Елена Колина - Про меня

М. на веранде не появляется.

У вас такое было? Чтобы вы были счастливы? И ваша связь с любимым человеком была абсолютна, как… как луна в небе! И вдруг оказывается, эта нежная тонкая связь, что всегда была между вами, вовсе не луна в небе, а может исчезнуть!.. Оказывается, она МОЖЕТ исчезнуть.

Это очень страшно.

Я не ребенок, который ревнует папу. Я же привыкла – с нами всегда кто-то есть. Но эти кто-то присоединялись к нам.

Вместо того, чтобы присоединиться к нам, Элла разрушает нашу жизнь. Мы потихоньку начинаем жить по правилам Эллы. Как будто у нас дома почетный гость нашего племени, премьер-министр соседнего племени, и мы должны все время говорить на его языке, даже когда спим, иначе будет война.

Я столько всего не должна говорить, что я уже не знаю, что мне говорить! Я уже вообще не могу! Элла все время недовольно говорит: «Вы как-то странно разговариваете». Но у нас с Санечкой свои шутки, любимые фразы, ассоциации, как у всех близких людей, что же нам теперь все забыть?! Перейти к односложному общению – «да, нет, не знаю»?..

Санечка попросил меня: «Давай стараться говорить между собой так, чтобы она понимала. Люди не могут говорить на своем языке, если кто-то рядом с ними его не понимает, это невежливо».

Мы с Санечкой часто разговариваем стихотворными строчками из какого-то одного поэта, например, договариваемся – сегодня пусть будет Саша Черный или Цветаева.

Санечка собрал, редкую библиотеку стихов, у нас есть Гумилев, изданный еще в двадцатые годы, есть при жизни изданные обэриуты. Раньше Санечка вечером читал мне стихи, пока Вика не начнет стучать в дверь и кричать: «Не смейте прятаться от меня, у вас на кухне свет горит!»

А Элла сказала:

– Я вообще не понимаю, зачем стихи. Целая страница текста, и все ни о чем.

При Санечке Элла улыбается мне своей специально разученной для ток-шоу улыбкой. Как будто я телезритель и сейчас задам вопрос, бывает ли дружба между мальчиком и девочкой.

Как только Санечка выходит из комнаты, сразу возникает какая-то неловкость, словно меня вывернули наизнанку и повесили на веревку сушиться!

У Санечки было столько женщин! Он всегда хотел быть свободным. Он говорил: «Главное – чтобы меня не пытались переделать». Его подруги и не пытались его переделать, старались закрепиться в его жизни с моей помощью, думали, как бы с ним поумнее, половчее. Элла тоже не пытается его переделать, она просто делает, что хочет. Она и не думает подстраиваться.

Она вообще не умеет быть с другими людьми! По любому поводу повторяет: «Почему я должна?!..» Посреди ужина встает и уходит – «почему я должна ждать всех, я уже поела». Не понимает, что люди вместе готовят еду, потом едят и разговаривают? Она не слушает с нами музыку – «почему я должна слушать ваши оперы?». Не смотрит с нами кино – «почему я должна смотреть ваше кино?». Когда Элла рассказывает о своих конфликтах на телевидении или в издательстве, она тоже всегда возмущается – «почему я должна!».

А как она ведет себя с Санечкой?!

Как будто она вообще не понимает, как ей повезло, с кем ее свела судьба! Она говорит: «Я скажу Саше, чтобы он…», «Я возьму Сашу с собой туда-то…» – это о Санечке! Она ведет себя с ним, как знаменитость с поклонником, как будто она ему делает одолжение. СМОТРИТ на Санечку, вся сжимается, визуализирует свои мысли… хочет, чтобы он превратился в кролика!

Но дело совсем не в том, какая Элла! Не в том, что Элла из публики.

Это такой старый-престарый театральный анекдот, как одна актриса спрашивает другую: «Кто твой муж? Актер, режиссер?.. Как нет? Неужели кто-то из публики?!»

Элла из публики, Элла другая, Элла лежит в другом ящике буфета, как будто мы вилки, а она нож. Но дело совсем не в том, какая Элла! А в том, что происходит с НАМИ!..

Санечка больше не ходит со мной в оперу, в филармонию тоже не ходит! Он ходит с ней на глупые тусовки, которые презирает! На показ новой коллекции модного модельера. На презентацию книги какого-то рокера в клуб. Он всегда говорил, что на любых презентациях чувствует себя дикарем, которому пытаются всучить блестящий ножичек! А сам ходил с ней на презентацию новой модели «мерседеса»! Почему он больше не играет со мной в нашу любимую игру? Почему он не разыгрывает со мной этюды? Почему не читает стихи? Почему не смеется, не разговаривает со мной ночами?

