Прошлой ночью лорд Шебрук долго лежал без сна, испытывая облегчение оттого, что избавился наконец от назойливого присутствия леди Крессингтон.

Он вполне отдавал себе отчет в том, что испытывает к Лолите некие чувства, хотя и не вполне мог объяснить их себе.

К примеру, он обнаружил, что не в силах не думать о ней буквально каждую минуту.

И дело было не только в ее невероятной красоте, отчего лорд Шебрук не мог отвести от нее глаз, — она вызывала в нем чувства глубокие и совершенно не похожие на те, какие он испытывал к женщинам прежде.

«Это сущее безумие — столько думать о ней», — сердито сказал он себе, переодеваясь к ужину.

Как могло случиться, что он проникся подобными сантиментами? Лорд Шебрук неоднократно спрашивал себя об этом и не находил ответа.

Она была гувернанткой его племянника, а он ничего не знал о ней, кроме того, что она слишком красивая и юная для того, чтобы быть учительницей.

Собственно говоря, об этом прямо заявила леди Крессингтон, но он отказался слушать, когда она принялась настаивать на том, что он должен рассчитать Лолиту.

И теперь он вдруг обнаружил, что начинает тосковать о миссис Белл, стоит ей хоть на миг выйти из комнаты, причем в ее присутствии его охватывало абсурдное и нелепое умиротворение и полное довольство.

Он решил, что так дальше продолжаться не может, и на несколько дней покинул замок, чтобы вернуть жизнь в прежнее русло.

Его хорошие друзья, Норман и Бриджет Гаррисон, жили близ Пенрита и неоднократно приглашали остановиться в их чудесном домике в Инглвуде, когда у лорда возникала нужда наведаться в город.

Он решил, что настал подходящий момент, чтобы принять приглашение, поэтому приказал камердинеру уложить саквояж и отправиться с ним.

Барти он отдал распоряжение приглядывать за замком и мастером Саймоном и уехал, с обычной ловкостью управляя прекрасной упряжкой, которой очень гордился.

Тем не менее его милость никак не мог отделаться от сожаления, что не пришлось дожидаться в конюшне миссис Белл и Саймона, чтобы они присоединились к нему.


***

Итак, они остались одни, и Саймон с восторгом решил, что уже теперь-то он волен облазить замок сверху донизу, а заодно и провести на берегу озера столько времени, сколько ему заблагорассудится.

Лолита же сочла, что ей подвернулась прекрасная возможность научить мальчика плавать. Она удивилась, узнав, что он не овладел этим умением раньше, но потом он рассказал ей, что около домика, где они жили в деревне, не было ни речки, ни пруда.

— Все мальчишки должны уметь плавать, — заявила она Саймону, — и я преподам тебе первый урок, если миссис Шепард подберет нам подходящие купальные костюмы.

Разумеется, миссис Шепард в своей пещере Аладдина на чердаке нашла именно то, что им было нужно.

Купальный костюм Лолиты выглядел несколько старомодно, но оказался впору и к тому же очень шел ей.

Она вдруг поймала себя на том, что хочет, чтобы ее увидел в нем лорд Шебрук, но тут же смешалась и залилась румянцем, упрекая себя за столь неподобающие мысли.

Даже для такого смышленого мальчишки, каким, несомненно, был Саймон, он учился плавать поразительно быстро.

На следующий день они вновь отправились на озеро купаться, а еще раз — после верховой прогулки в то утро, когда должен был вернуться лорд Шебрук.

— Я хочу показать дяде Джеймсу, как хорошо умею плавать, — без конца повторял Саймон. — Уверен, он похвалит меня за то, что я так быстро учусь.

— Разумеется, похвалит, — подбодрила его Лолита. — А еще ты можешь продемонстрировать, как тебя слушается Бракен, как бежит к тебе, стоит только его позвать.

Барти не знал, вернется ли его милость к обеду, но полдень еще не наступил, когда, возвращаясь после купания через сад, Лолита и Саймон увидели на подъездной дорожке его экипаж.

Саймон испустил радостный вопль и бросился к воротам замка.

Сдерживая себя, Лолита неспешно последовала за ним и, подойдя ближе, услышала, что Саймон взахлеб рассказывает дяде о том, как здорово он умеет плавать, каким послушным становится Бракен и как быстро он скачет на своем пони, так что грум уже с трудом успевает за ним.

