Доктор Нонна - Приворот

– Ну я это, – сурово сообщила «бабка».

«Неужели это и есть глава фирмы? – изумился Максим. – Ей бы редиской на станции торговать, а тут громадный универсам. Впрочем, если разгневанный «чиновник» приходил к ней – а к кому же еще? – тогда все понятно. Подобные проблемы – в одночасье потерять созданное собственными руками дело – могут и молодого человека из седла выбить. А ей – что там в документах было написано? – уже шестьдесят четыре, кажется».

Из-под руки «бабки» сверкал глазенками пацан лет шести.

Максим представился и объяснил, что Лариса в больнице, ничего страшного – ему хотелось хоть чуть-чуть успокоить старую женщину, – но придется немного полежать. Людмила Анатольевна, вздохнув, провела его в комнату.

– Дашенька, ты где там?

– Бабушка Люба, я чай приготовила, – на пороге комнаты появилась светловолосая девушка, очень юная, скорее даже девочка: нежный овал лица, голубоватые тени под глазами, тонкие руки.

Сентиментальности в Максиме не было ни на грош. Жизнь и мяла, и крутила, и грызла его жестоко – откуда сентиментальность? Жесткий, хищный, уверенный в себе. И жена у него красавица. Да и прочих красоток вокруг – директор банка все-таки! – только руку протяни. Но в этой девочке было что-то… что-то… Максим потер виски. Хрупкая и в то же время излучающая какую-то удивительную силу и притягательность. Глаза, какие бывают, наверное, у монашек или даже у ангелов – и губы, на которые даже взглянуть нельзя, сразу пересыхает горло, в позвоночнике становится горячо и… Нет, об этом даже думать нельзя, ты с ума сошел!

Он пил чай и, осторожно подбирая слова, рассказывал о случившемся. И боялся повернуть голову, чувствуя виском обжигающий Дашин взгляд.

– А к ней можно? – спросил Павлик.

– Да, к ней пускают, я могу вас отвезти, конечно.

– Завтра, – властно сказала Людмила Анатольевна. – Пока приедете, ночь будет. Дашенька, постели Максиму Михайловичу в кабинете.

Он почти не удивился – как будто заранее знал! – когда ночью тихонько отворилась дверь и в комнату беззвучно скользнула светлая тень.

– Даша?

Она вдруг оказалась совсем рядом – все так же молча. Стиснув до боли зубы – ведь вот же она, только руку протяни, и в голове уже мутится от желания! но нельзя, нельзя, она ребенок совсем! – Максим вскочил, отстранил девушку.

– Даша, сядь!

– Максим, я…

– Сядь, – сухо сказал он, пытаясь понять, да где же у этих чертовых джинсов штанины! – Тихо. Бабушку не надо беспокоить, ей и так сейчас несладко.

Это подействовало. Даша села на стул: прямая, как струнка, кулачки сжаты, глаза светятся. «Почему светятся? – подумалось Максиму. – Ведь темно же».

– Максим, ну почему, почему? Ведь я же вижу – ты тоже ко мне тянешься. Это судьба. Что тебе мешает?

– Даша, пойми, нельзя так. Судьба или не судьба, но… Наталья, жена моя, меня старше, мне иногда кажется, что я для нее больше сын, чем муж. Я очень им обязан – ей и ее отцу. Можно сказать – жизнью. И всем, что у меня есть. Я мать свою почти не помню. Она поздно меня родила, лет в сорок, что ли. Без мужа, конечно. И болела долго потом. Всегда была худая и очень скучная. Мне шесть лет было, когда она умерла. Даже фотографии ни одной не осталось. И от отца только один снимок, но без матери. Он там со своей семьей, с женой и сыном. А мама с отцом расписана не была, она у него домработницей, кажется, служила. Я даже не знаю, действительно ли его Михаилом звали – я-то Михайлович – или это мама придумала. Меня после ее смерти сразу в детский дом отправили, а я оттуда сбежал. Ловили, назад привозили. Как зверей ловят. Потом научился не попадаться. Милостыню просил. У церкви какой-то, там хорошо подавали. Однажды к храму приехал отец Натальи. Меня забрали в машину, привезли на дачу, в баню. Там еще двое его приятелей были. Они хотели… Они так развлекались, понимаешь? Девушки по вызову – это скучно. А малолетний беспризорник, практически ребенок, которого нужно только отмыть – и делай с ним все, что вздумается, хоть зажарь и съешь. Потому что никто и никогда его не хватится! – он почти кричал.

– Максим, – прошептала Даша, кладя ладошку на его запястье.

– Да я… Все нормально, не пугайся. Наташин отец спас меня тогда. Я не знаю, сколько таких пацанов им уже привозили. Может, сто, а может, я первый был. Я не знаю, почему он меня вдруг пожалел. Он тяжелый человек был, ему всегда на всех было наплевать – кроме Наташи, конечно, – а меня вдруг пожалел. Спас. Прикрикнул на приятелей своих, сказал – девками обойдетесь, отстаньте от пацана. И на улицу не выгнал, в доме оставил. Отмыл, усадил за книжки, потом в Англию учиться отправил… Когда я из Англии вернулся, Наташе очень плохо было. У нее… Ну, в общем, трагедия в жизни случилась. Поэтому и детей у нас нет.

