Елена Колина - Про меня

На каждом спектакле М. всегда толпа его поклонниц, они все похожи, с сумасшедшими глазами. После спектакля они не дают ему сойти со сцены, окружают, обвивают его и как будто уносят со сцены.

А я пошла в главное фойе – решила подождать конца «Бесприданницы». Подумала: спектакль скоро закончится, если я немного подожду, то смогу на аплодисментах войти в зал. Катька играет в этом спектакле одну из барышень в доме Огудаловой. Я посмотрю, как Катька выходит кланяться, а потом подожду ее у артистического входа.

Вика часто говорит: «Я сделала это без всякой задней мысли». Это означает, что у нее точно была задняя мысль.

У меня много мыслей, задние мысли обгоняют друг друга, лезут вперед… Моя задняя мысль – вдруг я смогу увидеть М.?..

Когда начали аплодировать, я отодвинула портьеру и проскользнула в зал. Артисты как раз вышли на поклоны.

Представьте, как артисты берутся за руки, делают шаг вперед и кланяются. Катька на выходах всегда кланяется ниже, чем другие, и быстрее всех отступает спиной со сцены, торопится скрыться за кулисами.

Ну вот, а теперь представьте – артисты взялись за руки, подняли руки… и вдруг две артистки резко вырвали у Катьки свои руки. Все сделали шаг вперед, а Катька растерялась, застыла на месте и осталась за спинами артистов одна.

И стоит там, за спинами, все кланяются, а она стоит вся красная, неловко оглядывается. Что это?! Это же против правил театральной этики, даже если артисты в ссоре, они не выносят на публику свои отношения!

Аплодировали долго, артисты выходили еще три раза, но Катька больше не появилась.

Я долго ждала Катьку у артистического входа. Уже все вышли, а ее все нет и нет, и я пошла в гримерку. Мне нельзя болтаться в театре, без спроса ходить по гримерным, нельзя вести себя в театре как у себя дома, но я все равно всюду пролезаю.

Катька сидела в гримерке у стола, все еще загримированная, в платье барышни.

– Что я им сделала, что?! – вскричала Катька. – Ленка хотела эту роль, и Женька, но я же не виновата, что они хотели Машу, а дали мне… Я объясняю, что я с ним не спала, а они не верят! А они говорят – посмотри на себя в зеркало, ты же не умеешь врать, у тебя все по лицу видно!

Катька посмотрела в зеркало и повторила.

– Я с ним не спала, честное слово, я не просила у него роль и не спала с ним! …Ну, что, похоже на правду?

Если честно, не похоже. У Катьки такой голос, каким человек оправдывается, робкий и обманный. Бедная Катька. Как я ее понимаю.

Одна девочка, наша соседка по дому, сказала мне: «Моя мама говорит, что ты водишь домой взрослых мужчин». Я растерялась и бегом стала оправдываться: «Кто, я? Ты что? У меня даже нет своих знакомых, это друзья моего отца, моей бабушки…» Но она ТАК смотрела. Как будто говорила: «Ври больше! Кто же тебе поверит!» А я тогда начала глуповато смеяться – еще хуже.

Лучше мне было просто промолчать.

Самое невыносимо обидное, когда обвиняют в том, что ты ВООБЩЕ не делал. Чем больше ВООБЩЕ НЕ ДЕЛАЛ, тем подозрительнее себя ведешь, больше похоже, что ТОЧНО ДЕЛАЛ. Я эту девочку немного толкнула. Но Катька не станет толкаться.

Ленка и Женька обвинили Катьку в интриганстве: она обошла ведущих актрис и быстро переспала с новым режиссером. Это звучит смешно, как будто ведущие актрисы просто не успели с ним переспать!

– А при чем здесь Санечка?!.. Санечка здесь вообще ни при чем! И разве мне пришло бы в голову просить у Санечки роль?.. Они же знают, что я никогда! Я ПРОШУ У САНЕЧКИ РОЛЬ – это же смешно!

Катьку обвиняют в том, что она использовала свои отношения с Санечкой?.. Но ведь это совсем уж нелогично, ведь Катька годами сидела без ролей!

– Со мной никто не дружит, – печально сказала Катька, – никто, ни один человек, представляешь?..

Вот почему Катька все время такая расстроенная, вот почему она не радуется роли… Ленка и Женька подговорили каждая свой клан, и теперь никто не бросается к Катьке посплетничать, теперь все дружат против нее. А Катька привыкла приходить в театр как в клуб, где все ее любят, и ей плохо.

Бедная Катька, как я ее понимаю! У меня тоже один раз так было в первом классе. Мы дружили с девочками втроем, а потом меня исключили, взяли вместо меня другую девочку. Я тогда своих бывших подружек била портфелем, плакала и била. Но Катька не будет бить ведущих актрис портфелем. Она хочет, чтобы без битья портфелем все стало как прежде уютно и тепло, чтобы волчий оскал сменился прежней ласковой улыбкой.