Все это мальчик, переполняемый детским восторгом, выпалил на одном дыхании.

Идя навстречу Лолите, лорд Шебрук улыбался:

— Насколько я понимаю, миссис Белл, после моего отъезда вы были очень заняты.

— Саймон действительно научился хорошо плавать, милорд, — подтвердила она. — Теперь он чувствует себя в этой стихии как рыба в воде.

Лорд Шебрук рассмеялся, глядя на Лолиту проницательными голубыми глазами.

— Ну еще бы! А вы, полагаю, плаваете, как русалка…

— Хотелось бы на это надеяться, — с притворной скромностью отозвалась Лолита.

Возвращение дяди привело Саймона в полный восторг, да и девушке никак не удавалось разобраться в непривычных и странных чувствах, охвативших ее. Казалось, какая-то теплая волна прокатилась по телу снизу вверх, обжигая грудь. Он вернулся и выглядел еще красивее, чем до отъезда!

— А я уже и не припомню, когда плавал в последний раз, — признался он, когда они уже шли к замку, — но готов состязаться с вами обоими, если вы этого хотите.

— Думаю, ты выиграешь, — заявил Саймон.

— Я буду раздосадован, если этого не случится, но, откровенно говоря, в отношении сегодняшнего дня у меня есть другое предложение.

— Какое же? — с опаской поинтересовался Саймон.

— Помнится, миссис Белл хотела, чтобы ты повидал приорат Уолкотт, и я подумал, что мы можем съездить туда, если только вы не побывали там, пока меня не было.

С этими словами он взглянул на Лолиту, и она ответила:

— Я и впрямь подумывала об этом, но ведь, насколько я понимаю, в поместье имеется смотритель, и я решила, что без вашего вмешательства он может попросту не пустить нас внутрь.

— В таком случае уже сегодня после полудня я готов лично сопровождать вас туда. Я давно не бывал в приорате и не прочь взглянуть на него снова.

— А Лоло расскажет мне много-много историй о приорате Уолкотт, — удовлетворенно заявил Саймон. — И это будет здорово!

Обед получился восхитительным, и Лолита сочла, что он куда лучше тех, что подавали им в последние два дня, особенно теперь, когда лорд Шебрук вновь сидел с ними за одним столом.

Он рассказал Саймону несколько историй, изрядно рассмешив мальчика, но у Лолиты возникло странное ощущение, что они предназначались ей.

Как только с обедом было покончено, к дверям замка подали новую карету. Она была запряжена парой великолепных жеребцов, которых, как лорд Шебрук сообщил Саймону, он приобрел еще три года назад.

Тем не менее они по-прежнему оставались лучшей парой в его конюшнях.

— Я хочу управлять каретой, пожалуйста, дядя Джеймс! — взмолился Саймон.

— Я научу тебя, но для начала ты должен в совершенстве овладеть ездой на пони, чтобы не падать с него, перепрыгивая через забор.

— Я начну прыгать уже совсем скоро. Я и теперь скачу так быстро, что грум Том просит меня ехать помедленнее, потому что не может угнаться за мной на лошади!

Лорд Шебрук улыбнулся:

— Вижу, придется пересадить Тома на другую лошадь, попроворнее, чтобы он не отставал от тебя. Я знаю, твой отец был бы очень доволен тем, что ты так хорошо ездишь верхом.

— Лоло тоже очень довольна мною, — ответил Саймон. — Вот, например, только сегодня утром она сказала, что когда я стану чуточку старше, то буду ездить верхом так же здорово, как и ты.

Лорд Шебрук взглянул на Лолиту:

— Это весьма своеобразный комплимент, тем не менее я с радостью принимаю его.

Было в его голосе нечто, что заставило Лолиту покраснеть, причем она сама не могла понять почему.

Она просто знала, что теперь, когда лорд Шебрук вернулся, все будет хорошо.

Ей казалось, будто из-за тяжелых туч вдруг выглянуло солнышко.

И когда они ехали к приорату Уолкотт, девушка думала о том, как же хорошо, что нет рядом леди Крессингтон, которая придиралась и унижала ее, а заодно и капитана Дункана, отвлекавшего внимание лорда Шебрука от Саймона — ну и от нее, разумеется.

Вскоре впереди показалась громада приората Уолкотт. Монастырь оказался намного больше, чем она ожидала, и вблизи выглядел еще величественнее.

