– Так. Начнем с того, что ни к какой Алине я тебя не пущу.

– Ну, мам…

– Не мамкай! Что там за компания? Судя по голосу этой Алины…

– Она что, звонила? А почему ты меня не позвала?

– А потому что не сочла нужным! Ты туда не пойдешь, Катя!

– Нет, пойду! Ты что, мне друзей выбирать будешь? Я что, в песочнице до сих пор играю?

– Нет, Катя, не играешь. Но от этой девочки я советую тебе держаться подальше!

– Ничего себе советы! Вот тебе бы кто-нибудь так посоветовал!

– Ну, не советую… Скажем так – запрещаю… Чему она тебя научит, скажи? Свободному поведению?

– Мам, а чем оно плохо – свободное поведение? Оно вообще-то от слова «свобода» происходит… Себя в оковах железных держать лучше, что ли? Или одной дома Новый год встречать лучше?

– Катя… Ну при чем тут – одной дома…

– А при том! Чему ты хочешь меня научить сейчас, скажи? Шарахаться ото всех? Одной сидеть? Блюсти свою драгоценную нравственность? Да кому она нужна сейчас? Другие пришли времена, мамочка… Ой другие…

– Времена всегда одни и те же, Катя! И во все времена всякие женщины были! То есть… Я хочу сказать, свободу по-всякому для себя понимали… А ты просто перепутала одно с другим, все свалила в общую кучу! Я так понимаю, в той компании очень свободные нравы, да?

– Ой, да нормальные там нравы! Пристала со своими нравами… Я тебя понимаю, ты просто боишься всего, мам! Но… ты же от себя боишься! Как мать! От своей колокольни! А за меня вовсе не надо бояться! Ты пойми, я жить уже по-другому буду! Не как ты! И это я не в обиду тебе говорю, просто у нас поколение другое…

– Постой… А я что, по-твоему, совсем плохо живу, да?

– Плохо, мамочка. Раз в Новый год рядом с тобой никого нет – плохо. Мертвую аукубу нарядила и радуешься! А я вот, знаешь, никогда этого ужаса с собой не допущу! У меня будет столько мужиков, сколько я захочу! На все случаи жизни! На мой выбор! Как украшения к разным платьям! Одно подходит к одному платью, другое – к другому…

– Господи, что ты говоришь, Кать… Ты подумай сама, какие ужасные вещи ты говоришь…

– Да нормальные вещи! И не надо меня держать, мама. Я все равно туда уйду.

– Да я не пущу тебя!

– Хм… А смысл? – посмотрела Катька на мать взглядом умудренной грустным опытом женщины. – Ну, допустим, сегодня не пустишь… Так я завтра туда пойду! И послезавтра! Я все равно уйду в эту жизнь, мам…

– В какую… в эту?

– В самостоятельную! Вот в какую! Я буду жить так, как я хочу!

Развернувшись, Катька удалилась в свою комнату, демонстративно закрыв за собой дверь. Женя сидела ни жива ни мертва, потом медленно подняла глаза, стала смотреть на родительский портрет на стене. Она всегда на него смотрела, когда ей плохо было. Лица отца и матери расплывались в слезной дрожащей пелене, шевелились, как живые. Вот показалось, что мать улыбнулась ей ободряюще – ничего, мол, пусть туда, в эту жизнь, сходит… Ничего страшного! Дети всегда в свою жизнь уходят, в новую и лучшую, как им кажется…

– Но не в такую же! – тихо прошептала ей в ответ Женя. – Когда… как украшения к платьям…

Спохватившись, что разговаривает вслух, Женя отвернулась от портрета, вытерла слезы. И тут же вздрогнула от звука захлопнувшейся двери. Ушла! Ушла все-таки! Тихо оделась, подкралась к двери и ушла! Ну что за девчонка? Ну не бежать же за ней теперь по улице… А может, и права мама? Пусть сходит… Пусть. На чужих советах, говорят, не учатся. Тем более на материнских. На своих ошибках учатся. Хотя и жаль, конечно. Как бы нам хотелось, чтоб дети все-таки на наших советах учились…

Плюхнувшись в кресло, она начала смотреть традиционный новогодний фильм про иронию судьбы. В который уже раз. Надо же – и никогда не надоедает. Она его всегда смотрит тридцать первого декабря, этот фильм. И подпевает актерам так же всегда тихонько. Почти шепотом. Потому что именно шепотом можно пропеть «…никого не будет в доме, кроме сумерек, один зимний день в сквозном проеме незадернутых гардин…». Прямо все про нее. У нее тоже никого не будет в доме. Только сумерки. Тихие сумерки тридцать первого декабря на пару с артистом из телевизора. Хороший артист. И глаза у него такие добрые. И умные. У милиционера Димы такие же глаза. Вот бы с ней вдруг такое же случилось, как в этом кино! Пришла бы она домой тридцать первого декабря, а вот на этом самом диване милиционер Дима спит… Пусть и пьяненький даже… Уж она бы его водой из чайника точно поливать не стала, как эта красивая польская актриса! Она бы… А чего бы она? Эх, да что там… Вот фильм кончится, и до Нового останется всего два часа… Ну и что? И ничего страшного не происходит! Это же всего лишь сказка, там, в телевизоре! А она сказкам не верит, она эксперименту верит… И нечего грустить! Все идет нормально! Если, конечно, не считать Катькиного бегства в непонятную и тревожную свободную жизнь…

