Желание стряхнуть с этой женщины ее невозмутимость было очень сильным, но еще больше Брэндону хотелось убедить себя, что испытываемое им влечение к ней – чисто физическое.

Брэндон крепче сжал руку леди Уэстфорт. Ее глаза расширились, но она не сделала попытки освободиться. Слабый румянец заиграл на ее щеках, и Брэндону оставалось только гадать, испытывает ли она такое же влечение к нему.

Поддавшись искушению, он попытался привлечь леди Уэстфорт к себе. Она не противилась. Тогда он прижал ее к себе.

– Я... – выдохнула она.

Он завладел ее губами с такой страстью, словно впервые в жизни целовал женщину. Весь жар его гнева, все разочарование при виде женщины, которая смутила покой его брата, вся нараставшая страсть, которая кипела внутри его с того момента, как леди Уэстфорт улыбнулась в первый раз, прожгли его, обугливая и испепеляя.

Она не сопротивлялась. Наоборот, таяла, прижавшись к нему, ее губы раскрылись, пальцы вцепились в одежду. Он забыл о цели своего прихода, забыл, кто она, забыл о своих обязанностях и просто целовал ее. Целовал женщину, которая так дерзко бросила ему вызов. Она тихо застонала, и этот гортанный звук привел Брэндона в чувство.

Он оторвался от губ леди Уэстфорт, но не отпустил ее. Черт побери, что он делает? Она стояла не двигаясь, ее грудь вздымалась, одной рукой она хваталась за лацкан его фрака, другой – за что-то еще. Он посмотрел вниз и увидел, что она машинально взялась за кольцо-талисман.

В голове у Брэнда тут же прояснилось, и он оторвал ее руки от своей груди. Он настолько напрягся от сдерживаемого желания, что приложил все усилия, чтобы не пошатнуться. Сделав глубокий вдох, он, наконец, обрел дар речи.

– Это был всего лишь поцелуй, леди Уэстфорт. В вашем случае – один из тысячи.

Ее лицо вспыхнуло, она отпрянула, грудь ее вздымалась от сдерживаемого гнева.

– Вы...

– Да будет вам. Мы оба знаем, что вы не наивны. Вам, как и мне, поцелуй понравился. Но теперь... – Он пожал плечами.

Она вытерла рот тыльной стороной ладони, глаза ее сверкнули.

– Мне показалось, что вы презираете женщин моего «типа».

– Презираю. Считайте этот поцелуй своего рода премией. Наградой за сотрудничество. А теперь, с вашего позволения, я должен идти. Всего доброго, леди Уэстфорт.

И, поклонившись, он ушел.

Через несколько минут Брэндон уже сидел в своем фаэтоне и понукал лошадей. Он испытывал растерянность, словно заехал слишком далеко и ехал слишком быстро, и недоумевал, какая сила заставила его поцеловать эту женщину.

Одно он знал наверняка – эта сделка стоила пяти тысяч фунтов.

Двадцать минут спустя Верена держала в руках хрустящий банковский чек. Она задумчиво разглядывала небрежную подпись. Брэндон Сент-Джон. До сегодняшнего дня она знала о нем очень мало, за исключением того, что он сеял волнение в рядах женской половины света – замужней женской половины. Говорили, что он мастер обольщения.

Теперь Верена знала, откуда у него такая репутация – он действительно умел заставить женщину почувствовать свою неповторимость, особенность. Его губы источали сексуальность, она светилась в его глазах, передавалась через жар его кожи. Только что они разговаривали, а в следующий момент... Она закрыла глаза, заново переживая прикосновение его губ к своим губам. Это был даже не поцелуй. Сент-Джон поставил на ней клеймо.

Она глубоко вздохнула, потирая ладонь. На ней остался отпечаток знаменитого кольца-талисмана. Правда, сейчас он уже исчез, но это место до сих пор было теплым, кожу немного покалывало. Верена сжала ладонь, оберегая это место.

В комнату вошел Джеймс, его карие глаза горели любопытством.

– Гербертс сказал, что сегодня утром у тебя был гость.

Она кивнула:

– Брэндон Сент-Джон.

– Что ему было нужно?

– Купить мою помощь.

Он поднял брови:

– В чем?

– Его брат, мистер Чейз Сент-Джон, проявил ко мне неподобающий интерес. Мистер Сент-Джон не знал, но я уже порвала с его братом два дня назад.

– Так! – Джеймс подошел к окну и слегка отодвинул штору. – Гербертс сказал, что у этого человека отличные лошади и очень красивое пальто.

– Он богат до неприличия. Поэтому и пытался купить мое содействие.

Взгляд Джеймса просветлел.

– И сколько он тебе предложил?

Он подперла щеку ладонью.