Лорд Шебрук рассказал, что нынешний владелец потратил на него внушительную сумму, и она решила, что во времена отца и матери приорат выглядел совсем по-другому.

Когда они переступили порог, Лолиту охватило необычайное волнение. Она наконец-то увидела место, где родился и рос ее отец, где жила с ним мать, когда они только поженились!

Смотритель, как и предполагала Лолита, с превеликим удовольствием позволил лорду Шебруку побывать в приорате и предложил им осмотреть все без его участия.

— Я знаю, что могу доверять вам, милорд, — заявил он, — в отличие от тех, кто приходит сюда из чистого любопытства. Нога причиняет мне сильную боль, поэтому не хочется ходить дольше необходимого.

— Можете быть спокойны, — заверил его лорд Шебрук, — мы не станем ничего трогать и будем закрывать за собой двери.

И они отправились на экскурсию, которую Лолита в душе считала восхитительным путешествием в прошлое.

Ее отец и мать часто вспоминали приорат, рассказывая о том, сколь много он значил для них в те времена, когда они только поженились.

Теперь она понимала, почему у отца едва сердце не разорвалось от горя, когда им пришлось покинуть его и переехать в Лондон.

Она часто спрашивала себя, почему отец предпочел уехать так далеко от родного дома, и только сейчас, увидев приорат собственными глазами, поняла, что ему было бы мучительно больно оставаться поблизости, сознавая, что это место больше не принадлежит ему.

Но Лолита никак не ожидала, что он оставит после себя такое множество семейных реликвий, особенно портреты ее предков, но потом она вспомнила, как отец рассказывал, что человек, купивший приорат, настоял на том, чтобы приобрести его «со всеми потрохами», как он выразился.

— Поскольку никто другой не изъявлял желания заплатить столь крупную сумму за огромный дом, — добавил он, — я вынужден был принять это предложение, потому что отчаянно нуждался в деньгах.

Продажа приората позволила ему расплатиться со всеми долгами своего отца, равно как и назначить содержание старым слугам, которые долгие годы верой и правдой служили их семье. После этого у них осталось ровно столько денег, чтобы купить дом в Лондоне, где и выросла Лолита. Это был небольшой, но очень уютный особнячок елизаветинской эпохи, обладавший несравненным очарованием. Но при всех своих несомненных достоинствах он, разумеется, не шел ни в какое сравнение с приоратом.

Лолита узнала, что здесь проживало более сотни монахов, и теперь, воочию оценив размеры монастыря, понимала, что места хватило бы и для куда большего их числа.

Они вошли в огромный зал в передней части приората, где монахи трапезничали и где к ним могли присоединиться странники.

Зал оставался в точности таким, каким был в момент постройки. Стены его были обшиты дубовыми панелями, а минувшие века не коснулись длинных и узких обеденных столов и гигантского средневекового очага.

Лорду Шебруку уже доводилось бывать в приорате, и он повел их в комнату, которая, как решила Лолита, была гостиной ее бабушки.

Это было чудесное помещение с эркерными полукруглыми окнами, забранными ромбовидным стеклом, выходящими в сад. Здесь, как и во многих других комнатах, позднее были добавлены резные каминные полки и облицовка работы итальянских скульпторов, прибывших в Англию, чтобы украшать дома аристократов.

Но самое потрясающее впечатление на Лолиту произвели картины. Рассматривая их, она ощутила, как болезненно сжалось сердце, ведь они более не принадлежали ее семье.

Здесь висели портреты многих поколений графов Уолкоттов, их жен и детей. Судя по всему, все великие художники своей эпохи почитали за честь запечатлеть их на холсте. Было невыносимо думать, что все эти полотна достанутся какому-нибудь богачу, который не имеет к ним никакого касательства и не сможет оценить их по достоинству, как это сделали бы представители дома Уолкоттов.

Лолита переходила от одной картины к другой, не замечая, что лорд Шебрук пристально наблюдает за ней.

Он думал о том, что отнюдь не такого восторженного выражения, как то, что было написано у нее на лице, ожидал бы от любой женщины — не говоря уже о столь юной особе, как миссис Белл.

По широкой дубовой лестнице с резными перилами он повел ее на второй этаж, где располагались богато отделанные хозяйские спальни. Очевидно, каждый последующий граф приказывал установить здесь собственную огромную кровать с балдахином на четырех столбиках, а некоторые из наиболее необычных и искусно украшенных лож были, несомненно, привезены из Франции до и после Французской революции.