Джейми так же возбуждается при поцелуях со мной, как я при поцелуях с ним.

Я чувствую прилив... чего-то. Сил? Но это чувство тонет в океане замешательства и страха. Что мне теперь делать? Я должна что-то сделать с его... состоянием? А если не сделаю, то я динамщица? Или я обязана что-то предпринимать, только если я официально его девушка? А если это так, то что конкретно от меня требуется?

Подождите... когда доходит до этого, обязательств не существует? Ты просто делаешь то, что тебе приятно и ничего кроме?

Именно это мисс Масо вбивала нам в головы в прошлом году. На уроке здоровья все это было наполнено огромным смыслом. Теперь это не кажется таким понятным.

Я осознаю, что разглядываю джинсы Джейми слишком долго, чтобы выдать свой внимательный взгляд за простой интерес к случившемуся.

Заставляю себя поднять глаза на его лицо, ожидая от него смущения или извинения, но он лишь пристально смотрит на меня с тем же непоколебимым видом, словно все, что случилось – абсолютно нормально. Видимо, так оно и есть. Хотя я не могу представить, что такие дела когда–либо станут для меня нормальными. Скорее наоборот, все это напоминает одно большое шоу придурков.

Он запускает руку в волосы и трясет головой, как будто он и на этот раз сделал то, что не должен был. И 2.0 приходит в бешенство.

– Дай я угадаю. Ты уже жалеешь об этом, да? – Точно. Прикасаться ко мне – это полная и абсолютная ошибка.

Он качает головой.

– Тогда что? – эти американские горки сводят меня с ума.

– Я не собирался делать этого...

– Не беспокойся, Джейми. Ты не должен объяснять...

– Должен. Есть много того, что я должен объяснить, – говорит он, его взгляд прикован ко мне.

Тот факт, что он знает – он задолжал мне несколько объяснений – уже что–то значит. Мой гнев начинает улетучиваться. Но где его черт носил все лето? Потребовались месяцы, чтобы додуматься до этих объяснений, о которых он сейчас говорит? Пузырь с моим гневом снова надувается. Хотя... а если так и было, и ему требовались месяцы? Не каждый умеет объяснять свои чувства. Нужно иногда давать людям поблажки. Теперь мой гневный пузырь просто спокойно висит, не зная, что делать. И вдруг вся эта ситуация кажется мне... забавной.

– Ты только что сказал, что собираешься что-то мне объяснить? Серьезно? – поддразниваю я. – То есть, я наконец-то получу парочку настоящих объяснений от Джейми Форта?

После секундного смущения на его лице появляется легкая улыбка, и я чувствую сдвиг. Не знаю, как нормально это объяснить. Как будто мы всегда были на разных уровнях, причем он стоял выше меня. Но теперь эти уровни сблизились, и мы уже не так далеко друг от друга. Мы почти – но не совсем – на одном уровне.

Наверно, по-другому можно сказать, что у Джейми не все карты козырные. А у меня теперь есть несколько козырей, и мне это нравится.

– В следующую субботу, – говорит он.

В следующую субботу? В следующую субботу? То есть вечером субботы?

– Ужин, – добавляет он.

В прошлом году мое общение с Джейми происходило тайно, в его машине в различных отдаленных местах. Но мы никогда не проводили время вместе в присутствии других людей.

– Ты наконец собрался показаться со мной на публике? – говорю я, притворяясь удивленной. – Нам лучше не рассказывать об этом никому, а то мы теперь оба окажемся в тюрьме.

Его улыбка становится чуть шире, и он смеется – своим красивым, восхитительным смехом, который кажется мне вознаграждением, когда бы я его ни слышала. У меня от него чуть голова не кружится. И меня осеняет, что Джейми нравится, когда я над ним подшучиваю. Вот почему у нас почти сравнялись уровни. Потому что я его поддразниваю.

– Не могу поверить, – говорю я. – Я и Джейми Форта на настоящем свидании.

– Ты не должна продолжать говорить Джейми Форта, Роуз.

– О, а я уверена, что должна. В такие великие моменты, когда обещаются объяснения и анонсируются публичные выходы, очень важно называть тебя полным именем. Обстоятельства обязывают.