Оказывается, у Катьки было много маленьких неприятностей, она не рассказывала, а сейчас рассказала.

Вот, к примеру, неделю назад. Катьке позвонили из театра – вызвали на репетицию. У Катьки в этом спектакле крошечная роль без слов. Она пришла, надела костюм – тулуп, шапку, валенки, так и просидела в тулупе и валенках всю репетицию. В конце репетиции Санечка заметил ее, удивился – зачем ты тут, тебя не вызывали.

И чья это была шутка? Катька не узнала, кто звонил. Но это и неважно.

Или два дня назад. Санечка смотрел прогон первого действия Эллиной пьесы. У Катьки там небольшая роль во втором составе. Но она на репетициях ни разу не вышла на сцену, всегда репетировала другая актриса. А когда стало известно, что на прогоне будут Санечка и Элла, Катьке сказали – прямо перед началом – на показе будешь репетировать ты.

– Ну как я могла сыграть, даже не зная мизансцен? Зачем они так со мной? Что я им сделала? – удивлялась Катька. – Я же им никогда ничего плохого…

После показа, на обсуждении, Санечка сказал: «Очень плохо».

– И все слышали, как Санечка сказал обо мне «очень плохо», – в отчаянии сказала Катька. – И Он слышал. Он снимет меня с Маши.

Он – это новый режиссер.

Катьке позвонил Санечка, сказал – приходи.

Катьке позвонила Вика, сказала – быстро ко мне.

И мы с Катькой пошли домой.

Дома за чаем Катька сказала:

– И, главное, знаешь, Ленка и Женька меня уже почти простили. Но остальные почему-то нет. Но они же не претендовали на Машу?!

Я сказала:

– Может быть, ты так радовалась, так светилась, что им было завидно? Несколько раз сказала что-нибудь вроде «мы, сквозное действие, сверхзадача…», и они решили, что ты задаешься?

– Пф-ф, нет! Я совершенно не изменилась! – воскликнула Катька. – Я только больше не сижу часами в буфете, не ем пирожных, боюсь поправиться, и если мне что-то рассказывают, не погружаюсь в сплетни.

Санечка сказал:

– Не сидишь, не ешь, не сплетничаешь – совершенно не изменилась! Человеку, который не сидит часами в буфете, не ест пирожных, не откроешь свои обиды, этот человек уже на другой стороне мира, на солнечной. В театре легче пережить успех успешного актера, чем актера, который все эти годы был рядом в болоте. Людям кажется, что нарушается их представление о правильном ходе вещей. Им кажется – несправедливо.

– Только не говори Вике, – попросила Катька, – она скажет «и-ди-отка, тебе нужно о роли думать, а ты!..»

…Вика сказала:

– …И-ди-отка! Вот что я тебе скажу – забудь, как их зовут! Они не стоят твоего пальца! Тебе нужно всем организмом стремиться к успеху! У тебя есть цель! Посмотри на меня!

Она же видела, как у Катьки вырвали руки на поклонах. Хотела Катьку утешить, сказать «они и мизинца твоего не стоят». Вика не умеет утешать, она умеет от возмущения дымиться как утюг.

Что толку Катьке смотреть на Вику? Если бы Вика участвовала в лыжных гонках, она била бы соперников лыжными палками. Вика, если видит цель, уже не видит людей, даже себя в зеркале не видит.

– Все говорят: «Ну, предложили роль, но зачем соглашаться?!» Говорят: «Если режиссер в нее влюбился, он, конечно, сделает ей роль, но дальше-то что, как она играть-то будет?» Может быть, мне отказаться? Лучше пусть люди опять ко мне хорошо относятся…

– Лю-уди? – изумленно сказала Вика.

На слова «что люди скажут?» или «а как же другие люди?» Вика всегда задумчиво повторяет «лю-уди?», как будто вообще не знает, что это такое. Вике все равно, что о ней подумают, – такое у нее великолепное безразличие к людям. Нет, она очень хочет, чтобы все ее любили, но только не в том аспекте, что она должна с кем-то считаться. А люди отчего-то отвечают на это живым интересом. Как будто им чем все равнее, тем интереснее.

Я понимаю. Катьку не простили те актеры, которые все эти годы были рядом с ней, в болоте. Как будто Катька всегда должна была оставаться там же, где они, в болоте. Катьке кажется, что ее загоняют как лисицу в нору. Она хочет всем уступить, со всеми считаться. Ей важно, чтобы ее любили, важны отношения с кланами Ленки и Женьки. Но, по-моему, это все-таки МАЛЕНЬКИЕ неприятности.