– У нее мальчик родится, – неожиданно перебила его Даша.

– Что? С чего ты взяла?

– Знаю, и все. У меня… так бывает. Я когда маленькая была, тонула, потом очень долго говорить не могла. И с тех пор иногда я как будто вижу что-то. И сбывается! У нее будет мальчик.

– Почему же ты тогда ко мне пришла?

– Я только сейчас – увидела. Да и все равно. Ничего уже нельзя изменить. Это судьба. Иди ко мне. Не бойся.

– Нет, Даша. Ты ребенок еще.

– Я не ребенок, – упрямо сказала девушка. – Мне пятнадцать лет, почти шестнадцать. У меня и паспорт есть.

– Даша! Пятнадцать – не восемнадцать.

– Ну… можно ведь подождать. Ты меня подождешь? – наивно спросила она, и Максим почувствовал вдруг такую невыносимую нежность, что даже в глазах защипало.

Лечащий врач, которого Максим разыскал в ординаторской, сообщил, что беспокоиться не о чем, Лариса восстанавливается нормально, хотя и медленнее, чем хотелось бы.

– Мам! – завопил Павлик. – Ты чего лежишь? А нас дядя Максим привез! У него такая машина – улет!

Людмила Анатольевна тут же увела мальчишку в коридор, сурово выговаривая ему, что в больнице нельзя так кричать, нужно вести себя тихо, никого не беспокоить.

Максим и Даша остались у Ларисиной кровати вдвоем.

– Мамочка, ты выздоравливай быстрей. Теперь все хорошо будет. Это Максим, я его люблю.

– Даша! Что ты несешь? Извините, Максим Михайлович, она вечно фантазирует.

– Ничего я не фантазирую! – упрямо заявила Даша. – Я его люблю, и он меня любит. Когда мне будет восемнадцать, мы поженимся. И все будет хорошо.

Лариса попыталась сесть, но тут же опустилась на подушку и закрыла глаза. «Господи, ведь он Наташин муж! – стучало у нее в голове. – Сначала я увела у нее жениха, а теперь моя собственная дочь хочет увести мужа. Ныне, и присно, и во веки веков?! Бабка Ольга, что же ты наделала!»

Под сомкнутыми веками как будто замелькали язычки того давнего пламени. На их фоне почему-то появилось почти забытое лицо матери. Ах да, ее же сожгли, равнодушно подумала Лариса. И меня тоже сожгут, да, бабка Ольга?..

– Мама, что с тобой?! – Даша плакала и, упав возле кровати на колени, целовала безвольно висящую Ларисину руку.

– Объективно она здорова. Она в сознании, она видит и слышит, но… – объяснял через неделю лечащий врач. – Мы сделали все, что могли. Стимуляторы не действуют. Она просто не хочет возвращаться. Как будто прячется от какого-то потрясения. Возможно, со временем она придет в себя, а пока…

Поговорив с врачом, Максим заметил в конце больничного коридора хрупкую фигурку жены.

– Наташа? Зачем ты здесь? Не нужно.

В поперечном коридоре располагался небольшой холл с чахлой пальмой и двумя диванчиками. Максим отвел супругу туда.

– Зачем?

– Я должна ее увидеть! Ты что, не понимаешь? Я не могу, не могу, она…

– Я понимаю. Но не нужно. Она… Врачи говорят, что это от сильного потрясения.

– Она сдохла?! – В глазах Наташи сверкнуло неукротимое звериное торжество. Женщина рванулась, чтобы встать, Максим едва успел ее удержать.

– Перестань. Опомнись. Она в каком-то странном ступоре. В сознании, но ни на что не реагирует. Лежит и смотрит в стену. Сажают – сидит. Кормят – глотает. Как автомат. Когда придет в себя – неизвестно. Ее переводят в интернат для инвалидов. Наташа! Ее компаньонка, совладелица предприятия – пожилая женщина и сама плохо себя чувствует. Мы должны что-то сделать для детей.

Наташа как-то враз обмякла.

– Да, Макс. Ты думаешь, я совсем змея? Дети, конечно, ни в чем не виноваты. Кстати, я… я тебе не говорила. Тогда, шесть лет назад, я ведь Генкины побрякушки сразу продала – они мне руки жгли. А когда ты в этот… ну к детям ее поехал, я документы все отыскала. В общем, я эту сумму – там довольно много, но мы от этого точно не обеднеем, – Наташа усмехнулась, – разложила на два счета. Именных. Так что не беспокойся, нищета детям не грозит.

– Да я не об этом. Они и сейчас не нищие.

– Ну давай мы их к себе заберем! Ты этого от меня хочешь?

