Гриффин быстро и легко избавил ее от одежды. Джастин присела на край койки, одетая только в рубашку и чулки. Ее полуботинки были задвинуты под койку. Гриффин аккуратно сложил ее одежду на соседний стул, словно помогал ей раздеваться каждый день. Но взгляд, который он не сводил с ее тела, и непроизвольно сжатые кулаки были не такими, как всегда. Джастин часто и тяжело дышала. Ничего, подобного этому моменту, ей никогда не приходилось испытывать. Даже мыслей подобных у нее раньше не было.

— Что теперь? — спросила она, когда Гриффин встал.

— Теперь разденусь я.

Он уже сбросил тяжелое пальто и теперь быстро снимал остальную одежду — всю, кроме бриджей. Рубашку, сюртук и шейный платок он сложил поверх ее амазонки. Джастин едва сдержала нервный смешок, пораженная уютным домашним характером сцены. Кто бы мог подумать, что такая известная личность, как Гриффин Стил, будет выполнять работу горничной при своей неопытной новобрачной, а потом складывать их одежду в аккуратную стопку. Он походил на почти обычного человека, ничем не отличающегося от любого другого, и в нем не было ничего экзотического и опасного.

Но когда он повернулся к ней и принялся медленно расстегивать бриджи, Джастин поняла, что ошиблась. Его тело было твердым, худощавым и мускулистым, хотя и не грубым. Он обладал суровой мужской элегантностью, которая была вовсе не такой безопасной, как ей показалось. Когда он избавился от одежды, стало ясно, что сила покрывает его, словно вторая кожа.

А еще стоило упомянуть его татуировку. Превосходно выполненное в сине-черных тонах животное казалось одновременно грациозным и свирепым. Голова с острым клювом располагалась на груди Гриффина, крылья были расправлены, а длинный хвост извивался на плечо. Экзотическая и врезающаяся в память хищная птица удивительно точно подходила мужчине, на теле которого была изображена, подчеркивая баланс кожи, костей и мышц. Джастин всегда считала Гриффина красивым мужчиной, но только теперь она до конца поняла, почему девушки в «Золотом банте» так стремятся заманить его в постель.

Но не только его тело было создано специально для того, чтобы лишить женщину самоконтроля. Темные глаза — грешные и понимающие, надменно-элегантные черты лица, чувственный рот — все это проникало в глубину ее естества и пробуждало непонятные желания. Достаточно было всего лишь взглянуть на него, и самые интимные части ее тела становились мягкими, влажными и очень чувствительными.

Он ее муж, а значит, желать его — вовсе не грех… хотя она, разумеется, слегка нервничала из-за основных действий. Так сказать, механики процесса. Впервые в жизни Джастин собиралась предаться занятию, которое никто не рискнул бы назвать респектабельным. По крайней мере, по ее меркам, оно таковым не считалось.

Гриффин быстро избавился от бриджей и остался в одном только нижнем белье. Джастин предположила, что это было сделано ради нее, чтобы пощадить ее чувствительность. Впрочем, он мог бы не беспокоиться, поскольку его возбуждение нельзя было не заметить, и головка фаллоса выглядывала над завязками, словно искушающий запретный плод.

— Хочешь его потрогать? — спросил Гриффин, и его голос почему-то был хриплым. Вероятно, прогулка под дождем даром не прошла.

— Возможно, позже, — сообщила Джастин. Ей, разумеется, очень хотелось потрогать запретный плод, но уверенности в себе для этого пока не хватало. Стараясь не выглядеть слишком уж возбужденной, она вежливо добавила: — Но спасибо, что спросил.

Когда Гриффин расхохотался, она поняла, что сморозила глупость, закрыла лицо руками и застонала.

Мгновением позже его руки уже ласкали ее тело. Он опустил ее на койку и лег рядом, подвинув ее к краю. Джастин взвизгнула и взмахнула руками, уверенная, что свалится на пол, но Гриффин поднял ее и, повернувшись на спину, усадил на себя верхом.

— Так лучше, — сказал он и самодовольно улыбнулся.

Слишком удивленная, чтобы сопротивляться, Джастин позволила ему руководить собой. Но потом она, мысленно содрогнувшись, осознала, что рубашка задралась и самые интимные места ее тела — обнаженные места — крепко прижаты к его большому и твердому мужскому естеству.

Смутившись, Джастин постаралась высвободиться, но неожиданно ощутила спазм именно в этих местах, и это было так приятно, что она схватила мужа за руки, чтобы не упасть.

