Коллеги Чарли по работе не могли не заметить происшедшей с ним перемены. Бледный, исхудавший, с темными кругами под глазами и потухшим взглядом, он являл собой жалкое зрелище. Чарли стал раздражителен и нетерпим и часто принимался спорить из-за пустяков, на которые раньше не обратил бы внимания. С друзьями он перестал встречаться, а если его приглашали на вечеринку — отвечал неизменным отказом. В глубине души он был уверен, что все его друзья давно очарованы Саймоном и приглашают его только по привычке или, что было еще хуже, из жалости. Сам он не желал ничего слышать ни о Саймоне, ни о Кэрол, а слова сочувствия были ему не нужны. Несмотря на это, он никак не мог удержаться и прочитывал все сообщения в уголке светской хроники, в которых говорилось о них. Саймон Сент-Джеймс и его очаровательная супруга на приеме у такого-то, Саймон Сент-Джеймс и его супруга отправились на уик-энд в курортное местечко такое-то, Саймон Сент-Джеймс с супругой посетил выставку такую-то… Как видно, мистер Сент-Джеймс был весьма общительным джентльменом, вот только каждое такое сообщение оставляло на сердце Чарли рубец, словно выжженный каленым железом.

И всегда с ним была Кэрол, его Кэрол… Чарли знал, что она тоже любит вечеринки, однако никогда они не ходили на приемы так часто. Должно быть, для нее это было важно, и теперь ее желания сбывались. Вот только его место рядом с ней оказалось занято.

И самым страшным было то, что Чарли не мог не думать об этом, как ни старался.

На смену весне пришло лето, но мучения Чарли только усилились. Он знал, что Саймону принадлежит большой кусок земли на южном побережье Франции — как раз между Бюли и мысом Сен-Жан, и что там есть не только роскошная вилла с садом, но и причал, возле которого стоит огромная красавица яхта. Он видел все это своими собственными глазами, когда несколько лет назад они гостили у Саймона, и теперь образ Кэрол — светловолосой, загорелой Кэрол на глянцевито-желтой палубе яхты — неотступно преследовал его. Несколько раз Чарли снилось, будто произошло крушение и Кэрол тонет, и тогда он просыпался, снедаемый сильнейшим беспокойством, к которому примешивалось острое чувство вины. Чарли был почти уверен, что не может желать Кэрол смерти, и все же порой ему казалось, что этот сон лишь отражает его глубокие, подсознательные желания.

На всякий случай он обратился к психоаналитику, чтобы посоветоваться насчет своих кошмаров, однако это ничего не дало. Состояние его все ухудшалось, и к сентябрю Чарли Уотерстон превратился в человека, совершенно раздавленного свалившейся на него бедой.

Как-то в начале осени Кэрол позвонила ему, чтобы сообщить, что она подала на развод, и Чарли не удержался и спросил, продолжает ли она жить с Саймоном. Впрочем, ответ он знал заранее и, даже не видя ее лица, мог без труда представить себе и выражение глаз Кэрол, и то, как она слегка наклонила голову.

— Ты же знаешь, что — да, — ответила она, хотя ей очень не хотелось причинять Чарли страдания. Но и лгать тоже было бесполезно — он все равно бы догадался. Ну почему, в который раз спросила себя Кэрол, Чарли никак не может смириться с тем., что произошло? В конце концов, так сложились обстоятельства, над которыми никто из них не властен. И вовсе не ее вина, что с Саймоном она чувствует себя счастливее, чем когда бы то ни было. Они провели вдвоем поистине волшебное, беззаботное лето, и жизнь, когда не надо ждать, не надо страдать от одиночества и считать дни до новой встречи, неожиданно пришлась ей по вкусу, хотя прежде она принимала частые отлучки Чарли как должное.

В августе они отправились на виллу на юг Франции, и Кэрол познакомилась со всеми друзьями Саймона, которые ей, неожиданно для нее самой, понравились. Да и сам Саймон делал все, что было в его силах, чтобы угодить ей. Он называл ее своим идеалом, своим сокровищем, своей единственной настоящей любовью, и Кэрол ни минуты не сомневалась, что он с ней вполне искренен. Кроме того, она заметила в его характере новые черточки, которые прежде не бросились ей в глаза. Саймон неожиданно оказался очень нежным, открытым и каким-то незащищенным, чего никак нельзя было предположить, наблюдая за ним, к примеру, на процессе, когда Саймон в пух и прах разносил адвокатов противной стороны.

Иными словами, за прошедшие три месяца ее чувство к Саймону стало еще сильнее, еще глубже и осознанней, однако Кэрол не стала делиться этим с Чарли. Она не хотела причинять лишнюю боль ни ему, ни себе, ибо только теперь ей стало окончательно ясно, какими пустыми, лишенными какого бы то ни было содержания были их отношения с Чарли. И он, и она вели себя как настоящие эгоисты, как люди, с головой ушедшие в себя; их брак был простой формальностью, ибо на самом деле они двигались по жизни параллельными курсами — лишь изредка касаясь друг друга, но никогда не пересекаясь.