– Наташ, сейчас я хочу, чтобы ты поехала домой. Потом все обсудим. Дети с этой их… как бы бабушкой, Ларисиной компаньонкой, забирать их не нужно. А счета – это ты молодец. Просто я вижу, что тебе самой от этой ненависти плохо. Поезжай домой, ладно?

Проводив Наташу, Максим вернулся к Людмиле Анатольевне.

– Вас отвезти домой? – предложил он.

Но женщина отказалась.

– Спасибо за заботу, но не нужно. Мы еще дня два в Москве побудем, у меня тут подруга неподалеку живет. В универсаме теперь мэрский зять заправляет, я там без надобности. Да пусть подавятся! Ничего, справимся. Все-таки не нищие. И тяжелее бывало.

– Я помогу, если что.

– С какой это стати? – она взглянула на него возмущенно, даже с подозрением.

– Я… – Максим запнулся. «Неужели я должен перед ней душу выворачивать?!» – мелькнуло в голове. – Я… так получилось, что я видел, как умер ее муж. Шесть лет назад.

– Вот оно как… А она, бедная, все надеялась. Уж лучше бы сразу. Ладно, что уж теперь.

Недели через три ранним воскресным утром Максима разбудил телефонный звонок. Хриплый незнакомый голос в трубке, задыхаясь, проговорил:

– Максим Михайлович… Приезжайте…

– Кто это?

– Ма… Максим, это Людмила… Анатольевна… Лариса… в новостях… интернат… Приезжайте! Позаботьтесь о детях, я не… – в трубке что-то загремело, и связь оборвалась.

Максим попытался перезвонить, но безрезультатно. Слушая гудки, он вышел на кухню, потыкал в кнопки телевизионного пульта.

«…из-под завалов извлечено тело одной из пациенток, Ларисы… – Максим, вздрогнув, перескочил на соседний канал, резко вернулся назад, – …среди пациентов и персонала нет. Напоминаем, что пожар произошел накануне. Причины возгорания выясняются. На месте работает…»

Он отбросил телефонную трубку вместе с накатывавшими оттуда гудками.

– Максим, ты чего? Сколько времени? – на пороге кухни появилась заспанная Наташа.

– Восьмой час. Мне нужно уехать.

– Что случилось? – недовольно спросила она.

– Звонила Людмила Анатольевна. Пожар в интернате. Лариса… погибла.

Наташа вдруг побледнела, прижала руки к горлу, и ее стошнило прямо на пол.

– Я… не знаю… что это… наверное, вчерашняя рыба…

– Сейчас я вызову «Скорую» и домработницу.

– Она сегодня выходная.

– Я помню. Но нужно, чтобы кто-то с тобой побыл. Наташенька, мне действительно нужно ехать. Людмила Анатольевна… по-моему, ей стало плохо во время разговора. И теперь телефон не отвечает. А там дети…

«Скорая» подъехала быстрее, чем полагали.

– Все в порядке, – улыбаясь, сообщил врач, осмотрев Наташу. – Обычный токсикоз.

– Этого не может быть, – прошептала женщина. – Мне… мне сорок два года. И двадцать лет назад мне сказали, что детей у меня никогда не будет.

– Ну… мало ли, что было двадцать лет назад, – врач продолжал улыбаться. – Так что завтра давайте сразу в консультацию, анализы, наблюдение, витамины. Все-таки сорок два года для первых родов поздновато. Но не волнуйтесь, у вас все показатели, – он постучал по чемоданчику с приборами, – как у космонавта. Все в порядке будет.

– Максим, – Наташа слабо улыбнулась. – Если там… если что-то… в общем, детей сюда привози.

Оставив жену на попечении вызванной домработницы, Максим рванулся в Красногвардейск.

В стоящую у подъезда «Скорую» садились врач и медсестра. «Да какое там! Смерть до прибытия», – донеслось до Максима.

Дверь квартиры была распахнута. В одной комнате толпились незнакомые женщины, за ними Максим разглядел Людмилу Анатольевну, лежавшую на диване. Тело Людмилы Анатольевны, внезапно осознал он.

В кабинете плачущий Павлик прижимался к Даше, каменным изваянием застывшей в углу дивана…

Когда Максим привез их к себе, Наташа уже приготовила комнаты и вообще постаралась обеспечить гостям все мыслимые удобства. Но «гости» точно не замечали ее стараний. Павлик постоянно капризничал, а Даша как будто старалась стать как можно незаметнее: не выходила из своей комнаты и рисовала, рисовала, рисовала. После смерти матери ее словно накрыло тенью. Девушка таяла на глазах, хотя врачи не находили никаких нарушений, только твердили: стресс, переживания, нервы, постарайтесь сменить обстановку. Посоветовавшись, Максим с Наташей решили отправить Дашу учиться в Италию – ведь рисование оставалось единственным, что еще вызывало в ней хоть какой-то интерес. И действительно – услышав о такой возможности, девушка словно ожила.