквайру».

Я без сил откинулась на спинку стула, мое сердце билось так сильно, что мне даже стало страшно за ребенка в моем животе.

Это опасный мир для маленьких детей. Он опасен даже для взрослых. У меня вырвался невольный стон.

Моей первой мыслью была та, что Джеймс Фортескыо узнал мой почерк на конверте, в гневе разорвал письмо и послал обрывки мне.

Но затем я заколебалась. Он не мог так поступить. Джеймс не был злым, он всегда был великодушным.

Я знала только одного человека, способного на это.

Я подняла глаза на Ричарда и увидела на его лице выражение глубокой обиды.

— Вы писали другому мужчине, — произнес он медленно.

Я ничего не ответила. Внезапно у меня заболели большие пальцы обеих рук, их будто бы жгло огнем, а в голове послышался отдаленный шум. Я предчувствовала опасность, как можно чувствовать запах дыма в случайном порыве ветра.

— Вы писали другому мужчине. И надеялись утаить это письмо от меня. — Его голос был тихим, но странно пугающим. — Мне пришлось арестовать Джимми Дарта. Я следил за ним уже давно, я знал, что вы готовы предать меня в любую минуту. Я был готов к вашей неверности.

Я хватала воздух ртом, подобно выброшенной на берег рыбе.

— Ричард, — умоляюще произнесла я.

Его глаза сверкали, как сапфиры. Он был моим мужем и моим хозяином. Он был сквайром. И знал это.

— Я не потерплю этого, Джулия, — просто сказал он.

Он изобретал правила для Вайдекра, для Экра, для меня. Ричард был здесь сквайром и имел власть от Бога.

— Я этого не потерплю, — повторил он, как бы впечатывая в мой мозг свои слова. — Вы хотели, чтобы я женился на вас. И теперь, когда мы женаты, вы должны вести себя как порядочная жена. Вы никогда не будете писать другому мужчине и обсуждать с ним наши дела.

Он немного подождал, не буду ли я жаловаться. Но я молчала. Обрывки письма лежали передо мной на столе и молча говорили мне, что я побеждена. Я смотрела на них и думала о том маленьком письме, которым я надеялась спасти Ральфа. Я знала, что ничто уже не спасет меня, но я надеялась спасти Ральфа, а вместе с ним и Вайдекр от гибели.

— Вы должны знать свое место, Джулия, — тихо добавил Ричард.

И я покорно наклонила голову. Я уже знала его.

С этого момента я больше не вставала по утрам. Чичестерский акушер советовал мне воздержаться от долгих прогулок, и погода стала ужасной, так что я перестала искать покоя среди прекрасных медных буков и доброго бормотания Фенни. Я подолгу оставалась дома.

Я перестала вставать за почтой. Несколько дней мне не хотелось вставать совсем. Я лежала в маминой кровати, поскольку Ричард настоял, чтобы я переехала в лучшую комнату в доме, и, глядя в потолок, следила, как по утрам он бывает серым, к полудню становится знакомо-желтым, а в сумерки опять сереет и сереет на глазах.

Никто не беспокоил меня. Никто не докладывал мне новости из Экра. Я ничего не слышала о Ральфе. Я ничего не слышала о земле. Я лежала как кит, выброшенный на берег, и не могла пошевельнуться.

Самое большое усилие, которое я могла сделать над собой, это встать с постели и спуститься к обеду, чтобы Ричард, возвратившись домой, не стал подниматься ко мне в комнату. И даже там я не могла найти в себе силы позвонить, чтобы принесли свечи, и сидела в свете горящего камина, следя за отблесками пламени. Погрузившись в полудрему, я лениво размышляла, о том, что станет со мной, когда время ожидания кончится и чувство, что я тону, оставит меня.

— Сидишь в темноте? — громко спросил Ричард. Дверь отворилась так тихо, что звук его голоса заставил меня подпрыгнуть, а мое сердце онеметь от страха.

— Должно быть, я задремала у камина, — виновато проговорила я. — Как уже темно.

— Мне сказали, что приближается буря — заметил Ричард.

Он подошел к огню и, приподняв фалды сюртука, стал греться. Я сидела в низком мамином кресле, и он возвышался надо мной как гора. Постоянная езда верхом и работа сделали его шире, к тому же он был потрясающе красив, с глазами голубыми и чистыми, как у ребенка, и темными, вьющимися волосами, похожими на блестящую овечью шерсть.

— По дороге я встретил доктора Пирса, — сказал Ричард, одновременно звоня, чтобы принесли свечи. — С ним был молодой пастор, его друг. Я пригласил их обоих отобедать у нас.

— Сегодня? — удивилась я. Миссис Гау имела обыкновение составлять меню на неделю, но вряд ли она упустит случай блеснуть перед Ричардом своим искусством.

— Да. Они обещали быть в четыре, после обеда мы можем сыграть партию в вист.

Я взглянула на часы над камином. Было уже десять минут четвертого.

— Я пойду скажу об этом миссис Гау, — сказала я и тяжело поднялась с кресла. — К тому же мне надо переодеться.

— Непременно. Мне надоело видеть тебя все время в одном и том же платье. И что хуже всего, ты стала ужасно толстой.

Я замерла. Может быть, из-за моего положения, может быть, из-за того, что меня неожиданно разбудили, но грубость его тона внезапно вызвала слезы у меня на глазах. Рядом не было ни мамы, ни Ральфа, а если еще Ричард будет мучить меня, то жизнь станет просто невыносимой.

— О, Ричард, — с упреком проговорила я. — Я не толстая, я беременна твоим ребенком. Похоже, что ребенок будет большим.

Ричард продолжал неподвижно стоять у стены. Причудливая игра пламени сделала отбрасываемую им тень ужасающе огромной.

— Пусть, но по мне ты отвратительно толстая, — жестоко продолжал он. — Ступай прикажи миссис Гау подавать обед на четверых, а сама переоденься в подходящее вечернее платье. И надень хотя бы какие-нибудь драгоценности к нему. Мы обедаем дома, в конце концов, и доктор Пирс не станет возражать.

— У меня, прежде всего, нет никаких драгоценностей, — тихо проговорила я. Я подумала о мамином розовом жемчуге, который украл грабитель. Она всегда говорила, что оставит его мне по завещанию. Теперь она мертва, а ожерелье, наверное, валяется в какой-нибудь грязной лавчонке, заложенное за стакан вина, и я больше никогда не увижу ни его, ни моей мамы.