Фильм кончился. Стало неуютно, даже страшно немного. Откуда-то сверху гремела музыка, двигали стульями, доносились громкие и визгливые женские голоса. Да, надо же выпить! Проводить старый год… Или, наоборот, не надо? Или мы не признаем всех этих надуманных кем-то формальностей? Да, она ж салат оливье не дорезала! Надо пойти на кухню, покончить с ним, раз начала… И глотнуть немного коньяку. Для храбрости. Все-таки эксперимент…

Через полчаса во всеоружии, то есть с тарелкой салата и полным фужером коньяку, она вернулась в комнату, уселась перед телевизором, подогнув под себя ноги. Пристроив фужер на пол, принялась есть салат ложкой. Как некультурная. Съела полную тарелку, сбегала на кухню, принесла еще. Глотнула коньяку, снова принялась жевать с остервенением. Казалось почему-то – салат на тарелке кончится, и придут слезы. По телевизору черноглазый худой юморист вовсю развлекал публику, изображая разных популярных певцов. Они по очереди потом выходили к нему на сцену, говорили что-то, будто перед ним старательно оправдываясь…

Салат на тарелке кончился. Женя с ужасом смотрела на юмориста, чувствуя, как внутри нарастает отчаяние, как надвигается на нее со всех сторон тоска… Нет, надо было уехать с Асей! Что она наделала с этим своим экспериментом? Уж скорей бы двенадцать пробило, что ли, и дело с концом! Хотя до двенадцати далеко еще, полтора часа целых! Ну кто, скажите, придумал этот дурацкий праздник? Это понятно, что сам по себе его Петр Первый придумал, а вот кому в голову пришло, что он чисто семейным должен быть? Чтоб всей семьей собраться в полночь около телевизора и пялиться на шустрого юмориста…

Видимо, в очень уж сильном она была напряжении, потому что вздрогнула страшно от обычного телефонного звонка. Кто-то с очередными дежурными поздравлениями проснулся…

– Да! Аллё! Вас слушают, говорите! – очень бодренько прокричала она в молчащую трубку. Так бодренько, что никто бы никогда не заподозрил ее в страхе перед концом эксперимента под названием «женский Новый год в одиночестве». Бесславным, судя по всему, концом…

– Здравствуйте, Женя… – услышала она в трубке голос, который совсем, ну совсем и не надеялась услышать. Потому что это смешно даже было – надеяться услышать в канун Нового года голос милиционера Димы. С чего это вдруг? Так ведь не бывает… А может, случилось что?

– А что случилось, Дима? – тут же озвучила она промелькнувший в испуганной голове вопрос. – Почему вы звоните?

– Да ничего, собственно…

Показалось вдруг, что она даже ясно увидела, как он пожал плечами и улыбнулся неуверенно. И даже покраснел слегка. Всплыло его лицо в голове, будто на цветном экране, с прижатой к уху трубкой, и сердце застучало часто-часто, отгоняя подкравшиеся совсем близко слезы от чаяния.

– С наступающим вас, Женя!

– Спасибо, Дима. И вас так же.

Больше разговаривать было не о чем. То есть, конечно, нашлось бы им о чем поговорить, если б была у них хоть какая-то, хоть мало-мальски сложившаяся общая акватория общения, в которую можно было бы нырнуть, как в новогоднюю тридцатьперводекабрьскую лазейку. А так – о чем говорить? Об умершем маньяке-сердечнике? О пострадавшей Оксанке? Так чего о них говорить – все уже на этот счет сказано…

– А вы с кем встречаете Новый год, Женя? Простите заранее, если вопрос мой бестактным покажется!

– Ну почему же бестактным… Я встречаю Новый год одна! Нет, мне есть куда пойти, конечно, но я так сама решила! – с некоторым вызовом ответила Женя. – Вот представляете, так решила, и все! А что?

– Да нет, ничего… Просто так совпало, что я тоже один…

– Как это? А где же ваша Галя?

– Ну… Я же вам сейчас звоню, а не Гале… Женя, а можно я приду сейчас к вам?

– Зачем?

– Чтоб вместе встретить Новый год!

– А как же Галя?

– Ну что вы заладили – Галя, Галя… Так можно?

