Алана Инош - Про Одну Девочку

К приходу гостей на тарелке дымилась тяжёлая, дышащая сладко-сливочным ароматом стопочка блинов, но в большой кастрюле ещё оставалось тесто. Девочке непременно хотелось поразить Маму и Лану выученным трюком.

— А хотите блинчиков с пылу-жару? — весело предложила она. — Сейчас всё будет! И не просто так, а со спецэффектами!

Мама с Ланой заинтересованно переглянулись, а Любимая кивнула со значительным видом, будто говоря: «Сейчас вы увидите нечто грандиозное, даже не сомневайтесь!» Масло на сковородке потрескивало, а когда тесто полилось бежевой ровной струйкой, раздалось громкое шкворчание. Тесто ложилось узорами, обещая на обратной стороне поджариться причудливым, аппетитным, дырчатым рисунком. Вот уже верхняя сторона блина перестала влажно блестеть, схватилась, и Девочка, готовясь выполнять свой «смертельный номер», чуть встряхнула сковородку. Блин легко скользил.

— Тройное сальто! — объявила Девочка.

Бросок! Шлёп! Блин, перевернувшись три раза, приземлился благополучно, и Мама захлопала в ладоши с восторженно разинутым ртом. Она радовалась, как ребёнок, только что увидевший увлекательный цирковой номер.

— Вот это да!

Девочка раскланялась, с достоинством принимая заслуженные аплодисменты. Тщеславный чертёнок вдруг зашевелился в ней, боднул рожками, и Девочка решила: «А, была не была!..» Она пошла на усложнение трюка — бросок в четыре переворота, который ей пока ещё не удавался. А вдруг получится именно сейчас? Какой эффект будет!..

Блин взлетел… Но не приземлился. По лицу Любимой Девочка поняла, что что-то пошло не так. Та захватила и примяла себе ладонью рот и подбородок, по-видимому, изо всех сил стараясь удержать рвущийся на свободу смех.

Сковородка была пуста. Девочка растерянно окинула взглядом пол… Ничегошеньки. Проследив направление взглядов гостей, фокусница обнаружила пропажу. Солнечно-круглый, жирный, горячий блин прилип к потолку. Высоты кухни для броска с четырьмя переворотами явно не хватало.

— Гм, прошу прощения, этот номер был недостаточно подготовлен и отрепетирован, — пробормотала Девочка, краснея то ли от блинного чада, то ли от смущения.

— Ахалай Махалаич ты мой! — Уже не сдерживая смеха, Любимая обняла её за плечи.

Она встала на табуретку и бережно сняла блин с потолка.

— Его кто-то будет есть? — спросила она, окидывая всех искрящимся от веселья взглядом. — Нет? Ну, тогда я его съем, если никто не возражает.

И Любимая, свернув блин, хорошенько искупала его в розетке с вареньем, после чего со смаком откусила.

— По-моему, так ещё вкуснее, — с набитым ртом проговорила она, жуя.

Смущение отступало, а на его место приходило ласковое тепло: Девочка любила, когда её стряпню ели с таким наслаждением. Однозначно, праздничный обед вышел на славу.

Однажды Одна Девочка с Любимой отправились на пляж. Сосны, белый песок, лазурная вода… и куча народу. Рядом отдыхала весьма колоритная парочка: она — знойная женщина, мечта поэта, обладательница роскошного шестьдесят второго размера, он — мужичок-муравей, щупленький и кривоногий. Дама загорала стоя, а её миниатюрный супруг, примостившись в её обширной тени, наслаждался созерцанием симпатичных девушек в купальниках. Дама не просто загорала, она принимала солнечные ванны, подставляя жарким лучам все участки своей необъятной, как закрома родины, фигуры. Со стороны казалось, будто она играет в «море волнуется раз…»: в каких только причудливых «морских фигурах» она не замирала, стремясь к ровному загару!

— Галя, с тебя прямо скульптуру ваять можно, — заметил Муравей. — Древнеегипетскую. Сфинкс называется.

Голос был под стать его телосложению: пискляво-гнусавый, мультяшный. Галя не удостоила его ответом. Ветерок колыхал широкие обвисшие поля её пляжной шляпки, а обильно смазанное солнцезащитным кремом лицо жирно лоснилось. Никакой муравьиный писк не мог отвлечь её от процесса синтеза витамина Д, которому она сосредоточенно и величественно предавалась.

Девочка с Любимой млели на солнышке, время от времени освежаясь охлаждённым квасом из термоса. Девочка растянулась на животе; её так разморило, что лень было даже смахнуть капельку пота, которая повисла на кончике носа…

И всё-таки она некоторым образом встала, чтобы пройтись по пляжу — щегольнуть постройневшей к лету фигурой и новеньким прозрачным парео. Его складки льнули к её ногам, струились и окутывали их завесой полузагадки. Почему «полу-»? Сквозь ткань всё-таки можно было немало разглядеть.

