Кира Шарм - Проданная

— Праздничного торта нет. Как насчет взбитых сливок с фруктами?

Морщусь. Когда я нервничаю, вообще ничего есть не могу, перед показами иногда целыми сутками ничего, кроме кофе, в себя впихнуть была не в состоянии. А сейчас тем более. К тому же, весь этот ужин — просто пытка. Чем больше оттягиваешь то, что должно произойти, тем больше нервов и напряжения. Я и экзамены устные всегда шла сдавать первой. Потому что ожидание меня всегда развинчивает. Эх, где те времена, когда все мои переживания сводились к экзаменам и показам!

— Мне достаточно. Даже слишком много.

— Жаль.

Санников встает со своего места. Впервые за вечер подняв на него глаза, вижу, как бушует в его взгляде ярость. Хоть лицо до ужаса спокойно и непроницаемо.

— У меня на них были большие планы, — даже не усмехается, просто есть меня глазами.

— Ну, раз ты решила закончить ужин…

Санников подходит ближе. Наклоняется так, что меня буквально затапливает его запахом. Терпким, горьковатым, таким резко-мужским, что сразу возникает ассоциация с охотой и опасными зверями. Его дыхание обжигает шею, и я прикладываю все свои силы, чтобы не вздрогнуть и не отшатнуться. Снова впиваясь в вилку так, что, кажется, скоро ее сломаю. Или собственные пальцы.

Подхватив за локоть, он резко дергает меня вверх, заставляя подняться.

— Тогда — раздевайся, София. Я хочу увидеть, за что заплатил такие бешеные деньги. Колье оставь. Как я говорил уже, оно очень тебе идет. Оттеняет кожу. И цвет глаз.

Я ждала чего угодно!

Но только не того, что все произойдет вот так!

Думала, он набросится на меня, подомнет под себя, или… Что-то вроде этого! Платье порвет, в конце концов, грубо повалит на стол и возьмет, — жестко, не считаясь с моими ощущениями!

Но вместо этого Санников отступает на приличное расстояние, шагов на пять.

В ледяном спокойствии смотрит на меня. И ждет…

Он сам будто высечен из мрамора. Ни единой эмоции на безупречном мужественном лице. Даже дыхание не участилось.

Будто вовсе не страсть это для него, даже не похоть. Просто тупое унижение для меня… Хотя, впрочем, так оно, конечно же, и есть. На что другое я могла бы рассчитывать?

— София, я жду, — летит в меня ледяной приказ. Санников скрещивает руки на груди.

Ощущение, что он до предела напряжен. Даже рукава пиджака натянуты так, что, кажется, порвутся и лопнут.

Но это не возбуждение.

Это напряжение, как перед броском. Оно выдает его готовность ломать меня, если я посмею ослушаться.

Но я не посмею. На физическом уровне.

С вызовом впиваюсь в его глаза взглядом.

Нарочито медленно расстегиваю молнию сбоку. Мне повезло, что она именно там, а не сзади. Не хотелось бы сейчас нелепо прыгать перед ним, пытаясь освободиться от одежды.

Сбрасываю платье, просто позволяя ему струиться вниз. Делаю шаг вперед, перешагивая оставшуюся на полу тряпку.

Его глаза в миг вспыхивают.

А я — стою по струнке, стараясь унять дергающиеся вверх руки, чтобы прикрыть грудь.

Воздух вмиг накаляется до невозможности. Кажется, я даже начинаю ощущать разряды тока, которые простреливают между нами, по всей комнате.

Его глаза ощупывают меня, — медленно, неторопливо, обжигая и жаля одновременно.

Санников рассматривает меня как покупатель свой товар.

Медленно скользит глазами вниз, чуть останавливаясь на губах. И дальше — по подбородку, заставляя кожу покрываться предательскими мурашками там, где прошелся его взгляд.

Соски начинает ломить, когда он останавливается на них. Будто снова ощущаю, как он их выкручивает, — болезненно и одновременно так сладко… Но сладости больше нет. Остается только болезненная тягучесть.

Опускается взглядом по животу, будто прощупывая каждый миллиметр.

А у меня внутри все сжимается.

Уже начинает казаться, что он испытывает ко мне интереса не больше, чем к обыкновенной скульптуре, только говорящей, как вдруг Санников вмиг оказывается рядом.

Резко дергает на себя, прижимая к огромной, стальной груди, о которую я почти ударяюсь.

