Его глаза снова затуманились. Он опять переживал те мучения? Я этого не желала, я лишь хотела его утешить.

Он глухо повторил:

— Проигрывал по-крупному.

— Расскажешь?

Он закрыл глаза.

— Непременно. Но не сегодня. Не спрашивай меня об этом сейчас. — Его глаза распахнулись. — Ты ведь не уйдёшь?

Моё сердце дрожало, рассыпаясь на кусочки.

— Не уйду, — заверила я его. Легко же мне было требовать равной открытости нашего прошлого, когда в моём не было ничего шокирующего или даже просто примечательного. Я хотела, чтобы мы были равны, но о нашем прошлом такого сказать было нельзя. — Расскажи, что стало с твоими братьями?

С явным облегчением уйдя от предыдущей темы, Севастьян сказал:

— Родственников у нас не было, так что они оставались в усадьбе, пока не явились соцработники, чтобы организовать их дальнейшее воспитание. Я оставался в стороне, опасаясь уголовного преследования, а также потому, что с каждым годом становился всё больше похож на своего отца. Я хотел избавить их от своего вида. И только много лет спустя я узнал, как Максим убедил власти, что они вдвоём с Дмитрием видели, как отец, напившись, упал с лестницы, и что их старший брат пропал без вести, потому что обезумел от горя. Даже тогда никто не мог превзойти Максима в изобретательности.

В голосе Севастьяна сквозила братская любовь, что было странно, если вспомнить, как холодно он с ним обращался.

— Я думал, что избавил братьев от тирана, что они стали свободными. По крайней мере, это было моей заслугой. — Он схватился за лоб — Но всего несколько дней назад Максим признался, что опекуны, воспитывавшие их с Дмитрием, были… даже хуже отца.

— Что произошло? — спросила я, но уже догадалась. Над братьями издевались так же, как и над Севастьяном — словно это была их судьба, несмотря ни на что.

— Об этом я говорить не буду, это не мои тайны.

Я вспомнила день, когда мы ездили в музей, тот момент, когда он вернулся домой. Ничего не сказав, он обнял меня, словно я была его единственным спасательным кругом. Неужели именно тогда он узнал обо всём от Максима?

— Я понимаю, Севастьян. Но ты не можешь себя за это винить. Тебе было только двенадцать — ты не мог знать об этом.

— Я их бросил. Для них всё обстоит именно так, и за это они меня ненавидят. Максим поменьше, чем Дмитрий, потому что лучше помнит меня. Но в глубине души они оба хотят, чтобы я страдал за то, что с ними случилось. Зачем мне знакомить тебя с семьёй, зная, что они меня презирают?

— Меня не волнует, что думают о тебе другие.

— Разве? Я не хочу, чтобы хоть кто-то влиял на твоё мнение обо мне. Иногда ты смотришь на меня, как будто я какой-то герой. Я не могу объяснить… ничто не объяснит, как это на меня влияет.

Тоска в его взгляде навела меня на одну мысль:

— Что, если ты узнаешь, что большая часть моей жизни была совсем не героической? Что, если узнаешь, что я ненавидела — и ненавижу себя за всё потерянное время? — Он придвинулся ближе, сокращая расстояние между нами, этого я и желала. — И потом, сумев, наконец, выиграть — в работе и в жизни — я вдруг теряю тебя.

Не доверяя собственному голосу, я протянула ему руку.

Он посмотрел на неё с недоверием, а потом буквально бросился к ней. Рассеянно взяв и вторую, он принялся греть их в своих ладонях. Потому что они были ледяными.

Наконец, я сказала:

— Спасибо, что доверился мне.

— Разве я тебе не противен?

— Нет, конечно. — Мне хотелось его обнять, но это был чересчур шаткий момент. — В случае с отцом это была самооборона. Думаю, для тебя всё смешалось, потому что ты был ещё слишком мал. — Со временем в его голове всё спуталось, и чувство вины затмило реальность: не защити он себя, он бы погиб. — У тебя не было выбора.