Взгляду Девочки предстало занятное зрелище: девушки играли в пляжный волейбол. Шоколадно-загорелые, сильные, стройные, длинноногие, в крошечных купальниках, почти ничего не прикрывавших… «Все равны как на подбор, с ними тётька-капитан». Девочка восторженно замерла, но внимание её было приковано отнюдь не к мячу, а в душе рождалась песня:

— «Потому что нельзя…» Потому что нельзя играть в волейбол с номером бюста от четвёртого и выше!

Неужели она спела это вслух? Волейболистки обернулись и посмотрели на неё так, будто собирались разом наброситься и порвать её парео в клочья. Девочка попятилась, оступилась и упала… в шезлонг, который ей подставили двое из этих загорелых спортсменок. Уже в следующий миг вокруг неё закружился земной рай: одна красотка подносила ей прохладительный напиток, вторая обмахивала опахалом, третья делала массаж ступней, четвёртая — маникюр, а остальные исполняли перед ней зажигательный танец с крепкими, упругими волейбольными мячиками… По четыре на каждую девушку: два спереди, два сзади.

— «Если б я был султан», — напевала Девочка, потягивая коктейль через соломинку.

Но что творилось на пляже? По песку уверенной походкой кинозвезды шагал Муравей — в зеркальных тёмных очках, эротично расстёгнутой рубашке и полупрозрачных штанах. Внезапно остановившись в позе тореадора, он разразился танцем, а из его кадыкастого горла протяжно полилась песнь о любви… Он обращался не к Девочке, а к Гале, которая стояла вполоборота к нему, облачённая в индийское сари. Весь пляжный народ, как по команде, вскочил и заплясал удивительно синхронно.

«О темноокая, широкобёдрая богиня моего сердца! — звучал за кадром перевод песни. — Ты плывёшь по волнам моей души, как изящная шхуна, покачивая своей прекрасной кормой. Меня охватывает жар, когда я вижу твои паруса… Как я мечтаю подняться на борт и поднять свой флаг на твоей мачте!»

Галя с кокетливо-гордым видом выслушивала его признания, колыхая своей «кормой» в такт музыке, а потом настала её очередь петь:

«Не слишком ли ты напорист, отважный пиратский капитан? Ты тянешь свои жадные руки к моим чистым парусам, но гляди, как бы якорный канат не оборвался! В первый же шторм ты вывалишься за борт, хвастунишка! А я поплыву дальше в закат, с достоинством покачивая моей несравненной кормой».

Девочка с открытым ртом наблюдала весь этот Болливуд. Галя отплясывала на песке с удивительной для своей комплекции пластичностью, Муравей увивался вокруг неё, как шлюпка вокруг корабля, делая непристойные движения тазом, или, скорее уж, тазиком. Ванна Гали чуть накренялась из стороны в сторону величаво и плавно, а руки изгибались в загадочных морских фигурах…

А навстречу Девочке шагала Любимая — в подвёрнутых белых брюках, белой майке на бретельках и просторной голубой рубашке поверх последней. На мокром песке линии прибоя за ней оставались следы её босых ног. Откуда-то взялся белый конь, и они поскакали на нём вдвоём, озарённые розовыми закатными лучами.

— Игорь, не нервируй меня! Подай мне лучше крЭм от солнца!

Галя — уже не в сари, а в купальнике шестьдесят второго размера — принялась восстанавливать слой крема, смытый водой. Стянув с головы шапочку для бассейна, она встряхнула волосами и водрузила на место шляпку. Супруг усердно помогал ей, размазывая «крэм» по широкой, уже слегка покрасневшей спине.

Девочка приподнялась на локтях. Голова гудела, спину пощипывало, а Любимая куда-то исчезла… Прохладный квас из термоса немного привёл Девочку в чувство.

— Ты ещё не перегрелась тут? Пойдём-ка в тенёк.

Любимая склонилась над ней, заслонив солнце. С её помощью Девочка поднялась, и они переместились под навес пляжного кафе, где насладились шоколадным мороженым и холодным пивом. Девочка никак не могла взять в толк, почему на неё все посматривают с ухмылками: с купальником вроде всё в порядке, грязь нигде не пристала…

И только дома, ополаскиваясь в ванной, она увидела в зеркале свою спину. Там красовался более светлый участок кожи в форме кролика с обложки «Плейбоя». Похоже, кто-то побаловался солнцезащитным «крэмом», и Девочка даже догадывалась, кто.

