Кресли Коул - Профессионал

Он будто проснулся:

— Я беспокоился, что ты не сможешь принять меня таким, какой я есть.

— Знаете, что странно? Меня больше расстраивает, что я так и не узнала, как вы с ними справились, чем то, как именно вы зарабатываете на жизнь.

Он посмотрел на меня и мягко произнес:

— Какое сокровище… — затем, оживившись, выпрямился. — Давай поговорим о менее тревожных вещах, о будущем. Сегодня вечером я запланировал банкет в твою честь. Ты встретишься со всеми членами нашей организации, со всеми нашими бригадирами. И так же со своим кузеном Филиппом.

— Я столкнулась с ним по пути.

Казалось, Ковалев удивился.

— Большинство девушек первая встреча с ним просто поражает.

Возможно, не положи я глаз на Севастьяна.

— Филипп — сын моего дальнего родственника и лучшего друга, который недавно скончался. Бедняга тяжело это воспринял. Твой приезд — как раз то, что ему нужно…

Остаток дня прошёл в дружеской беседе. Мы с Ковалёвым обнаружили, что одинаково не любим комедии с шутками "ниже пояса", обожаем животных и фильмы про ограбления.

— Правда, обычно в них мало правды, — заметил он, тем самым напомнив, что я разговариваю с криминальным авторитетом.

Он рассказывал мне о моей матери — ей нравилось заниматься садоводством, сажать растения, она была бы рада узнать, что я выросла на ферме. Он предложил мне утром сразиться с ним в шахматы и пообещал научить обращаться с часовыми механизмами.

Когда все они пробили пять, Ковалёв сказал:

— Как бы я не наслаждался беседой, придётся тебя отпустить, чтобы ты успела расположиться до банкета.

— О. — Банкет-шманкет, я жажду провести с отцом больше времени.

Ковалёв доверительно сообщил:

— Уже жалею о том, что его запланировал, мы могли бы тихо поужинать, не прерывая разговора. — Ему также не хотелось со мной расставаться. — К нам мог бы присоединиться Алексей.

В дверь постучали. Помяни чёрта.

— Как раз вовремя, сынок, — сказал Ковалёв. — Ты не проводишь Натали в её комнаты?

— Я думал, ты захочешь это сделать.

— Нет-нет, вы идите. Увидимся вечером, дорогая. — Он поцеловал меня в макушку, так естественно.

Когда мы с Севастьяном вышли из кабинета, я не могла перестать улыбаться. Сибиряк оказался прав — я не знала, о чём говорю; Ковалёв оказался потрясным.

По пути к главной лестнице, Севастьян, наконец, заговорил.

— Ты в хорошем настроении.

— Как ты и говорил, Пахан — классный. — Моё предубеждение относительно Ковалева оказалось до смешного неправильным, и я также ошибалась насчет Севастьяна. Пора поставить свой анализатор мужчин на паузу — должно быть, он имеет географические ограничения.

Севастьян поднял брови.

— Ты зовёшь Ковалёва Паханом?

— Он сам меня попросил, — попыталась оправдаться я.

— А ты согласилась, несмотря на его занятие?

Я вздохнула.

— Подкалываешь? Придумай что-нибудь поинтереснее. Кроме того, как ты и говорил, теперь я многое понимаю. — Я выдержала его взгляд. — И очень рада, что ты впихнул меня в этот самолёт. — По нескольким причинам…

Казалось, его взгляд потеплел, но он быстро отвёл глаза, и мы пошли дальше по длинной галерее. Наверное, мы направлялись в другое крыло.

Когда мы остановились перед белыми дверьми, он сказал:

— Это твои комнаты.

За ними оказалась огромная гостиная, не уступающая обстановкой кабинету Пахана, но больше соответствующая женскому вкусу.

Декор определённо подбирался для девушки. Очень богатой русской девушки.

— Это так чудесно. Но, эээ, где я буду спать?

Вздохнув, он пересёк комнату, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Мы прошли в смежный кабинет с шикарным новеньким "маком", затем кинотеатр с экраном во всю стену, и, наконец, достигли спальни.

Войдя внутрь, я пробормотала:

— О-фи-геть.

— Извини?

— Ты, наверное, издеваешься. — Я крутанулась на месте, оглядывая массивную кровать, ручной росписи комод размеров с лифт, портьеры, шелковые кисточки на которых были с моё предплечье. Под ногами сверкающий мрамор пола устилали восточные ковры. На потолке затейливо выполненные лепнины были покрыты золотом. Основным цветом был мой любимый — нефритово-зеленый.