Сжимает мою грудь, начиная лихорадочно скользить по всему телу руками.

И только рваное, чуть хриплое дыхание выдает, что он на самом деле безумно возбужден.

Мной или упоением собственной властью?

Этого не понять, как и того, что означает полыхающий в его глазах огонь, почти сжигающий меня…

Обхватывает ягодицы, раздвигая их в стороны.

Пытаюсь не зажиматься, но и расслабиться тоже не очень получается.

Особенно, когда он резким ударом бедра раздвигает мне ноги и мое распахнутое перед ним естество врезается в жесткую ткать брюк.

Это что-то запредельно порочное, — вот так. Когда он в костюме, даже не сняв пиджака, а я — совершенно обнажена.

Когда он мнет все мое тело своими руками, может коснуться где угодно, проникнуть пальцами, — а я вся нараспашку. Не могу увернуться, нельзя не позволить.

Это убийственно и одновременно возбуждает почему-то до безумия.

И он вертит мной.

Заставляет прогнуться назад, выставив перед ним грудь.

Опускает руку ниже, по спине, рассматривая мое оголенное перед ним тело.

Снова опускает руку к ягодицам, сминая их, сжимая так крепко, что наверняка останутся синяки.

И я позволяю. Я даже всхлипнуть не могу.

Только сжимаю зубы, а его палец уже резким ударом врезается между ягодицами, опаляя все внутри.

Санников со свистом выдыхает, продолжая пожирать мои выставленные перед ним соски глазами.

Резко дергает пальцем вниз, заставляя меня все-таки задрожать и сжать зубы еще крепче. Проталкивает второй палец, простреливая меня по внутренностям насквозь.

В его глазах плещется такой ураган, что способен сбить с ног, но я еще пытаюсь держаться. Даже запах Санникова меняется, наполняясь чем-то резким и сумасшедшим, до одури, дурманным.

Огромной ладонью охватывает мою грудь, чуть придавливая и снова отпуская. Зажимает между пальцами сосок и под кожу будто впивается миллион электрических игл. Перекатывает его, скользя сжатыми пальцами вверх-вниз, и я чувствую, что еще немного — и не смогу удержаться на ногах. Низ живота простреливает током и жаром. Тяжелый узел скручивается в невообразимую спираль, а его пальцы продолжают толкаться в узкой дырочке между ягодиц, каждый раз принося очередную вспышку перед глазами.

Он пьянит. Дурманит своим пороком. Отравляет не только тело, которое уже готово само дернуться к его пальцам, заскулить от невыносимого желания почувствовать его прикосновения на дрожащих складочках, внутри судорожно сжимающегося лона… Он травит мои душу, которая готова сдаться…

Наверное, это и есть его план.

Высший уровень издевательства и уничижения.

Санников хочет, чтобы я не просто отдавалась ему снова и снова, в любых позах, везде и всегда, когда ему захочется! Нет, он жаждет, чтобы я еще и умоляла его об этом!

А ведь я знаю, какими сладкими, какими невозможными бывают его прикосновения…

Сжимаю зубы еще крепче.

Изо всех сил заставляю себя не поддаваться. Оживляю в памяти лицо отца, — вымотанное, постаревшее после разговора с Санниковым. И сам разговор. Его хлесткий, злой, убийственный голос. Жестокие слова. То, что передо мной — вовсе не пылкий любовник, а жестокий монстр, который готов давить и продавливать снова и снова в угоду своей мести за то, в чем я совсем не виновата…

— Блядь, — его голос звучит совсем хрипло. Так, что и не разобрать почти, что он говорит.

Пальцы через вспышку боли врезаются в мое лоно, одним толчком. Но… Я совершенно сухая, спасибо воспоминаниям, они помогли и отрезвили. И он, конечно, чувствует это сразу.

Резко охватывает мой подбородок. Дергает вперед запрокинутую голову, заставляя мое лицо оказаться вровень с его.

Вряд ли намеренно, ощущение, будто не контролирует собственную силу. На нем точно останутся синяки.

— Встанешь на колени? — Губы сжаты так, что почти белеют. Каждое слово жестко хлещет, словно дает пощечину. Санников в ярости. А чего он ожидал? Что я поплыву и потеку сразу же? Вот уж нет!

— Удовлетворишь меня своим сладким ртом?

Слова прожигают ядом, граничащим с ненавистью. На лице пляшут желваки.