– Пять тысяч фунтов.

С округлившимися глазами Джеймс отпустил штору.

– Пять... Боже! Это же целое состояние, и я... – Он посмотрел на сестру и застонал. – Ты их не возьмешь. Не говори ни слова! Я этого не вынесу. Ну почему, почему его брат влюбился в тебя, а не в меня? Я бы с радостью взял деньги и...

– Я не прикоснусь к ним и палкой. Неужели ты не понимаешь, Джеймс? Если я приму этот чек, я признаю, что меня можно купить. А я стою гораздо больше пяти тысяч фунтов.

Он со стоном закрыл лицо руками.

– Ты считаешь меня ненормальной, – улыбнулась она. Убрав руки, он криво усмехнулся:

– Нет. Слишком чистой, чтобы носить фамилию Ланздаун.

– Это неправда. Я хочу сохранить эти деньги. Правда. Просто я... – Она беспомощно взмахнула руками, чек затрепетал. – Я не могу.

– Гордость, – сказал Джеймс, печально качая головой. – Ты же знаешь, что это грех. Один из семи смертных грехов.

– Если ты хочешь узнать все о гордыне, спроси Сент-Джонов. По сравнению с их гордыней моя крохотная гордость просто ничто.

– В это трудно поверить, – отозвался Джеймс. Верена полоснула его взглядом, он усмехнулся. – Только не ешь меня! Я просто дразню тебя, и ты это знаешь. Если ты не пообещаешь выиграть для меня деньги в игорном доме, я немедленно приду в неописуемую ярость. – Подойдя к сестре, он обнял ее за шею, поцеловал в лоб и, усмехаясь, уселся в кресло. – Перестань испепелять меня гневными взглядами и расскажи о великом Брэндоне Сент-Джоне. Он действительно столь впечатляющ, как гласит молва?

Впечатляющ? Брэндон Сент-Джон был слишком красив для спокойствия Верены. Она откашлялась.

– Он довольно высокий, густые черные волосы и очень синие глаза. – «А еще он умеет целовать до потери сознания».

Джеймс прищурился: – И?

– И что? – спросила она, почувствовав, как вдруг запылали щеки. – Это все.

Хмыкнув, Джеймс проницательно посмотрел на нее:

– Понятно. Что ты собираешься сделать с чеком?

Она задумалась, наклонив голову набок.

– Например, вставить его в рамку и повесить для всеобщего обозрения. – Она прошла по комнате и приложила чек к стене рядом с зеркалом, висевшим над каминной полкой. – Вот здесь. Чтобы всем бросался в глаза.

– Ты этого не сделаешь!

– Или, возможно... – Она подошла к окну. – Я могу подвесить его здесь, чтобы свет падал на подпись Сент-Джона, не говоря уже о том, что чек будет виден снизу, с улицы.

– Ты напрашиваешься на скандал. Она пожала плечами.

– И что? Я не принадлежу к высшему обществу, так что мне все равно.

– Но Брэндон Сент-Джон принадлежит. Ты хочешь унизить его.

– Я хочу преподать ему урок. Он чрезвычайно в нем нуждается.

Джеймс неуверенно рассмеялся:

– Да будет тебе, Верена! Я начинаю жалеть этого человека.

– Его стоит пожалеть. Я намерена поставить его на колени. – Славная картинка, что и говорить, – Брэндон Сент-Джон, стоящий на коленях и умоляющий ее... о чем? Чтобы она снова его поцеловала? – Хм. Может, мне устроить званый ужин в честь неслыханной щедрости Сент-Джона? Смешно будет, если все узнают о его сегодняшнем визите. Забавная выйдет история.

Он усмехнулся:

– Будь осторожна, дразня Сент-Джона, иначе навлечешь на себя гнев всей его семьи.

– Уже навлекла. Но это... – Она пропустила чек между пальцев и улыбнулась, представляя лицо Брэндона Сент-Джона, когда он поймет, что над ним посмеялись.

Высшее общество благоволит к некоторым представителям полусвета. Если она пригласит нужных людей, слух распространится очень быстро.

– Мой очередной званый вечер состоится в следующий вторник. Я приглашу десять – двенадцать человек. Самых болтливых.

– Праздник сплетен. – Джеймс окинул ее проницательным взглядом. – Сент-Джон точно ничего больше не сделал, что ты так разошлась? Только предложил деньги? Ты жаждешь мести, как оскорбленная женщина?

– Меня ни разу в жизни не оскорбляли. Насмехались – да, и считали женщиной «такого типа». Но никогда не оскорбляли.

Джеймс поднял брови:

– А помнишь, тебе тогда было десять лет, и ты решила, что я стащил твои новые туфли? Ты забралась в мою комнату и приклеила все мои башмаки к полу.

