Луиза Розетт - Признания разгневанной девушки

* * *

Первый человек, которого я вижу в главном офисе — это Трейси, которой не было ни на уроке самоподготовки, ни на физкультуре. Она сидит, сжавшись в комочек, на стуле в углу и плачет под множеством красных и зеленых Рождественских гирлянд, свисающих с потолка. Трейси плачет, словно случилось что-то действительно ужасное, но я видела, как она плакала точно так же, когда не могла уложить волосы нужным образом. Я сажусь рядом с ней, притягиваю ее к себе и обнимаю.

— Трейс, что-то случилось? Что случилось?

Она плачет еще сильнее и не может мне ответить. Я просто сижу, обнимаю ее и жду, когда мы сможем поговорить. Когда она, наконец, немного приходит в себя, она произносит лишь одно слово.

— YouTube.

— Что? — спрашиваю я, сбитая с толку.

— Мисс Геррен? Не могли бы вы зайти? — спрашивает директриса, миссис Чен, из дверей своего кабинета. На ней зеленый брючный костюм и красная лента на голове, на которой держатся блестящие оленьи рога. — На самом деле, мисс Царелли, почему бы вам тоже не зайти? Вы сможете морально поддержать свою подругу.

Несмотря на то, как она одета, ужас охватывает меня, когда я вижу нашу директрису, с которой я никогда еще не встречалась. Я встречалась с директорами, когда они вручали мне награды или дипломы. Этот вызов к директору для меня первый, тем более, что я точно не знаю, зачем меня вызвали.

Мы проходим в кабинет миссис Чен. Он напоминает оптовую базу Рождественских товаров. Настенные панели «под дерево», покрытые разводами от протекающего потолка, задрапированы праздничными флагами. Везде стоят пуансеттии в горшках, а на подоконнике — говорящий и танцующий Санта Клаус. Единственная не Рождественская вещь в кабинете, за исключением какого-то подобия меноры рядом с Сантой — оранжевое ковровое покрытие фабричного производства.

— Пожалуйста, дамы, присаживайтесь, — говорит она, поворачиваясь, чтобы отключить Санту, говорящего «Хо-хо-хо!», позади нее.

Садимся на неудобные деревянные стулья перед ее столом. Они слишком большие, поэтому нам приходится либо полностью сдвигаться к спинке, и тогда наши ноги будут торчать впереди, как у детсадников, либо садиться на самый краешек, как будто мы готовы умчаться в любую секунду. Трейси все еще хлюпает носом. Миссис Чен указывает на большую коробку бумажных платков, стоящую на столе, на что Трейси отвечает шепотом: «Спасибо». Еще на столе стоит банка с красными и зелеными конфетами «Hershey's Kisses», но их она нам не предлагает, возможно, потому, что она не утруждается угощать конфетами учеников, которых готова выгнать.

— Прежде всего, Роуз, я бы хотела принести мои соболезнования, ведь мне не удалось поговорить с тобой на похоронах. Я несколько раз встречалась с твоим отцом на хоккейных матчах. Он был приятным человеком. А еще я бы хотела поблагодарить тебя за твой смелый поступок в субботу вечером, — продолжает она, — который, как я поняла, мог спасти Стефани жизнь.

Я не знаю, как реагировать. Меня все утро пинали под зад за этот «смелый поступок», поэтому я не совсем горжусь тем, что сделала.

— Я не спасала ей жизнь. Она очнулась сразу после того, как я вызвала скорую.

— Ну, кто знает, что бы могло с ней случиться, если бы ее обнаружил кто-то менее ответственный. Я знаю, что требовалась смелость, чтобы поднять трубку, поэтому спасибо тебе за это.

— Ладно, — говорю я, понимая, что это не самая подходящая реакция, но я совсем не готова принимать ее благодарность.

— Уборщицы уже оттирают лак для ногтей со шкафчика в раздевалке спортзала и с твоего личного шкафчика

— Это было и на моем личном шкафчике? — Понятия не имела, что Регина настолько наблюдательная. И находчивая.

Трейси на секунду прекращает хлюпать носом и озадаченно переводит взгляд то на меня, то на миссис Чен.

Миссис Чен кивает.

— Вот почему я тебя вызвала. У тебя есть догадки, кто бы мог это сделать?

— Тот, кто пользуется уродливым ярко-розовым лаком, — я не могу подойти ближе этого, чтобы сдать Регину.

— Ну, это сужает круг подозреваемых, правда? — говорит миссис Чен. Это шутка? У нашего директора есть чувство юмора? — Так. Мисс Геррен, не могли бы вы рассказать своей подруге, почему вы здесь? Это объяснит, зачем я пригласила ее для оказания моральной поддержки.