— Ах, ты! — кинулась она на Любимую, которая раскладывала по тарелкам сочный, сахаристый арбуз.

Теряя тапочки и поддерживая падающее полотенце, она погналась за Любимой по всей квартире.

— Прости, прости, я пошутила! — смеялась та, убегая.

— Я тебе сейчас пошучу!

Догонялки закончились потерей полотенца. Любимая остановилась и окинула голую Девочку прищуренным взглядом, а потом схватила и повалила на кровать.

«О, прекрасная загорелая роза моего сердца! Ты качаешься в моём саду, нежно благоухая и сверкая каплями росы на рассвете… В моей душе бушует пламя, когда я вижу твои лепестки! Как я мечтаю коснуться твоего бутона губами в обход острых шипов…»

«Не слишком ли ты напорист, трудолюбивый садовник? Спрячь-ка свой большой секатор, я распустилась не для тебя! Ступай лучше собирать огурцы и пасынковать помидоры! Да не забудь прополоть морковные грядки и полить капусту!»

— Хочешь поиграть в садовника? — мурлыкнула Любимая. — Ну, иди ко мне, моя картошечка, я тебя окучу…

— Картошечка?! — гневно вскричала Девочка. — Сама ты… баклажан!

И догонялки возобновились, причём Девочка старалась достать Любимую взмахами полотенца, как будто та была комаром, которого нужно прихлопнуть. И если бы не вставший на их пути диван, садовник и роза так и не встретились бы в любовных объятиях примирения.

История эта приключилась, когда Девочка жила одна — не было у неё ни нынешней Любимой, ни вообще какой-либо. Свободна, как птица в полёте, вся жизнь впереди. Она жаждала самостоятельности и сняла квартиру — однушку в «спальном районе», в старой кирпичной хрущёвке. Бабушка, которая эту квартиру сдавала, запросила подозрительно небольшую сумму.

— Это «ж-ж-ж» — неспроста, — озабоченно прищурилась Интуиция. И уточнила: — Цитата, есличо.

— Да ну тебя нафиг, — отмахнулась Девочка. — Зато дёшево. Практически даром! Где я ещё такое найду?

Квартирка была вроде с виду приличная, ничем странным не пахло, соседи — тихие, интеллигентные люди, никто не пил, не дебоширил и в чугунных тапочках по ночам не ходил. Ну, сверлили стены иногда, но кто же не сверлит? В общем, обычная жизнь.

Работала Девочка на своей первой работе, приходила домой в свою первую квартиру и кайфовала: вот она, свобода! Взрослая жизнь! Самостоятельность! Булькали в кастрюле холостяцкие пельмени, орали под окном коты, тихо мурлыкала приятная песня в наушниках телефона… Девочка решила подбросить ещё лаврового листа для аромата, как вдруг…

В тёмном оконном проёме стояла белая фигура. Мужская или женская — непонятно. Пельмени чуть не полетели на пол, а Девочка обнаружила себя с полным ртом лаврового листа под кухонным столом. Дрожащими челюстями она перемалывала сухую, жёсткую приправу, а лаврушечка хрустела на зубах очень громко — такого громкого хруста Девочка никогда ещё в своей жизни не слышала.

Она ещё долго тряслась от ледяного ужаса, не решаясь выбраться. Пельмени сначала бурлили, потом начали затихать… Когда Девочка наконец вылезла, они пристали ко дну кастрюли. Вода почти выкипела. В окне — никого… Только темнота. Коты продолжали распевать свои мартовские песни, а поставленная на повтор композиция всё так же умиротворяюще мурлыкала в одном наушнике: второй у Девочки из уха вывалился и висел. Сей факт она обнаружила, лишь когда зацепилась им за ручку ящика стола.

Откуда было в окне взяться фигуре? Квартирка-то — на пятом этаже…

Так и не поела Девочка в тот вечер пельменей: аппетит пропал. А утром она выдернула перед зеркалом первый седой волосок.

— А я говори-и-ила! — нравоучительно нудела Интуиция. — Неспроста это «ж-ж-ж»! Надо было соседей расспросить насчёт квартиры — может, тут что-то нехорошее произошло? Вот и бродят теперь… неприкаянные души…

— Ладно, будет тебе страшилки рассказывать, мы не в детском лагере, — поморщилась Девочка.

Вторая жутковатая странность случилась, когда Девочка принимала ванну. Она была уверена, что находится одна дома, а входная дверь заперта изнутри. Играла она себе мирно с пеной, лепила из неё бороду и усы, строила на голове пенную башню, делала маникюр — подрезала хорошо размокшую кутикулу на ногтях… Мерцала свечка в аромалампе, в воздухе пахло благовониями, Девочка расслаблялась и потягивала винишко.