Его улыбка заставляет меня хотеть сесть в его машину и уехать с ним куда угодно. Немного пугающе чувствовать такое к кому-то. Заставляет задуматься, не собираешься ли ты сделать что-то, чего на самом деле не хочешь, и стоит ли это делать. Я имею в виду, я несколько месяцев не видела Джейми и не говорила с ним, и после одного поцелуя и пары безумных моментов, я готова снова ощущать его руки на своей обнаженной коже. Потому что это потрясающе. Это чувство вмещает... все.

Полагаю, суть в том, что хоть я это и чувствую, я не сяду с ним в машину. Но почему? Лишь потому, что сейчас поздняя ночь, я ночую у подруги и не хочу проблем с ее родителями или чтобы у нее были проблемы? Или все потому, что я достаточно себя уважаю, чтобы не срываться с места посреди ночи с парнем, который даже не потрудился хоть раз позвонить мне за все лето?

Я отхожу от машины, чтобы показать ему – и себе – что сейчас вернусь в дом.

– Я позвоню тебе, – говорит он.

– Поверю только когда увижу, – отвечает 2.0. Проходя мимо него, я чувствую себя дерзкой, пусть даже в сказанном мной не было смысла – как ты можешь увидеть, если кто–то тебе звонит? Но меня это не волнует. Я оборачиваюсь – Джейми все еще улыбается, словно он увидел меня в другом свете. В новом свете. И ему это нравится.

Стоило мучить себя все лето ради одного такого взгляда.

4

откопать(глагол): раскрыть или выяснить.

(см. также: подвергнуться допросу с пристрастием на терапии)


— Ты понимаешь, в чем здесь загвоздка, Роуз?

Я хочу сказать, что загвоздка в том, что в субботу утром я должна есть блинчики с лучшей подругой и рассказывать ей о ночных событиях с Джейми, а не сидеть на кушетке психотерапевта со своей мамой на субботней утренней терапии. Но я уже говорила, что сарказму здесь не место.

Офис Кэрон симпатичнее, чем мамин. Кушетка помягче, обивка покомфортнее, да и вид из окна интереснее. В комнате немного пахнет чем-то вроде мокрой собаки, но я люблю собак, поэтому меня это не очень волнует. Не то, чтобы я когда-то видела собаку Кэрон... Я время от времени слышу, как она что-то вынюхивает за закрытой дверью, но на этом все. Насколько мне известно, это просто аудиозапись собаки, а запах – какое-то странное благовоние. Мама говорит, что психотерапевты идут на всевозможные ухищрения, чтобы сделать свои офисы более комфортными для клиентов. Этой цели служит даже использование нейтральных цветов – они должны помочь пациентам сосредоточиться.

На мой взгляд, единственный недостаток черно-коричнево-кремового офиса Кэрон – то, что в нем происходит. А происходит это в нем раз в две недели, в субботу – а иногда чаще, в зависимости от уровня драматичности в нашем доме – с июня.

— Загвоздка? — повторяю я, стараясь продемонстрировать им, что я почти не слушаю.

— Проблема, — говорит Кэрон, подчеркивая слово «проблема», как будто мне нужен синоним к «загвоздке». Если она думает, что меня смущает значение слова «загвоздка», а не перемалывание этой темы в очередной раз, она совсем забыла моего папу, которого хорошо знала. Папа начал показывать нам с Питером карточки со словами, когда мы еще говорить не научились.

Кэрон и моя мама выглядят так, словно они сестры. Обе высокие с темно-каштановыми волосами и светло-голубыми глазами, очень худые и носят то, что я бы назвала «одежда мозгоправа» – природных тонов, которые сливаются с мебелью в офисе, с ярким ожерельем или шарфом. Может быть, это их униформа. Обе носят очки в черепаховой оправе – мама тратит много времени, чтобы ее прическа бросалась в глаза, а Кэрон всегда акцентируется на лице. Думаю, вы бы поняли, что сейчас они отличаются друг от друга энергетикой. Кэрон спокойна, а мама выглядит абсолютно нервозной, как будто усиленно борется за право держать под контролем некоторые вещи. Такие вещи, как я.

—Ты понимаешь, почему у твоей мамы проблемы с мемориальным сайтом?— спрашивает Кэрон. — Почему она хочет, чтобы ты его закрыла?