– Это было много лет назад, – высокомерно заявила Верена. Она давно переросла подобные выходки. Теперь, когда она хотела отомстить, то наносила удар в самое уязвимое место.

Джеймс вскинул бровь:

– Хочешь более поздний пример? А как насчет дня накануне твоей свадьбы с Уэстфортом? Ты обвинила меня в краже двух бутылок довольно дорогого вина, которое ты приберегала...

– Это было не просто вино, а портвейн. И ты действительно его украл. Я нашла пустые бутылки в твоей комнате.

– И страшно мне отомстила.

Она улыбнулась.

– Муравьи. – Один из лучших дней в ее жизни.

Он не улыбнулся.

– Они, знаешь ли, кусаются.

– А вот и нет! Уж точно не так. Это все твое воображение. – Она усмехнулась. – Видел бы ты себя! Бежишь по церковному двору, срывая на ходу штаны на глазах у леди Берлингтон. От ее крика, наверное, и мертвые проснулись бы, хотя, должна заметить, она не отвернулась.

Джеймс ухмыльнулся:

– Знаешь, а она до сих пор мне пишет.

– Меня это не удивляет. Я думала, она тогда прыгнет в пруд следом за тобой.

– Я мог утонуть.

– Только если бы сел. Он был мелкий, как лужа.

Джеймс вздохнул:

– Отец надеялся, что Эндрю укротит твое чувство юмора.

– Что ж, ему это не удалось. Он лишь усилил его. – Верена прижалась щекой к каминной полке и улыбнулась? – Интересно, заявится ли Сент-Джон сюда снова, когда слух о его бесславном визите ко мне разнесется по городу? Очень на это надеюсь.

Джеймс с удивлением посмотрел на нее:

– Тебя послушать, так он тебе даже понравился.

Понравился? Брэндон Сент-Джон ей совсем не понравился. Особенно после того, как запечатлел на ее губах поцелуй. Впрочем, сам по себе поцелуй был приятным. Но до поцелуя Брэндон Сент-Джон вел себя с ней в высшей степени грубо.

– Он высокомерен и властен. Однако его забота о брате выше всяких похвал. – Признав это, Верена испытала некоторую гордость.

– Возможно. Я не из пугливых, ты знаешь, но советую тебе действовать осторожно. Он меняет женщин, как перчатки.

– Постараюсь сделать так, чтобы он не натянул меня на руку.

– Верена, я не шучу. Он гораздо опаснее, чем ты думаешь.

– Я вполне способна с ним справиться. – Верена вздернула подбородок. – Так что пусть держится от меня на почтительном расстоянии и в бой не вступает.

– А если вступит?

Она взяла чек и помахала им, очаровательно улыбаясь.

– Тогда я обращу чек в наличные, и этот несчастный обеднеет на пять тысяч фунтов. Тогда я выиграю не просто сражение, а всю войну.

Глава 5

Хуже плачущей женщины только женщина смеющаяся.

Герцог Уэксфорд – виконту Хантерстону за бокалом портвейна в библиотеке на торжествах у Дашвуда

В течение дня в Лондоне прошел дождь, стало сыро и заметно прохладнее. Брэндон был рад, что так быстро отправил чек леди Уэстфорт. Теперь оставалось только черкнуть записку Маркусу в подтверждение того, что все в порядке.

А пока Брэнд вернулся к своим обычным занятиям. По крайней мере, попытался. Девона он нашел в салоне Джексона – предполагаемая поездка брата чудесным образом отменилась. Там они и провели остаток дня, боксируя по-дружески, в результате чего у Девона оказалась рассечена губа, а Брэндон заработал синяк на скуле.

Было бы преувеличением сказать, что весь вечер он думал о леди Уэстфорт. Напротив, были довольно длинные отрезки времени, когда он вообще о ней не думал – целый час, например. Но эта встреча оживила его надежды. Брэндон поймал себя на мысли о том, до чего банальны признанные модные красавицы – насколько они льстивы, начисто лишены чувства юмора и совсем не похожи на леди Уэстфорт.

Ни одной не достало ума, чтобы заставить его улыбнуться. Ни одна не бросила ему вызов, даже не попыталась пригрозить. Как все это скучно! Брэндон вдруг подумал, что сказала бы леди Уэстфорт, если бы он нанес ей неожиданный визит. Мысль показалась заманчивой, и пришлось напомнить себе, какого сорта эта женщина – женщина, от которой можно откупиться за какие-то пять тысяч фунтов.

Не то чтобы сумма была так уж мала. Может, леди Уэстфорт испытывает какие-то затруднения и вынуждена была принять деньги. Он некоторое время поразмышлял, представляя себе разные затруднения, одно страшнее другого.