— Как скажешь, — вкладываю во взгляд как можно больше безразличия. Смотрю на него почти стеклянными глазами неживой куклы. И все же ненависть наверняка прорываться в них… Но ненависть — не слабость.

И Санников прекрасно ее считывает. Кажется, он способен уловить даже самую малейшую эмоцию.

— Тогда давай, София, — его челюсти после каждого слова сжимаются до хруста. — Покажи мне, чему научилась в Париже. Удиви меня запредельным мастерством. Иначе я останусь очень недоволен.

Он нажимает на мои плечи. Слегка, но будто заранее пресекая все сопротивление ему.

Но я не собираюсь сопротивляться. Нет. Наоборот, покорно становлюсь перед ним на колени.

— Расстегни сама, — мне в лицо упирается пряжка его ремня.

А кроме нее — его огромный, даже через ткань белья и брюк ощутимо дернувшийся член, как только я начала, наконец, дышать.

Я настраивалась на такое. Даже почти морально была готова к тому, что вот именно так все и будет.

Но. теперь, когда уже стою перед ним на коленях, а его член буквально размазывает пока еще сквозь одежду, мое лицо, оказалось, что я совершенно к этому не готова.

И, как назло, память снова и снова предательски подбрасывает воспоминания о той далекой ночи.

Боже, каким он был страстным тогда! Как безумно реагировало на прикосновения Стаса мое тело! Как я плавилась под его руками и ослепительно рассыпалась на тысячи кусков в сумасшедшем оргазме! Как мечтала, чтобы он стал моим первым мужчиной тогда!

Предательская память.

Несмотря на все. он до сих пор действует на меня просто убийственно. Даже теперь заставляет трепетать, а все тело просто ломит от неудовлетворенного, ненасытного желания, которое лишь он один умеет пробудить. Даже оставаясь на расстоянии.

Это Дьявол. Не человек, уж точно. Самый настоящий бес!

И все равно где-то на подсознании я воспринимаю его как того, кто однажды спас мне жизнь. Чьи губы делали мне искусственное дыхание, но стали жарче любого поцелуя, который у меня когда-либо случался. О ком я грезила в своей первой наивной и глупой влюбленности. Кто разбудил во мне первую чувственность…

И вот теперь он меня ломает. Я на коленях и сейчас начнется самый омерзительный акт его удовлетворения. В котором мне не быть равноправным партнером. Я просто та, об которую будет удовлетворяться он.

И моей воли не хватает. Он унижения вся кожа на обнаженном теле будто покрывается инеем. Полнейшее ощущение беспомощности. Я не смогу ему отомстить за это. Никогда. И это убивает, делает меня той, кто так и останется перед ним на коленях. Навсегда. До конца жизни. Он перешагнет и забудет, но это уже не вытравится из меня.

Пальцы простреливает током, когда я все же прикасаюсь к пряжке его ремня.

Расстегиваю, чувствуя, как руки холодеют и немеют.

Тяну язычок молнии, звук которой кажется мне таким оглушительным, что закладывает уши. Он теперь останется со мной, наверно, навсегда.

— Быстрее. София, — новый ледяной приказ звучит очередной пощечиной. В нем нет ни капли страсти, ни грамма человечности. С проститутками, наверное, и то разговаривают иначе.

Но быстрее не выходит, — пальцы не слушаются, медленно, наверно, даже слишком, тянут вниз брюки и белье под ними.

Его член тут же будто выстреливает, освободившись. Ударяет меня по лицу.

Горло перехватывает спазмом от сдерживаемых слез, уже готовых прорваться против моей воли. Впервые в жизни я вижу эту часть тела у мужчины. Это будет мой первый настоящий сексуальный опыт. И мне теперь до чертиков жаль, что он выходит вот таким! Черт! Черт бы сто раз и еще столько же побрал бы Стаса Санникова! Если бы не он, у меня хотя бы была бы возможность свой первый раз прожить, прочувствовать совсем иначе! Если бы он еще тогда не заклеймил бы меня той пьяной, больной, дьявольской страстью, после которой я просто не могла воспринимать других мужчин!

Его член действительно, по-настоящему, огромный.

Переключаюсь на то, что должна сделать от сожалений по своей судьбе. На это еще придет время, но только когда останусь одна.

С ужасом понимаю, что вряд ли смогу сделать то, чего он хочет. Это не поместится в мой рот! А если и поместится, то всего на небольшую верхнюю часть!

На широкой красной головке появляется капля смазки. Его орудие снова дергается, будто крича о нетерпении своего хозяина.