Мне не нравится, как все это звучит. Она слишком часто говорит слово «моральный». Неужели я вдруг стала каким-то нравственным образцом для подражания, только потому, что не хотела, чтобы Стефани умерла в субботу вечером?

Трейси начинает сильнее хлюпать носом, но потом делает глубокий вдох.

— Танец под «Single Ladies» есть на YouTube, — говорит она.

Не знаю, зачем она говорит мне то, что я и так знаю — она сама миллион раз заставляла меня смотреть с ней это видео Бейонсе на YouTube. А потом до меня резко доходит. Со всеми драмами и травмами субботнего вечера я совсем забыла про стриптиз, который Кристин и Трейси танцевали под «Single Ladies» на парковке на радость всех и каждого в мотеле.

— Серьезно?

Трейси смотрит на меня со страданием в глазах.

— Весь.

На самом деле, я не знаю, что это значит, ведь я не видела его полностью. Мысленно я пытаюсь восстановить картину тех, кто там был, и кто оказался достаточно подлым, чтобы записать его и выложить на YouTube, но вариантов — бесчисленное множество. Откуда мне знать, может, выкладывание танца на YouTube — это лишь часть ее дурацкого, бесконечного посвящения в чирлидеры.

— Мисс Геррен, не такое поведение должно быть у юной леди или у ученика школы «Юнион Хай». Вы осознаете это, да? — спрашивает миссис Чен.

— Но, миссис Чен, это посвящение. Если я хочу стать чирлидером, я должна делать все, что мне скажут старшие девочки. У меня нет выбора.

— Кристин сказала точно то же самое. И как я ей сказала, выбор есть всегда. Вам могут не нравиться варианты, но выбор есть всегда. Мисс Царелли, похоже, у вас хорошая голова на плечах. Какой совет вы бы дали подруге, чтобы решить эту ситуацию?

Я хочу сказать, что Трейси нужно просто уйти из этой дурацкой команды. Но кроме этого, у меня нет идей и я не заинтересована в том, чтобы стать любимицей директора. Даже несмотря на то, что мне нравятся ее оленьи рога, которые добавляют сюрреалистический элемент в наше общение. И я лишь пожимаю плечами.

Миссис Чен выглядит разочарованно, будто она ожидала, что я внезапно включу компьютерную презентацию, где показаны множество путей, по которым Трейси может пойти и восстать против чирлидеров, которые используют свою силу во имя зла, а не добра.

— Вот что мы сделаем, — говорит она. — Я собираюсь устроить небольшую встречу с капитанами спортивных команд, чтобы обсудить так называемые «обряды посвящения». Посвящение будет запрещено в «Юнион Хай», и любой ученик, виновный в совершении или участии в нем, будет исключен — на время или вообще, в зависимости от сложности ситуации.

Я не юрист, но я полностью уверена, что у учеников будет множество способов обойти это новое правило, например, не использовать больше слово «посвящение». Но я не говорю ничего, в первую очередь потому, что не хочу опоздать на французский, а звонок прозвенит уже совсем скоро.

— Мисс Геррен, мы позвонили вашим родителям и рассказали им об этом происшествии, а видео было удалено с YouTube. Вы с Кристин можете остаться в команде чирлидеров, но вы отстраняетесь от выступления на следующих трех матчах — если не скажете прямо сейчас, кто заставил вас танцевать в нижнем белье в субботу вечером на морозе.

Трейси пристально смотрит в оранжевое ковровое покрытие и не отвечает.

— Я расцениваю это как «нет». Если в дальнейшем будут подобные инциденты, вы будете немедленно исключены из команды. Ясно?

Трейси кивает, и директриса отпускает нас. Мы уже доходим до двери, когда миссис Чен добавляет:

— О, Роуз, я бы хотела, чтобы ты держала меня в курсе в случае дальнейших оскорблений. Конечно, осталось всего два дня до каникул, но в определенной форме это может продолжиться и за пределами школы.

Я ощущаю выражение ужаса на своем лице — мне и в голову не приходило, что это может выйти за пределы школы, тем более, что сейчас мир во всем мире. Миссис Чен сочувственно мне улыбается.

— Возьми мой электронный адрес у секретаря, когда будешь выходить, хорошо? Не переживай. Скоро все это забудется.

Конечно, если для тебя «скоро» значит «никогда».