— Очень хорошо, — пробормотал он. — Тебе понравилось, Джастин?

Его голос скользнул по ее телу, словно шелковый платок, и она опять смутилась.

— Думаю, так и должно быть, — со слабой улыбкой сообщила она.

Да, иногда у нее возникали приятные ощущения… там, внизу, но не такие сильные. А сейчас ей захотелось повторения, появилось желание потереться о его фаллос, остававшийся таким же твердым. Джастин всегда считала плотские контакты между мужчиной и женщиной весьма неприятным процессом, по крайней мере, дня женщины, и только сейчас увидела в них некие привлекательные черты.

Но только с Гриффином.

— Да, — сказал он и вопросительно улыбнулся. — Разве ты себя никогда там не трогала, Джастин? Не доставляла себе удовольствие?

У Джастин округлились глаза.

— Конечно, нет! Не понимаю, Гриффин, как тебе такое могло прийти в голову?

Когда он открыл рот, чтобы ответить, Джастин замахала руками.

— Не надо! Не говори! Я даже знать не хочу.

— Разве? Но я думаю, ты захочешь знать то, чему я тебя сейчас научу. — Его руки скользнули под подол ее рубашки. Чуть огрубевшие кончики пальцев касались обнаженной кожи, неся с собой восхитительные ощущения. — Сними рубашку, Джастин, — шепнул Гриффин, — и мы начнем первый урок.

Заметив жар желания в его глазах, она на мгновение застыла. У нее голова шла кругом от возбуждения. Джастин даже не представляла, что может быть такой испорченной. Но с Гриффином все это почему-то казалось естественным.

Она решила не акцентировать внимание на этой мысли и, пока не передумала, решительно стянула рубашку через голову. Не глядя на мужа, она несколько секунд комкала ее в руках, а потом отшвырнула, стараясь попасть на стопку одежды.

Ее внимание привлек странный звук, похожий на шипение.

Взглянув на мужа, она увидела, что его глаза превратились в щелочки, а губы — в тонкую линию.

— Что такое? — забеспокоилась она. — Я сделала тебе больно?

— Господи, нет, конечно, — проговорил он. Его голос был низким и хриплым. Создавалось впечатление, что слова застревают в горле. — Джастин, я в жизни не видел женщины прекраснее. Ты — само совершенство.

Покраснев, она наклонила голову и осмотрела себя. Ничего особенного. Груди с затвердевшими розовыми сосками, плоский живот с каштановыми кудряшками внизу. Руки Гриффина играли с подвязками на ее чулках.

— Спасибо, — пробормотала она и опять смутилась. — Я думаю о тебе то же самое.

Его брови взлетели на лоб.

— Ты считаешь меня совершенством? — Удивление Гриффина не было наигранным. — Ну, тогда ты одна такая.

— Вовсе нет, есть еще девушки из «Золотого банта», — сообщила она. Пальцы Джастин коснулись груди мужа. Она неуверенно исследовала ребра, потом провела кончиком пальца по контуру мифического животного.

— Было больно, когда тебе делали эту татуировку? Она большая.

— Очень. Временами я кричал как ребенок.

— Зачем же тогда ты ее сделал?

Теперь его руки исследовали ее тело — гладили внутреннюю поверхность бедер, теребили кудряшки, скрывавшие ее интимную плоть.

— Мне понравилась работа художника, — рассеянно сказал он, — и то, что она рассказала обо мне — кем я стал.

Джастин нахмурилась, не вполне понимая, что он имел в виду. А пальцы Гриффина тем временем пробрались сквозь кудряшки, осторожно раздвинули складки плоти и нащупали спрятанный между ними крошечный бугорок. Джастин с шумом втянула в себя воздух, потрясенная волной изумительных ощущений, и инстинктивно выгнулась ему навстречу, одновременно схватив за руки. Но остановить мужа она не пыталась.

— Ты такая красивая, — шептал он, лаская ее нежную влажную плоть. — Позволь своему телу делать то, что ему хочется, радость моя. Пусть оно двигается без стеснения.

Джастин застонала и откинула голову назад. Спустя мгновение Гриффин высвободился, молча показав ей, что можно держаться за одеяло под ними, а не хватать его за руки, и возобновил ласки.

Он теребил и поглаживал маленький бугорок, в котором, казалось, сосредоточились все мыслимые восхитительные ощущения. И все это время муж шептал ей, какая она красивая и что он не может дождаться момента, когда окажется внутри ее.