Это МЫ не разговариваем и не смеемся при ней, это не она хочет все наше разрушить, это МЫ все наше разрушаем! Санечка не понимает, а я понимаю.

Но не кричать же мне во весь голос – я бою-усь! Я боюсь тебя потерять!

День и ночь никогда не встречаются, а Катька с Эллой сегодня встретились. Это я подстроила их встречу.

Сказала: «Катька, скорей, у меня горло болит. Санечки нет дома и швабры тоже».

Катька примчалась с мешком лекарств. С порога, взглянув на меня, сказала: «А-а, понятно, воспаление хитрости».

У нас была двойная репетиция. Сначала я прошла с ней сцену, где знакомятся Маша и Вершинин, я подавала реплики за Вершинина. Потом наоборот, я за Машу. Репетиция у нас была в костюмах – у нас у Вики есть для Маши новая рваная юбка шаль и пенсне.

– У нас еще кое-что есть, забыла, сейчас принесу, – сказала я и еще раз сбегала к Вике, – вот, пенсне начала века!

– Ты как Монморанси, когда он с гордым видом притаскивает крысу, – сказала Катька. – Зачем Маше пенсне?

– Можно для Вершинина.

Катька ходила по комнате в длинной рваной юбке, кутаясь в шаль, рассматривала меня в лорнет и иногда говорила: «Страшно, мне страшно, мне вообще не нужно было соглашаться». Странная Катька – как будто юбка лорнет и пенсне для Вершинина не помогают ей входить в роль, а наоборот.

После репетиции мы с Катькой по очереди кричали друг другу «гениально!», «неподражаемо!» и раскланивались.

Катька учила меня правильно делать реверанс, потом я заставила ее показать, что она умеет правильно выходить на поклоны – с радостным выражением лица, а не с испуганным, как обычно, и затем горделиво отступать, а не бочком-бочком улепетывать со сцены.

Катька горделиво отступала в глубь комнаты и вдруг вскрикнула: «Ой, кажется, Санечка идет», и взлетела, как испуганная птичка. Что у нас вообще происходит?! Катьке нельзя быть у нас?

Элла и Катька столкнулись в прихожей, нос к носу, застенчивый нос Катьки и самоуверенный нос Эллы.

Немая сцена.

В прихожей было много Эллы и очень мало Катьки – от Эллы длинные ноги, длинные руки, как у тараканища, а от Катьки – одна извиняющаяся улыбка. Это ее вечное чуть виноватое выражение лица! Вот в чем она сейчас извиняется перед Эллой?!

Я быстро достала из тумбочки заранее приготовленный сверток. Развернула, протянула Санечке: «Вот, рубашка, Катька купила тебе рубашку».

Катька удивилась, что я вытащила старую рубашку, положила ее в пакет и отдала Санечке как будто новую. Но я ее крепко обняла и прижалась, закрыла собой, чтобы никто не заметил ее удивления.

Санечка взял рубашку, сказал: «Красивая, спасибо».

Элла выпятила грудь, выгнулась колесом. Стрельнула острым взглядом: рубашка-Катька-Санечка.

Покраснела от злости!

Я режиссер жизни или даже почти театральный режиссер! Я придумала эту сцену!

Основа всего происходящего на сцене – действие, а не слово. Действие – это не просто перемещение по сцене, а внутреннее действие. Внутренние действия определяют скрытые желания персонажа, подтекст.

Например, я режиссер и говорю Катьке – в этом месте роли ты стоишь в прихожей. Но она должна не просто стоять. Она должна так стоять, чтобы показать Элле, кто покупает Санечке рубашки, кто здесь свой, а кто чужой!

Катька плохо играла. Вместо того, чтобы что-нибудь показывать Элле, она просто удивилась.

– Покупать рубашки, когда никто не просит, это значит специально подчеркивать близость, которой нет… не должно быть! – зло сказала Элла в сторону Катьки. И в сторону Санечки: – Когда в твоей жизни две женщины, это же просто самовлюбленность, нарсицизм… нарсисизм…

– Цветок называется нарцисс, – заметил Санечка, – а я страдаю нар-цис-сиз-мом. Элла, пожалуйста, не нужно выяснять отношения.

Элла показала на меня пальцем, как на предмет, и железным голосом сказала:

– Почему она здесь?! Эта ваша странная манера все при ней! Ты еще ее в постель с нами положи!

Катька торопливо поцеловала меня, улыбнулась Санечке своей извиняющейся улыбкой и выскользнула за дверь.

– Что вы делали, репетировали?.. Но ты же еще учишься в школе. Кстати, где ты учишься? – рассеянно сказала Элла.