Но я не понимаю. У нее, наконец-то, роль, а она свое большое счастье занавешивает маленькими неприятностями. Если бы у меня вдруг счастье, я бы пила его, как молоко, залпом, не стала бы кривиться, пенки отодвигать.

В лицее сегодня было интересно. На уроке литературы обсуждали вульгаризмы и просторечия, но не отвлеченно, а кого какие слова раздражают.

Многих раздражает все, что связано с едой: «кушать», «вкусненькое», и ласкательно-уменьшительное – «котлетки», «курочка» или невыносимо ужасное «мяско».

Некоторых раздражают вульгаризмы, связанные с сексом, – трахаться, телки и другие.

По поводу ненормативной лексики вышел спор – девочки верещали «ах, ругаться матом!..» Но наш преподаватель считает, что некоторые матерные выражения ничем нельзя заменить. Я тоже так считаю. Например… и… и еще…

Но, как писал Толстой, «на все есть манера».

Когда Санечка говорит… или Вика говорит… или Катька говорит… это очень точные эмоциональные выражения, а если бы я сказала… это было бы грубо и неуместно.

Меня раздражает, когда говорят «ужасно красивая». Это оксюморон, сочетание несочетаемого. Оксюморон можно использовать в литературной речи («Живой труп» или «Обыкновенное чудо»), но не в разговорной. Еще меня раздражает, когда говорят «я убираюсь в комнате», это означает «убираю себя».

Сегодня вторник, Элик провожает меня до памятника Екатерине.

– Знаешь, почему я выбрал тебя? Я, пожалуй, могу тебе сказать.

Он, пожалуй, может!.. Кто будет с ним общаться, если он говорит «пожалуй»! Даже наши «одаренные» не будут!

– Пожалуй, скажи, а я, пожалуй, послушаю… – сказала я. Глупый теленок, смотрит на меня глупыми телячьими глазами.

– Я выбрал тебя из всех, потому что ты другая, – сказал Элик.

Приятно. Я не такая, как все, я другая.

– Мы оба другие, – уточнил Элик.

Я, конечно, «другая», но в смысле особенная, не такая, как все. А вовсе не «другая» вместе с Эликом. Вот еще, быть «другой» вместе с розовощекой несмышленой куколкой!

– Одинокие, – сказал Элик.

– Я?! Одинокая? Ты что?! – засмеялась я. – Ты думаешь, если у меня нет мамы?.. Я не одинокая! Я просто другая! Я, я… я была под пулями! Ты видел на небе следы от пуль – зеленые, синие, как будто фейерверк?

– Ты обманываешь, ты не видела на небе следы от пуль.

Ну, возможно, я обманываю, и что?

– Я не одинокая! У меня знаешь, сколько всего есть! У меня есть в сто раз больше, чем у всех! У меня есть свой мир.

У тебя есть свой мир?

– У каждого человека есть, – удивился Элик.

– Я имею в виду не свой мир, а СВОЙ МИР.

Как объяснить куколке, что все мы в нашей семье связаны тончайшими любовными нитями? Как объяснить, что мы не просто какие-нибудь «отец, дочка, мама, теща», у нас каждый каждому по кругу «нежный сообщник»?.. Каждый из нас для чего-нибудь: я, чтобы меня любили, Санечка, чтобы мы его любили, Вика, чтобы командовать нами, Катька, чтобы был уют и безопасность. И что мой мир полон дорогих нам мелочей, разной прелестной чепухи, что…

Глупо говорить это Элику, правда? У каждого есть свой мир, и у Элика тоже есть свой мир, его мир состоит из мамы, папы, бабушки, брата, сестры, родственников и тоже полон дорогих ему мелочей.

– Ты все равно не поймешь, – сказала я.

Повернулась и ушла от него.

…Ох, а куколка-то почему одинокий? Я не спросила: а ты-то почему одинокий, бедная маленькая куколка?

– Эли-ик! Подожди! – я подбежала к Элику. – А ты почему одинокий? У тебя же мама-папа-брат-сестра?

– Я одинок как всякий умный человек, – сказал Элик.

Все очевидно – подростковые комплексы.

Но он хотя бы понимает, что он мне сказал, этот доморощенный психолог, эта куколка хренова (вульгаризм), этот дурачок (просторечие)?

Он сказал, что я одинока, потому что у меня нет мамы, а он одинок как умный человек. Жалко его – как он будет жить, если он ни-че-го не понимает…

От памятника Екатерине я пошла не домой, а обратно на Невский.

На веранде был М.

Вот кто точно другой, это он. В театре у него плохо, на душе плохо.

М. два раза сорвал репетиции – он же пьет. Санечка в наказание временно закрыл его моноспектакли. Моноспектакли не приносят театру доход, и Санечка предоставлял М. малую сцену просто из уважения к его таланту. А теперь он пьет из-за того, что Санечка сказал – ищи себе другую сцену. Санечка говорит – ему бы только найти причину.