Галина Чередий - Проект «Ворожея»

— Знаю. Скажите ему, что мы скоро будем.

Гудвин выглядел, мягко говоря, хреново. Под обоими глазами налились огромные фингалы, как бывает при сотрясении, и без того узкое лицо с острыми чертами осунулось еще больше. Ну точно натуральный крысеныш, продолжающий зыркать на меня со злостью и превосходством, даже находясь на больничной койке. Жалости у меня к нему не было, несмотря на то, насколько беспомощно и плачевно он выглядел со своим тщедушным тельцем, прикрытым больничной простынкой.

— Я запрещаю длительное общение, — гундел за спиной доктор Мазуров. — Отечность еще не спала, и перенапрягаться ему нельзя, или может опять открыться внутричерепное кровотечение.

— Думаете, я его планирую вагоны заставить разгружать? — огрызнулся я, наблюдая, как быстро просветлялась физиономия Гудвина при виде Влады и как облегченно улыбнулась она ему в ответ.

— Привет, сестренка, — поднял в приветствии тощую ручонку Гудвин. — Я твой должник теперь на веки вечные.

— Прежде чем начнешь долги отдавать, подумай хорошенько, — сразу решил предупредить я. — А то, если, не дай бог, что, я тебе головешку проломлю уже так, чтобы наверняка.

Влада бросила на меня краткий взгляд, в котором я прочел просьбу о снисхождении, но не упрек.

— И тебе не хворать, мент, — недовольно проворчал Гудвин. — И сразу для ясности: тебе я не рад, так что говорить буду только с Владой, но, так и быть, можешь слушать и использовать все в своих целях.

— Да как бы мне не обделаться от твоей неописуемой щедрости, — буркнул я, усаживаясь на стуле у окна. — Не хочешь для начала просветить нас, как смог свое рандеву на развалинах с маньяком организовать. Может, сподобишься контакты его дать?

— Даже если и расскажу вам, это уже никакой пользы не принесет. Просто обозначу, что есть некий закрытый форум, где о таких встречах договариваются. Но палить я его не собираюсь, чай, не последний день живу. Я ведь не наивный надеяться, что ты не сольешь этот междусобойчик в соответствующий отдел вашей конторы.

— Правильно думаешь, — подтвердил я, располагаясь поудобнее.

— Общее описание этого козла, фоторобот, или как там у вас водится, составить помогу, — Гудвин продолжил наше своеобразное общение, когда мы оба смотрели на Владу как на проводника, а она хранила молчание. — Но только строго неофициально.

— Зачем ты пошел туда один? — наконец спросила Влада. — Почему не дождался нас или не взял хотя бы кого-то из своих парней?

— Не лечи меня, сестренка, — ощетинился крысеныш, искушая меня треснуть его все же по чему-нибудь не жизненно важному. — Я сам накосячил, сам хотел и исправить.

— Исправил? — влез я снова, видя, что моя девушка намеревается ограничиться только тяжелым вздохом. Я быть великодушным с ним не собирался. — Теперь у маньяка есть еще и пистолет, который ты ему столь щедро преподнес.

— Думаешь, это так легко — просто взять и выстрелить в человека? — дернулся Гудвин, и голос его стал почти визгливым, как у оскорбленного мальчишки. — Я не смог.

"Не можешь — не берись" — едва не выдал я, но Влада остановила меня взглядом.

— Теперь он выбрал Владу своей следующей жертвой. Как тебе такое? — вместо этого сказал я, и Гудвин, резко повернувшись теперь ко мне, уставился шокированно и неверяще.

— Брешешь, мент, — просипел он придушенно.

— С самого начала брешешь на каждом шагу нам только ты, волшебник гребаный, — Вот ведь чуть не при смерти лежит сученыш и решает, какой инфой нас осчастливить, а какую придержать. — Ты своей башкой ушибленной соображаешь, что теперь он каждый день может из-за угла в нее целиться именно из твоего пистолета, дебил. Она за тобой по этим развалинам долбаным лазила, рисковала…

— Антон, — попыталась остановить меня Влада, но я видел по исказившемуся лицу Гудвина, что тормозить не время, надо дожать мерзавца мелкого.

— Благодаря ей ты, может, только и жив. А вот из-за твоей тупости и упертости под угрозой ее жизнь и жизни других.

— Антон, пожалуйста.

— Да все, молчу я, — поднял я руки и плюхнулся на место. — Пусть и дальше трясется над своим сраным бизнесом. А то подачки он нам бросает, фоторобот.

— Ладно. Я все понял, — заорал Гудвин. — И вообще-то он и без моего ствола не сидел без дела, так что нечего из меня крайнего, если что, делать.