— Пахан ведь не сделал это специально для меня?

— Конечно, сделал. Ведь ты его дочь. Он получал огромное удовольствие, пытаясь представить, какой ты окажешься.

— И ты знал, что зеленый — мой любимый цвет.

Он наклонил голову.

Это напоминание о его вмешательстве в мою жизнь почему то уже не вызывало такое раздражение, как раньше.

— Ну, хоть какой-то толк от этой слежки, а?

Проигнорировав последнее замечание, он сказал:

— Наряды для тебя в гардеробах.

— В гардеробах — во множественном числе?

— Естественно.

— О. И кто выбирал эту одежду?

— Стилист. Если тебе что-то понадобится, она будет ждать твоего звонка.

Рядом с экстравагантной приветственной цветочной композицией я заметила кожаную папку и несколько подарочных коробочек. Папка содержала набор кредиток и список телефонов Ковалева, управляющего имением, конюшни, моего стилиста, горничной, кухни.

— Мне дождаться Пахана, чтобы открыть подарки?

Севастьян поднял брови:

— Что-то мне подсказывает, что скоро прибудут новые.

В первой коробке лежал смартфон, который словно был прислан из будущего. Я на неделю раньше могу позвонить Джесс, чтобы уверить в том, что я жива, и, в конце концов, смогу связаться с мамой. Правда я понятия не имела, что ей сказать.

Другие коробки — из таких магазинов, как Картье, Гарри Винстон, Микимото и Бучелатти — были полны сверкающих драгоценностей: короткое ожерелье из трёх нитей жемчуга, сапфировые серьги, цепочка с изумрудным кулоном и браслетом в комплекте. Этот браслет был таким массивным и крепким, что с его помощью я могла отбивать даже пули, как какая-нибудь Супер-женщина.

Повернувшись к Севастьяну, я пошутила:

— Должно быть, драгоценностей здесь на миллион долларов.

Когда он поднял ладони в жесте "ну что тут поделаешь?”, я вскричала:

— О, Боже. Так и есть! — и судорожно вздохнула. Эта ситуация была слишком дикой — переполняющей. Я живу во дворце. Я действительно не пойду завтра в университет, вместо этого стану играть в шахматы со своим отцом-миллиардером.

Это была моя "новая жизнь" на "обозримое будущее".

Я подошла к балконным дверям и распахнула их, чтобы впустить немного свежего воздуха. Стоя там, я любовалась, как туман опускался на ухоженные сады, и по всему поместью начали зажигаться фонари.

Севастьян присоединился ко мне, подойдя к балконным перилам. И меня вновь захлестнуло ощущением близости. Но он оставался совершенно холоден.

— Что это за строение? — спросила я, указывая на двухэтажный особняк, расположенный по диагонали от нашего крыла. Как и в случае с озерным павильоном, архитектура и цвета, использованные в оформлении, сочетались с главным зданием. Рядом был припаркован блестящий черный мерседес, похожий на тот, который Севастьян арендовал в Линкольне.

— Мой дом, — ответил он.

— Ты живёшь здесь?

— Da. Хотя у меня есть квартира и в Москве, — тон его ответа без сомнения намекал на мой комментарий об обыске его комнаты — и других вещах. Например, о наблюдении за тем, как он будет мастурбировать.

Я сглотнула, вглядываясь в его лицо, этот мужчина вызывал столько вопросов. О чём он сейчас думает? Как он получил этот сексуальный шрам на губах? Кто сломал ему нос?

Целовал ли хоть кто-нибудь эту слегка неровную переносицу?

— Наверное, ты скучал по этому месту, когда околачивался в Линкольне.

Он пожал плечами.

— Сейчас я возвращаюсь вниз.

Я прошла за ним в комнату.

— О чём тебе так срочно нужно поговорить с Паханом?

— Надо обсудить личные вопросы, Натали, — бросил он через плечо.

Я прищурилась.

— Ты расскажешь ему о нас, да?

Он резко повернул голову в мою сторону.

— Нет никаких нас, — произнес он с такой горячностью, что я чуть не отпрянула.

— Ты знаешь, о чём я.

— Я собираюсь признать, что вёл себя с тобой недостойно. Я обязан это сделать.

Ковалёв мне очень нравился, но, по правде говоря, знала я его недостаточно. Какое наказание может повлечь за собой подобный проступок?