Джастин не потребовалось много времени, чтобы лишиться способности соображать. Ощущения сменялись с калейдоскопической быстротой. Ей хотелось то отпрянуть, избавиться от сладкой пытки, то прильнуть к мужу теснее. Но Гриффин контролировал ситуацию. Одна его рука твердо лежала на ее бедре, другая ласкала ставшие влажными складки плоти и бугорок между ними.

— Гриффин, прошу тебя, — наконец взмолилась она, не узнавая собственного голоса. Тело тонуло в океане наслаждения, но все же этого ей было мало.

Он пристально взглянул на жену — глаза потемнели, лицо напряженно застыло.

— Наклонись ко мне, дорогая, — прохрипел он. — Вот так, еще немножко.

Джастин неловко оперлась руками о койку и подалась вперед. Рука, лежавшая на ее бедре, скользнула вверх, обхватила грудь и, легонько сжав ее, принялась теребить сосок. Джастин застонала, оказавшись в плену невероятных ощущений. Волна дрожи пробежала от соска в самый низ живота и разлилась жаром.

Гриффин еще несколько секунд поиграл с соском, после чего взял его в рот и резко втянул. Негромкий крик вырвался из горла Джастин. Она изогнулась, не в силах оставаться спокойной под таким изумительным натиском. Другой рукой муж погладил ее по спине, побуждая наклониться еще ниже, так чтобы ее груди, неожиданно набухшие и тяжелые, нависли прямо над его лицом. Не прекращая сосать одну грудь, Гриффин взял двумя пальцами сосок второй и стал теребить его.

Не в силах справиться с собой, Джастин начала двигаться. Она шире раздвинула ноги и стала тереться о его мужское естество. От места, где соприкасались их тела, ощущения взметнулись вверх, словно по крутой спирали, окончательно выбив из головы все разумные мысли. Тело ныло от желания, которое мог исполнить только один мужчина на свете.

Желание было настолько сильным, что мешало дышать. Но в тот самый момент, когда Джастин решила, что дошла до края — каждый нерв в ее теле воспламенился и сжигал дотла, — рука мужа снова нашла чувствительный бугорок между бедрами, ставший горячим и еще более чувствительным. Его пальцы, мгновение помедлив, скользнули в ее лоно.

Сначала Джастин стало горячо, потом жар перешел в сладкую боль, заставившую инстинктивно сжать мышцы вокруг его пальцев. Гриффин пробормотал что-то одобрительное. Он стал двигать рукой — то проникая внутрь, то выходя наружу и лаская чувствительный бугорок. Прошло несколько секунд, и хватило одного лишь прикосновения, чтобы ее мышцы сильно сжались, чтобы потом расслабиться в непередаваемой жаркой пульсации, потрясшей ее до самых глубин естества. Содрогаясь, она с силой вжалась в его ладонь и издала хриплый крик.

Джастин, одурманенная лавиной новых ощущений, задыхаясь, упала на грудь мужа.

— Боже! — только и сумела выговорить она, не в силах пошевелиться.

Гриффин подвинул ее и повернул ее голову набок.

— Твою ремарку я принимаю как знак одобрения, — сказал он, поглаживая ее повлажневшую спину.

— Никогда не испытывала ничего подобного, — проговорила Джастин, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал легко, словно ничего особенного не произошло и новый опыт вовсе не показался ей поразительным. — Если бы я знала, что все будет так, то, пожалуй, проявила бы больше восприимчивости к твоим заигрываниям в брачную ночь.

Смех Гриффина заставил ее снова задрожать от удовольствия. Она вздохнула и обняла мужа, наслаждаясь ощущением обвивших ее рук и ног, горячей кожи, сильных мускулов. Еще никогда ей не доводилось чувствовать себя такой расслабленной, такой удовлетворенной, такой… уверенной в своей безопасности.

Она даже задремала на несколько минут, пока не ощутила две вещи. Во-первых, ее голая спина и ноги замерзли, а во-вторых, тело Гриффина под ней стало твердым как камень, хотя руки продолжали ласково поглаживать спину.

Джастин подняла голову. Глаза мужа полыхали огнем, черты красивого лица исказились, словно от боли.

— Что случилось? — встревожилась она. — Ты жалеешь, что мы это сделали? Хочешь остановиться?

Гриффин рассмеялся.

— Конечно, нет. Мы ведь только начали, дорогая. Я всего лишь дал тебе перевести дух, прежде чем мы… — И он многозначительно замолчал.