— Прекратите. Это хорошим не кончится, — повысила голос Влада, строго глядя то на меня, то на парня. — Тимур, мы будем рады любой помощи, которую ты готов нам оказать.

Я презрительно фыркнул, а кудесник от химии с минуту рассерженно сопел.

— Это правда, что этот урод на тебя прицелился, сестренка? — наконец тихо, сердито спросил он.

— Похоже, что так, — подтвердила Влада.

— С чего взяли?

— Сейчас мы тебе еще и отчитываться начнем, — не выдержал и "вставил свои пять копеек" я. — О тайне следствия не слыхал?

— Ой, да видал я ваши тайны знаешь где? — огрызнулся Глазов. — И вообще, может, хватит цапаться, мент? Я и правда помочь хотел. Хочу. А теперь тем более.

— Ладно, — примирительно ответил я. — Хотел — помоги.

— У меня дома есть кое-что… — тихо начал он, но прикусил губу, явно колеблясь и еще просчитывая все возможные последствия и одновременно подозрительно косясь на дверь, за которой остались его дуболомы. — Короче… Я всегда обговариваю, что первая встреча с клиентом у меня дома и никак иначе. Мало ли… И пока перетираем, угощаю гостя под любым предлогом одной весьма полезной штучкой.

Гудвин уставился на меня явно в ожидании колкого замечания или открытого осуждения, но я счел за благо прикусить язык для пользы дела.

— Это мой собственный рецептик своего рода сыворотки правды, — продолжил он. — Клиент вообще самого действия не замечает и потом не вспоминает. Просто минут пятнадцать из его сознания выпадают начисто. А в это время люди мне много чего выболтать успевают. Кто-то о самых тайнах постыдных, кто-то о том, что жрет внутри, но сказать никому нельзя, кто о чем, в общем, но все сугубо личное. То, что они ни за что огласке предавать не захотели бы. А у меня в комнате аппаратура. Так что есть у меня и фейс этого маньяка, и кое-какие его откровения о прошлом имеются.

— Почему же ты молчал? — Я видел, что Влада едва сдерживалась, чтобы не обрушиться на засранца с упреками.

— Потому что. Во-первых, я с ментами не сотрудничаю. А во-вторых… Что ты обо мне подумала бы, выложи тебе я все сразу?

— Что в тебе достаточно смелости, чтобы не стыдиться того, что ты делаешь, раз уж ты этим занимаешься убежденно.

Так его, моя девочка. Я тобой горжусь. Молча пока.

— Вовсе нет. Посчитала бы меня уродом, подлым хорьком, чужие грехи собирающим для собственной выгоды, — Ну-ну, какая точная самооценка, но я воздержусь от комментариев. — А я этого никому никогда показывать не собирался. Просто на всякий случай хранил, для подстраховки.

— Не нужно передо мной оправдываться, Тимур. Не мне тебя судить за что-либо. Просто скажи, как нам получить нужную информацию, потому что время — это, возможно, чья-то жизнь.

Гудвин опять замялся.

— Слово дашь? — прищурился он испытывающе на Владу.

— А ты поверишь?

Мля, детский сад какой-то, ей богу.

— Твоему поверю. Такой, как ты, чужих секретов не надо, сестренка. Тебе их и так через край.

— Что я должна пообещать?

— Дело в том, что я точно не помню, на какой у меня флешке нужное вам. Придется все просматривать. И мои ребята об их существовании тоже не в курсе.

— Ага, на друзьях-прихлебателях ты свои чудо средства тоже, видно, пробовал? Причем недобровольно, — хмыкнул я и заработал злобный взгляд от него.

— Слушай, мент, а не пойти бы тебе покурить, пока мы с сестренкой тут посекретничаем? — не выдержал он.

— Не курю и другим не советую. И хрен тебе, а не тет-а-тет с Владой. Не в мою смену, как говорится.

Гудвин опять погрыз свою губу, пристально глядя то на меня, то на Владу.

— Эх, предупреждал же я тебя с ним не связываться, — вздохнул он. — Но все вы, бабы, против таких козлин иммунитета не имеете, и ноги у вас сами собой разъезжаются.

Нет, ну я его сейчас точно уже добью. Туда этому языкатому и дорога.

— Ладно, если чо — поплакаться в мое плечо всегда можешь.

— Хиловато плечико, — фыркнул я, опять заводясь.

— Прекратите. Тимур, вернись к делу, — одернула нас Влада.

— Ладно, ты мне пообещай, что ничего копировать, кроме куска с этим маньяком не будете. И потом все до одной уничтожите.

— Обещаю, — твердо ответила Влада.

Глазов поманил ее ближе и что-то шепотом стал объяснять, а я закатил глаза. Конспирация, мать ее.