И, самое главное, за десять лет ни один из них так этого и не понял. Сама Кэрол прозрела только сейчас, а что касалось Чарли, то он по-прежнему ничего не понимал. Несмотря на это, ей было жаль его до слез. Больше всего на свете Кэрол хотелось, чтобы он тоже был счастлив, чтобы он нашел себе кого-то, кто мог бы утешить его и подарить хотя бы надежду на лучшее будущее, однако, насколько ей было известно, Чарли даже не пытался ничего предпринять.

— Ты собираешься за него замуж? — спросил Чарли, и его лицо болезненно перекосилось. Каждый раз, когда ему приходилось задавать Кэрол подобные вопросы, он чувствовал себя так, словно сквозь него пропускают электрический ток. Больше того, Чарли ненавидел себя за это, но сдерживаться было выше его сил.

— Я еще не знаю, Чарли. Мы с ним пока не говорили об этом. — Это была ложь. Саймон чуть не ежедневно заводил с ней разговоры на эту тему, упрашивая Кэрол стать его женой, однако Чарли это никак не касалось.

— Для нас с Саймоном это не так важно, во всяком случае — пока. И потом, мне сначала надо получить развод. — Кэрол все-таки заставила Чарли нанять адвоката, однако он звонил ему всего раз или два. — Нам надо разделаться с формальностями и поделить вещи.

Когда она это сказала, Чарли почувствовал, что у него темнеет в глазах и кружится голова. Это их совместную жизнь, их счастье Кэрол называла «формальностью»!

— Почему, почему ты не хочешь попробовать начать сначала? — спросил он, мысленно кляня себя за слабость. Впрочем, все это было ерундой по сравнению с мыслью о том, что он может потерять Кэрол навсегда. И при чем тут вещи? Какое ему дело до фарфора, диванов и простыней, если у него не будет ее? Только Кэрол что-то для него значила, и он знал, что если она вернется, то вместе с ней вернется все, что они оба так любили. Жизнь, счастье, любовь — вот чем была для него Кэрол, и больше всего на свете Чарли хотелось, чтобы между ними все опять стало так, как было.

Кэрол что-то говорила, но смысл ее слов не доходил до него.

— Что, если бы мы завели ребенка? "неожиданно спросил он, перебив ее. Почему-то ему казалось, что Саймон слишком стар, чтобы Кэрол могла надеяться забеременеть от него, и даже сама мысль об этом вызывала у Чарли острое чувство гадливости. К тому же трех браков и кучи детей должно было в любом случае хватить, чтобы Саймон сам не захотел иметь детей от Кэрол. Ребенок — это было единственное, что Чарли мог предложить Кэрол из того, чего не мог или не хотел дать ей Саймон.

Кэрол снова надолго замолчала. Чтобы ответить на этот вопрос, ей потребовалось все ее мужество. Она вообще не хотела иметь детей. Ни от кого. У нее всегда была ее работа, а теперь у нее был еще и Саймон. Ребенок… об этой возможности она почти не думала. Сейчас она хотела только одного — получить развод, чтобы каждый из них мог зажить своей собственной жизнью, не причиняя другому лишней боли. По мнению Кэрол, это было совсем немного, и она считала себя вправе просить Чарли пойти ей навстречу.

— Слишком поздно, Чарли, — ответила она. — Не будем об этом говорить, ладно? Ни ты, ни я — мы оба не хотели иметь детей.

— Теперь я думаю, что мы оба ошибались. Может быть, если бы у нас родился сын или дочь, сейчас все было бы по-другому. Для многих супружеских пар дети служат чем-то вроде цемента…

— А я думаю, что это лишь еще больше вое усложнило бы. Дети не могут удержать вместе двух взрослых людей, которые стали друг другу чужими, — они лишь делают расставание еще более трудным и болезненным.

— У тебя будет от него ребенок?

В голосе Чарли снова зазвучали просительные интонации, и он едва не заскрипел зубами от отчаяния. Почему-то каждый раз в разговоре с нею он оказывался в положении просителя, в положении нищего бродяги, который умоляет прекрасную принцессу вернуться к нему. Чарли презирал себя за эту слабость, но он не знал, что еще он может сказать. Да что там говорить — он готов был унижаться, готов был на брюхе ползать, лишь бы Кэрол согласилась оставить Саймона и вернуться к нему.

— Нет, никакого ребенка, — твердо ответила Кэрол, и в ее голосе Чарли почудились нетерпеливые нотки. — Просто я хочу жить своей собственной жизнью. И я хочу быть с ним. Кроме того, мне не хотелось бы еще больше осложнять твою жизнь. Почему ты не можешь понять, Чарли, что ничего уже не поправишь? С нами с обоими что-то случилось, и даже я сама не знаю — что. Так иногда бывает, и с этим уже ничего не поделаешь. Это как смерть, как разбитые часы — ни починить их, ни заставить их идти вспять уже невозможно. Чарли и Кэрол больше нет — они умерли. Во всяком случае, я — прежняя я — умерла навсегда. Тебе придется научиться жить без меня.