– Ой, я даже не знаю… – ничего не соображая, пролепетала Женя первое, что пришло в голову. – Я и не одета совсем… Сижу в тапочках перед телевизором, непричесанная…

– Так причешитесь! Пока я к вам иду, как раз и успеете, если это вам так важно. Я недалеко от вас живу, через два двора.

– А у меня, знаете, даже стола нет! Я его соседке отдала.

– А мы на полу посидим. Никогда не встречал Новый год, сидя на полу! А что – тоже романтика! В общем, я выхожу. Идите причесывайтесь.

Гудки в трубке запели коротко и часто, и в их ритме затрепыхалось перепуганное вусмерть сердце. Соскочив с дивана, Женя заполошно завертелась на месте, не зная, куда бежать – то ли и впрямь причесываться, то ли на кухню угощения какого-никакого на тарелочки порезать. А может, переодеться надо? Платье нарядное надеть? Хотя смешно – сказала же, что в тапочках перед диваном сидит… А она новый спортивный костюм наденет! Где-то был у нее красивый такой спортивно-домашний костюмчик, новенький, весь беленький, нарядный очень…

Бросившись в спальню, она начала лихорадочно разрывать ящики комода в поисках пакета с костюмом, отчаянно чертыхаясь и сама себя подгоняя. Наконец, вожделенный пакет нашелся. Так, этикетку оборвать к черту… Теперь к зеркалу… Ничего, и впрямь хорошо смотрится! Теперь причесаться, припудриться… Или не надо пудриться? А губы красить? А зачем? Она же дома! Чего это она – в домашнем костюме и с накрашенными губами… Ну, бледная слегка. Но какая уж есть… Теперь – на кухню! Салат – в салатницу, колбасу нарезать, яблоки помыть… А шампанского-то у нее нет! Вот черт! Не догадалась купить! Но кто бы знал, что все так обернется! Да если б она знала… Да она бы тогда…

Что она такого сделала бы, если б заранее знала о Димином приходе, Женя так и не успела додумать. Дверной звонок тренькнул коротко и вежливо, извещая о приходе неожиданного гостя. Схватившись за вмиг вспыхнувшие щеки, она побежала в прихожую. Тормознув на секунду у зеркала, взглянула в него с некоторой опаской – сама себе не понравилась. Взгляд такой… очень уж откровенно и по-детски радостный, будто сам президент на пару с живым Дедом Морозом к ней в гости заглянуть решили. «Уймись, девушка! – сама себе коротко приказала Женя. – Ишь, полетела в облака…»

Кое-как справившись с лицом, то есть вернув его, как ей показалось, в равнодушно-ленивое состояние, она не торопясь прошествовала к двери, открутила дрожащими пальцами рычажок замка.

– Ой, Женечка, с наступающим тебя! – вплыло в открытую дверь пьяненькое Оксанкино лицо. – А я за тобой, Женечка! Гоги сказал: нехорошо, если девушка одна…

– Да ну тебя, Оксанка! – сердито замахала на нее руками Женя. – С чего это ты взяла, что я одна? Иди давай отсюда!

– Но ты же сама сказала…

– Ну, мало ли что я когда-то там сказала? Может, я пошутила так неудачно? Иди-иди, Оксанка, не мешай мне…

– А кто у тебя, Жень?

– Иди, я сказала! Все тебе знать надо! Иди к своему Гоги…

– Ну ладно, раз так… – обиженно отпрянула от двери Оксанка. – Я как лучше хотела, а ты…

Захлопнув торопливо дверь, Женя привалилась к ней спиной, медленно осела на корточки. Сил будто совсем не осталось – никогда она не волновалась так сильно… А в следующую секунду подскочила на ноги как ужаленная – звонок снова ожил, как по нервам ударил. Хорошо, хоть догадалась не сразу открыть. Еще подумает этот Дима, что она под дверью его ждала…

Он вошел с мороза, припорошенный слегка снегом и шуршащий пакетами, обдал запахом хорошего мужского одеколона, улыбнулся радостно и смущенно. Из одного пакета торчала серебряная голова шампанского, из другого – пышный хвост ананаса. Красиво, как на глянцевой картинке. Этакий новогодний мужчина – подарок женщине, решившей встречать Новый год в одиночестве. Если б рассказала ей какая-нибудь приятельница такое про себя – ни за что бы не поверила… Нет, все-таки хороший человек придумал все эти праздничные новогодние чудеса, зря она его все это время хаяла…

– Женя, куда все это хозяйство? – протянул он ей свои пакеты. – Возьмите, распотрошите, пожалуйста. Я сейчас разденусь и вам помогу…

– Да не надо, я сама! Проходите пока в комнату, я сейчас! – забирая у него пакеты из рук и убегая с ними на кухню, по-хозяйски распорядилась Женя. – Вы есть хотите, Дима?