— Эй… капитан Чудинов, — окликнул он нас, когда мы уже собрались уходить, произнося мои звание и фамилию как ругательство. — Ты это… с моими ребятками-то снаружи постой, пока сестренка сходит за нужным. Нечего тебе у меня там шарить.

— Да ради бога. Думаешь, мне интересно на твои вибро-массажеры для простаты и коллекцию гей-порно смотреть? — отмахнулся я.

— И правда, чего ты там нового увидишь, когда своего полно, — в тон мне отклацнулся Гудвин. — Еще увидимся, кобелина ментовская.

— Уж будь уверен, хорек криминальный.

Сколько дерьмовых человеческих тайн может храниться на одном крошечном кусочке пластмассы в виде милой зверюшки из мультика? Как выяснилось — много. Постыдные секреты, подлые поступки, предательства, унижения, испытанные лично и через которые других заставили пройти, и даже преступления бесконечным потоком изливались на нас с экрана моего старенького ноутбука уже второй час подряд. Поначалу я едва сдерживал бешенство, слушая эти монотонные, как у едва проснувшихся голоса и всматриваясь в отрешенные, неподвижные лица людей, пребывающих на этих записях в пространстве худших моментов своей жизни. Но постепенно злость стала оседать и пришли отстраненные, лишенные эмоций размышления. Гудвин поступил хреново, создавая эту коллекцию гадких секретов? Безусловно. Но мне ли так психовать по этому поводу, изображая праведный гнев? Разве я в процессе своей работы не занимаюсь чем-то подобным? В поисках справедливости для одних, походя вскрываю гнойники порочности и боли других, из которых зачастую и произрастают сами преступления. Только в моем случае я еще и предаю это огласке, так или иначе, запечатлеваю это не просто в памяти или на флешке, где никому не придется это увидеть, а облекаю в сухие формулировки официальных документов, за которыми может скрываться годами вынашиваемый гнев и обиды. Закон гласит: если есть преступление, должен быть тот, кто за него в ответе. Его обязательно надо найти, обличить, передать в руки условно гуманного правосудия. Но как же часто я сталкивался с тем, что жертва оказывалась ничуть не меньше виновна, а иногда и являлась большим чудовищем, чем преступник. Тимур по своей сущности — засранец. Но и большинство тех, кто приходил к нему, отнюдь не невинные овечки. И я не оправдывал его, просто чем дальше смотрел, тем гаже становилось, и сочувствие к обманутым и одурманенным рассеивалось как дым. Возможно, у каждого были свои оправдания. На самом деле, они всегда есть у каждого из нас для себя и тех близких, на чью истинную природу мы можем и хотим закрывать глаза. "Так получилось", "обстоятельства были сильнее", "не было другого выхода", "это молодость и глупость, а не откровенная жестокость", "не я был первым, кто причинил боль", "если я хочу этого так сильно, то почему должен отказываться, жизнь одна"… Да бесконечное множество. Странная человеческая природа, когда мы с совершенно разных ракурсов видим поступки свои собственные и тех, кто нам дорог, и то же самое, сотворенное посторонними.

— Антон? — позвала Влада, которая до этого сидела, прижавшись ко мне, на моем слегка продавленном диване и так же неотрывно смотрела в экран. — Скажешь мне что-нибудь?

Там сейчас очень красивая девушка с одурманенным лицом и полуулыбкой, вызывающей тошноту, рассказывала, как будучи подростком, обидевшись за какую-то никчемную хрень, наврала отцу, что в его отсутствие к его новой жене приходил любовник. А потом несколько часов из своей комнаты подслушивала, как скорый на расправу папаша "воспитывал" якобы неверную.

— После этого она ни в чем мне не рисковала отказать, — бездушным голосом сказала девушка, и меня едва не передернуло. Качество звука было хорошим, а вот видео — просто отвратительным, и встреть я авторшу этих откровений на улице, вряд ли узнал бы. В ее случае, может, и к лучшему, а вот в свете того, что нам бы неплохо иметь четкое изображение лица маньяка, когда мы докопаемся до него в этом людском мусоре, это не радовало.

Влада была притихшей и молчаливой с того момента, как вышла из дома Гудвина с полными карманами флешек и внезапно снова стала тревожно озираться, как уже случалось дважды до этого. И на кухне, когда мы соображали быстрый поздний ужин, и по дороге она все время тянулась ко мне, дотрагивалась, словно нуждалась в непосредственном контакте. Я никогда не был поклонником непрерывных обнимашек-прикасашек, но с Владой это происходило совершенно ненапряжно. Естественно, как моргать или дышать. Ей было это необходимо сейчас — я давал. Чего уж проще?