— Он очень рассердится? — Представить, как Ковалев выходит из себя, я не могла, но, с другой стороны, я не могла представить и то, как он шантажирует политиков.

— На тебя? Не рассердится совсем. Что касается меня, то явно не сильнее, чем я сам на себя зол.

Севастьян начинал меня бесить. Я бросилась за ним:

— Слушай, я только что приехала и с Паханом сейчас всё складывается хорошо. Зачем раскачивать лодку, если мы с тобой едва ли вообще что-то делали? Я удержалась и не осквернила тебя. От моих когтей ты был в относительной безопасности.

Каменный взгляд.

— Пожалуйста, прошу, не делай из тривиальной ситуации проблему.

— Тривиальной? — Он преодолел расстояние, остававшееся между нами, и мы оказались нос к носу. — Может быть, для опытных взрослых. Но тебя едва ли можно назвать опытной, не так ли? — Его дыхание участилось одновременно с моим. В воздухе разливалось напряжение. О, Боже, его опьяняющий запах обрушился на меня как раз в тот момент, когда я вспомнила о его обещании "девственница или нет" и признании "то, что должно было приглушить мой аппетит, только его распалило".

Вздёрнув подбородок, я выгнулась к нему, пока между нами нельзя бы было просунуть и листка бумаги.

— То, что у меня не было секса ещё не говорит об отсутствии у меня всякого опыта.

Он наклонил голову на бок, скользя взглядом по моему лицу, словно пытаясь что-то понять, но тщетно. Это ощущение было мне знакомо.

— И если тебя так беспокоит моя девственность, — сказала я, — то это легко исправить.

Он сжал кулаки.

— Ты имеешь в виду, с другим мужчиной?

От такого проявления ревности я опешила, так что поспешила напомнить:

— Ты сам можешь это сделать. — Когда я буду влажной и готовой. Меня снедало любопытство — как именно он избавит меня от девственности; можно лишь догадываться, какие у этого мужчины ещё трюки в запасе. С моих губ сорвался длинный выдох, и я обнаружила, что шепчу, — ты всё ещё можешь.

Он отпрянул так, словно я была заразной.

— Может, я хочу рассказать всё Пахану, чтобы этого больше не повторилось.

— Ты уверен, что больше не захочешь?

— Да, — ответил он и начал крутить кольцо на большом пальце. Возможно, этот жест выдает его, когда он лжет?

— Я была для тебя лишь работой, Севастьян?

Он смотрел мимо меня куда-то вправо.

— Это всё, что ты из себя представляла.

— Ты бы хотел, чтобы тебя никогда не посылали в Америку?

Он посмотрел мне в глаза:

— Каждый миг каждого дня, — и кольцо он больше не крутил.

Дззззинь.

В моих комнатах есть звонок? Торопясь к дверям, которые были расположены довольно далеко от спальни, я гадала, стоит ли там Севастьян, который явился за мной. Хоть вначале его прощальные слова меня задели, я убедила себя, что он пытается быть хорошим солдатом, который не должен касаться запретной женщины.

Воспрянув духом, я обследовала комнату, собираясь к банкету. Приняв ванну, превышающую размером большинство семейных бассейнов, я храбро перерыла всю одежду, обувь, сумочки и косметику.

Хотя бельё в самолёте не было чересчур сексуальным, гардероб представлял куда более широкий выбор. Я осмелилась на чулки, чёрные шелковые стринги и соответствующий открытый бюстгальтер — на случай, если Севастьян извинится за своё отвратительное поведение и признает, что его заводят всякого рода табу (ну может же девушка помечтать!)

Для банкета я решила склониться в сторону платьев, выбрав облегающее платьефутляр тёмно-синего шёлка. Этот цвет делал мои глаза больше голубыми, нежели зелёными.

Волосы я собрала наверх, чтобы продемонстрировать золотое колье-ошейник и висячие серьги. И хоть я никогда не была фанаткой косметики, тем не менее, решилась на тушь и блеск для губ.

Пригладив платье, я распахнула дверь.

— Филипп?

— Подумал, что смогу сопроводить тебя на пир. — Он был одет по последней моде: узкие брюки и приталенный пиджак. Галстук был слегка ослаблен, и весь вид в целом как бы говорил: студент Лиги Плюща, рано начавший веселиться. — Выглядишь восхитительно, кузина. — Он поцеловал мою руку.