Она уже раз десять меня спрашивала: «Кстати, где ты учишься?» Высадилась в нашу жизнь, как полярник на льдину к пингвинам, и даже не знает, где я учусь, в обычной школе или в лицее!

А сейчас Элла вдруг перестала быть такой безразличной, нацелила на меня глаза, как будто вбила гвозди.

– Репетировали!.. Ты посмотри на себя в зеркало и здраво оцени свою внешность! Имей в виду – неудавшаяся актриса – это просто жалкая женщина! Ах, она такая тонкая, такая любящая, верная!.. Да она нарочно преувеличивает свои чувства! Это просто комплексы, драма на ровном месте. А на самом деле она просто ненормальная! Лицо такое всегда, как у ангела обиженного. А между прочим, обижаются только неудачники. Вот меня обидеть невозможно, у меня вообще нет ни одного больного места.

– Я не хочу быть актрисой… я хочу быть режиссером, – сказала я, просто от растерянности, чтобы что-нибудь сказать, чтобы не смотреть на нее, как будто увидела жабу!

– ТЫ? – рассмеялась Элла.

Элла вроде бы обращалась ко мне, но смотрела на Санечку.

Я поняла – весь этот монолог Эллы относится не ко мне. Элла злится, ревнует! Ревнует Санечку к Катьке!

Все вышло, как я хотела! Я хотела, чтобы Элла поняла, кто здесь семья, а кто чужой.

Хотела разозлить Эллу, и чтобы Санечка увидел, НАСКОЛЬКО Катька лучше злобной невоспитанной Швабры! На целый миллион!

Хотела, чтобы они поссорились.

– И вообще, можно нам хотя бы поговорить без нее? – сказала Элла.

Можно-можно, конечно, можно, я и сама хотела уйти! Но я не привыкла, чтобы меня выгоняли!

– Если… – начала я. Я и не знала, что во мне помещается столько злости, как будто в меня налили злость как молоко в бидон! Хотела сказать – если у человека нет ни одного больного места, если человеку ни от чего не больно, значит, он швабра. Санечка все равно меня не накажет, далее если я в глаза назову ее «Швабра!». Я же ребенок.

И тут раздался Викин крик:

– Ко мне!

Санечка мгновенно исчез.

А я осталась со Шваброй дома.

– Заслуженный деятель искусств, главный режиссер, лауреат премии Золотая маска, лауреат международных конкурсов… – сказала Элла.

Почему Элла перечисляет Санечкины звания с таким осуждающим видом?

– Вам не нравится, что он лауреат?

– Мне не нравится, что заслуженный деятель искусств, главный режиссер, лауреат премии Золотая маска, лауреат международных конкурсов бежит как собачка по первому слову этой вашей Вики, – отрезала Элла.

– У Вики сделка. Она продает одну квартиру и покупает другую, это ее бизнес, – объяснила я, – у нее сейчас нотариус, он не может долго ждать, а Вике лень ходить в контору…

– Он перед ней пляшет. Берет у нее деньги, вот и пляшет. Конечно, он привык ее слушаться – попробуй быть независимым от того, кто дает тебе деньги, – заметила Элла, – да-а, брать деньги у женщины не очень-то красиво…

– Кто берет деньги у женщины? Нотариус? Но это его работа, он у всех берет деньги, – удивилась я.

– Твой отец берет деньги у Вики, – усмехнулась Элла, – эта ваша Вика всех вас содержит, вот и секрет ее власти.

Элла – нетактичная швабра. Деньги – это очень интимно, как секс. Как вообще можно говорить о таких интимных вещах? Это наше семейное дело, что Вика дает Санечке деньги. Кстати, Станиславский тоже не зависел от театра материально, у него была фабрика, до революции, конечно.

Я немного подумала.

– Да. Вы правы, брать деньги у женщины некрасиво, – подтвердила я. – Но Санечка к этому давно привык. Но вы правы, вообще это некрасиво. Если к чему-то привыкнешь, то считаешь это нормальным, правда? Просто он ПРИВЫК брать у нее деньги.

Я не бросилась защищать Санечку, не закричала «как не стыдно лезть в чужую жизнь!».

Это была хитрость: может быть, бестактная Элла скажет Санечке про деньги что-то насмешливое, осуждающее? И он подумает «фу…». И они поссорятся!..

Я думала об этом, и вдруг заснула прямо в одежде и до утра. Когда я думаю о неприятном, я быстрее засыпаю, чтобы больше не думать, а вы?.. Когда я думаю о приятном, я тоже быстро засыпаю – может, проснешься, а это сбудется. Например, проснусь, а Эллы больше нет.

…А утром я застала на кухне признак новой жизни. Эллу в Санечкином халате. Элла у нас ночевала?..