карантин (существительное): изоляция или сокращение общения

(см. также: Рождество у Царелли)

Сейчас Рождество, а мы совсем не бросаемся открывать свои подарки. Мама сидит за кухонным столом, читая «New York Times», как и в любой другой день. Я занимаюсь нетипичным для меня делом — стараюсь собрать каждую каплю праздничного настроения и пытаюсь приготовить Рождественское печенье в формочках в виде оленей. Питер сидит на свободном месте около плиты, поочередно то, пытаясь завязать со мной разговор, то читая сообщения от своей девушки и издавая свой новый странный хмыкающий звук. Уверена, он так и ждет, когда я спрошу, что она пишет, но я не спрашиваю.

Наконец, днем, когда мы уже не можем больше откладывать, мы втроем идем в гостиную и садимся вокруг елки, на ветвях которой висит всего четыре украшения — благодарить меня не за что. Питер хотя бы повесил на нее несколько белых гирлянд-фонариков, чтобы она не выглядела совсем жалкой.

Под елкой лежит немного подарков, но этого достаточно, учитывая, что вся эта ситуация так или иначе выглядит фальшивой.

Питер делает огромнейшее усилие, стараясь заменить папу, который был мастером церемоний. Он тянется под елку и с большим пафосом вытаскивает каждый подарок. Мама наблюдает за ним с наполовину несчастным, наполовину гордым, выражением лица. Я как можно скорее открываю свой подарок — свитер, новый iPod, книга — а потом встаю, готовясь совершить побег вверх по лестнице.

— Подожди, Рози, для тебя есть еще один, — говорит Питер и чуть не заползает под елку, чтобы вытащить последний подарок. Он достает маленький бархатный футлярчик для драгоценностей с прикрепленной открыткой.

— О! Это принесли вчера, курьерской доставкой, — говорит мама. То, как она улыбается, подсказывает мне, что подарок не от нее, но она знает, от кого. Заглядываю в открытку. В ней написано: «Рози, прости меня за тот случай на встрече выпускников. Надеюсь, что твое первое Рождество без папы пройдет нормально. С любовью, Роберт».

В коробочке оказался симпатичный серебряный кулон с гравировкой в виде буквы «Р». Интересно, это означает «Роуз» или «Роберт»?

— Что это? — спрашивает Питер.

— Это от Роберта, — отвечает мама, все еще улыбаясь.

— Ожерелье, — говорю я решительно.

— Похоже, ты взволнована по этому поводу, — говорит Питер.

Качаю головой, не желая объяснять, что Рождественский подарок от Роберта на самом деле был извинением за его уверенность в том, что я всю встречу выпускников буду заниматься с ним сексом. Если я скажу это маме, она, скорее всего, накажет меня навечно, а не только на время каникул.

— Мы можем посмотреть? — спрашивает она.

Я достаю кулон из коробки и держу его.

— Красивый, — говорит мама с огромным энтузиазмом. — Почему бы тебе не надеть его?

Я качаю головой и кладу кулон обратно в коробку.

— Ты можешь воспользоваться почтой, чтобы поблагодарить его, если хочешь.

— Я думала, мне запрещено пользоваться почтой, — отвечаю я.

— Ради такого случая я готова сделать исключение, — говорит она, начиная собирать оберточную бумагу с пола. — Это прекрасный подарок, и ты должна поблагодарить его. Можешь воспользоваться компьютером на кухне.

Как бы мне ни хотелось прямо сейчас просмотреть свою электронную почту, благодарность для Мальчика-Презерватива может и подождать.

— Что у вас за дела с Робертом в последнее время?

— У Роберта появилась небольшая влюбленность в твою сестру.

— Мам, я нравлюсь Роберту с шестого класса, и Питер об этом уже знает. Где ты была? — огрызаюсь я.

— Роуз, — говорит Питер, его голос полон предупреждения.

Я уже готова приказать Питеру замолчать, когда раздается звонок в дверь. Мы замираем, смотрим друг на друга, словно все забыли, что делать, когда в дверь звонят. Хоть сейчас уже почти четыре часа дня, мы с Питером все еще в пижамах, да и мама выглядит ненамного лучше в своих спортивных штанах. Она встает, пытается поправить прическу, глядя в зеркало на шкафу, потом бросает попытки и открывает дверь.

За дверью оказываются Трейси и Стефани — каждая держит тарелку, завернутую в фольгу, с красно-зеленым бантом на верхушке, на их зимних шапках лежит снег, и все это похоже на праздничную открытку или рекламу Gap. Мама прилагает все усилия, чтобы встретить их с подобающей радостью, но она выглядит так, будто ее сейчас вырвет. Я знаю, что, несмотря на снег и холод, она сейчас мысленно вернулась в лето — когда каждый час в наших дверях появлялись люди с кастрюльками и блюдами — потому что со мной произошло то же самое. Мне жаль ее, а это, как обычно, заставляет меня злиться сначала на нее, а потом на себя.