— Я не смогу… Произнося эти слова, Чарли как-то странно закашлялся, и Кэрол поняла, что он чувствует. Рыдания душили его. Несколько дней назад они случайно встретились на улице, и Кэрол была поражена его видом. Он сильно похудел, черты лица заострились, и только глаза на бледном лице горели лихорадочным огнем, однако, несмотря на это, она нашла его по-прежнему привлекательным. Чарли всегда был очень хорош собой, и несчастье странным образом сделало его вдвойне интересным. Но, увы, ее это больше не волновало.

— Я не смогу жить без тебя, Кэрол, — повторил Чарли, и Кэрол невольно подумала, что самое худшее заключается в том, что он сам в это верит.

— Сможешь, Чарли. У тебя просто нет другого выхода.

— Но зачем? Зачем мне жить?

Над этим вопросом Чарли думал постоянно, и, как ни старался, он не мог найти ни одной достаточно веской причины, чтобы бороться и жить дальше. Женщина, которую он любил без памяти, ушла, а работа наскучила. Большую часть времени он проводил в одиночестве, и даже дом, которым он когда-то так гордился, стал казаться ему унылым и пустым. Но, несмотря на это, Чарли не торопился продавать его — слишком много приятных воспоминаний было у него связано с этими стенами.

За что бы он ни брался, что бы ни делал — он обязательно вспоминал Кэрол, которая вошла в его жизнь и стала ее неотъемлемой частью. Чарли никак не удавалось представить себя отдельно от нее, и, насколько он помнил, за все десять лет ему ни разу не захотелось остаться одному. И вот теперь она ушла, а ему остались только горько-сладкие воспоминания о прежней жизни, которую Чарли так хотелось вернуть. Но Кэрол больше не принадлежала ему — она принадлежала этому чертову ублюдку Саймону.

— Перестань, Чарли, прошу тебя! Ты ведешь себя как старик, а ведь тебе всего сорок два года. Еще не поздно начать все сначала. У тебя впереди целая жизнь, и ты еще можешь быть счастлив, если по-настоящему захочешь. Подумай хотя бы о своей карьере! У тебя замечательные способности, у тебя опыт, имя, репутация. Ты можешь стать блестящим дизайнером-проектировщиком, которого все будут уважать и ценить. Наконец, ты можешь встретить и полюбить другую женщину, у тебя даже могут родиться дети.

Это был странный разговор, напоминающий беседу двух глухих, и Кэрол прекрасно это понимала. Просто она не знала, как заставить Чарли взять себя в руки, и это повергало ее в отчаяние. Именно поэтому она не прекращала своих попыток, хотя долгие душеспасительные беседы, которые она вела с ним, начинали всерьез раздражать Саймона. Он считал, что они должны развестись, поделить вещи и разойтись окончательно и навсегда, чтобы, как он выражался, «не рубить собаке хвост по частям». По его мнению, и Чарли, и Кэрол были достаточно молоды, чтобы начать все сначала и обрести счастье с кем-то другим. А поведение Чарли ему очень не нравилось. Конечно, говорил он, если ему охота выставлять себя на посмешище — это его дело, но он был далеко не в восторге от того, что Чарли продолжает давить на Кэрол.

— Рано или поздно такое случается с каждым или почти с каждым, — не скрывая раздражения, сказал он как-то Кэрол. — Например, мои первые две жены сами бросили меня, но, можешь мне поверить, я не пресмыкался перед ними, умоляя вернуться, и не бился головой о стены. Живя с тобой, Чарли просто избаловался. По-моему, он продолжает считать, что весь мир должен вращаться вокруг него одного!

После этих слов Саймона Кэрол вовсе перестала говорить с ним о Чарли. Лишние конфликты ей были ни к чему — Кэрол вполне хватало чувства вины, которую она испытывала перед бывшим мужем. О том, чтобы вернуться к нему, не было, разумеется, и речи, и все же Кэрол не хотелось бросать его без всякой помощи и поддержки, как бросают у дороги сбитую машиной собаку или кролика. Кэрол прекрасно знала, что это она сбила Чарли; это она проехалась по нему всеми колесами, однако сейчас Кэрол никак не могла придумать, как ему помочь — как сделать так, чтобы он поскорее забыл ее. Она несколько раз пыталась говорить с ним, но Чарли наотрез отказывался даже признать возможность того, что он сможет существовать без нее. Чарли тонул сам, и у Кэрол было такое ощущение, что он твердо решил утянуть с собой на дно и ее. И далеко не сразу Кэрол стало ясно, что — хотя бы для собственного спасения — ей придется оттолкнуть его от себя.