Я знаю, что должна сказать «да» – в конце концов, мы ходим вокруг да около этой темы на протяжении всего лета. И я могу это сделать, потому что технически я понимаю эту проблему. Я сделала нечто очень публичное, и сделала это без маминого разрешения, использовав семейные фотографии с папой. Но я не понимаю, почему наличие сайта, посвященного папе, настолько сводит ее с ума. Я думала, она будет счастлива, когда увидит все фото, которые я отсканировала и загрузила, все цитаты, которые я опубликовала, и раздел «Слово Дня» с его любимыми словами.

Но она не была счастлива. Она была в бешенстве. А когда она поняла, что меня даже не волнует ее бешенство и что если она хочет закрыть сайт, ей придется сообразить, как сделать это самой, был адский скандал.

Думаю, маму больше всего раздражает в этом сайте предложение посетителям открыто высказывать свое мнение. Я запустила сайт, и могу вносить изменения, но не могу предсказать, как отреагируют люди. А выясняется, что туда заходят самые разные люди, которые хорошо знали папу, и кое-что говорят о нем. Маме это не нравится, поскольку она не может контролировать все, что они пишут.

А мне именно это и нравится.

— Роуз, ты еще с нами? — спрашивает Кэрон. Она обычно дает мне около трех секунд на раздумья, а потом делает замечание с намеком на то, что я невнимательна.

— Нет, мне кажется, я не совсем это понимаю, — вру я.

— Проблема, Роуз, — говорит мама, а ее напускное спокойствие лишь показывает, как ее беспокоит этот разговор, — в том, что ты действовала за моей спиной после того, как я специально тебя попросила так не делать, и втянула в это Питера, когда взяла его кредитную карту.

— Ты можешь сказать Роуз, как себя чувствуешь из-за этого?

— Преданной. Преданной в момент особой уязвимости.

Мне хочется закатить глаза, но я знаю, что из–за этого мама может опять почувствовать себя преданной в момент особой уязвимости. Не то, чтобы меня не беспокоило ее чувство преданности, я просто думаю, что у нее смешные причины для этого.

Может, это и значит, что меня оно не беспокоит. Я точно не знаю.

— А еще это меня пугает,— продолжает она. — Многие люди зарабатывают на тех, кто скорбит. А у Роуз теперь какие–то взаимодействия с людьми, о которых она раньше никогда не слышала, а они заявляют, что знали ее отца. Это опасно во многих смыслах, включая эмоциональный.

— Можешь объяснить Роуз, что ты под этим понимаешь?

Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом. Эта цитата Шекспира подходит для нашей вечной истории.

— Роуз открыла сайт в годовщину смерти ее папы в июне. В течение нескольких часов на сайте появилось около пятидесяти комментариев о нем. Некоторые – хорошие, некоторые – странные, некоторые были от людей, которые явно совсем не знали Альфонсо и просто хотели придать себе важность и быть к этому причастными. Это для каждого было бы невероятно больно и смущающе, а для девочки–подростка, которая потеряла отца – особенно. Роуз три дня тогда не выходила из своей комнаты.

Это не совсем верно. Я выходила, чтобы воспользоваться туалетом и перекусить.

— Я просто читала комментарии и отвечала людям, — говорю я. — Не такое уж важное занятие.

— Это лишь часть того, что ты делала, Роуз. Ты также переживала эмоциональную травму в результате всей этой информации, которая на тебя навалилась и не сочеталась для тебя с человеком, которого ты думала, что знаешь...

— Кэтлин,— говорит Кэрон своим особым голосом. Это какой-то код, который они придумали, потому что каждый раз, когда Кэрон так произносит ее имя, мама выглядит виноватой и прекращает говорить.

Что такого в том, что я контактирую с людьми, которых мы не знаем, но они знали папу? И что, если парень, который провел с ним около двух дней в Ираке, написал о том, как они пили пиво вместе и назвал папу «редкой птицей»? Почему это считается менее достоверным, чем мой рассказ о том, как он впервые показал мне свои 20 томов Оксфордского словаря?

Я не знаю, как мы с Кэтлин до такого докатились. Я чувствую, что все было хорошо, а потом внезапно все изменилось. В прошлом году в мой День Рождения у нас был откровенный разговор, и казалось, что наконец-то все между нами будет нормально. Она извинилась за то, что «оставила меня с моим горем», объяснила, что ей нужна помощь, и спросила, пойду ли я с ней на терапию. Я сказала, что подумаю.