— Каждый день из зеркала на меня смотрит мой отец.

— Ты совсем на него не похож, — горячо заметила я.

Он хмуро на меня посмотрел.

— Как ты можешь так говорить, если сама сказала, что совсем меня не знаешь?

— Разве твой отец тащил бы на себе эту вину на протяжении почти двух десятилетий?

Разве ненавидел бы себя за то, над чем не имел совершенно никакой власти? Севастьян сглотнул.

— А что насчёт остального…?

— Я просто рада, что ты выжил. И что рассказал мне об этом.

Казалось, его переполняли эмоции.

— Ты ведь не думаешь, что я поверю, будто ты добровольно останешься со мной после всего того, что я сделал — и что со мной сделали? И в меньшей мере потому, что я сам в этом признался!

— Придётся поверить, потому что это правда. То, что я узнала, лишь сильнее привязывает меня к тебе.

Он молчал, казалось, целую вечность.

— Скажи, о чём ты думаешь, Севастьян? Что чувствуешь?

— Чувствую? — Он фыркнул. — Ты меня только что сразила. Нет, убила. Мне никогда не будет нужен никто другой, но вот ты собиралась от меня отказаться. — Он опустил руки, внутри него начал закипать гнев. — Ты не можешь думать, что всё это просто случайность! Много лет назад меня нашёл Пахан. Каким-то образом, находясь на другом конце мира, его отыскала ты, и он послал к тебе меня. В любой момент я мог тебя потерять.

В бане Севастьян сказал мне, что это было неизбежно. Теперь я поняла, почему он так думал.

И я сама пришла к такому выводу.

Протянув руку, он схватил меня за локоть.

— Всю свою жизнь я не подозревал, что мне так нужна эта прекрасная великолепная рыжеволосая девушка. Потом я её увидел. Следил за ней. Всё это время она даже не знала, что проводила свои дни, непрерывно мучая меня.

Я ахнула:

— Севастьян…

— Впервые увидев тебя, я чуть было не упал на колени. Мне хотелось полностью захватить твои мысли, как это сделала со мной ты. Когда мне удавалось уснуть, мне снилась ты, и просыпался я, трахая простыни. — Он усилил хватку, будто кто-то пытался меня у него отобрать. — Я хотел, чтобы ты на меня посмотрела. А потом, в том баре, ты взглянула. Ты проявила ко мне интерес, и, что самое удивительное, Пахан это одобрил. Он лишь просил дать тебе время. — Он отпустил меня и вновь принялся ходить взад-вперёд. — Время — когда этот чёртов Филипп начал подкатывать к моей женщине!

— Я не выбрала Филиппа.

— Ты не выбрала и меня! Пока не оказалась наедине со мной, напуганная, потрясённая смертью Пахана. Я воспользовался тобой в ту ночь, и в каждую следующую тоже.

— Нет, — твёрдо сказала я, — я тебя тоже хотела.

— Потому что не знала, какой я на самом деле. Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свои извращения, чтобы причинить тебе боль? Я боялся, что стану похож на своего отца. Я так этому сопротивлялся, но когда ты сказала, что можешь уйти к другому — это переполнило мою чашу.

Надавив на него, я причинила ему боль? Заставляя заниматься сексом, который его не устраивал? Учитывая, то, что я узнала — и то, о чём он ещё умолчал — мне оставалось только гадать.

Он мог получать удовольствие со мной, но потом себя презирать.

Сейчас он говорил со мной, и мне необходимо было узнать больше.

— Расскажи, когда ты впервые понял о своих особенных наклонностях?

— Я должен ещё в чём-то признаться? — мрачно спросил он.

— Да, Севастьян, — ответила я. — У нас нет ограничения на количество слов.

Его брови сошлись.

— Всё началось не с секса.

— Не понимаю.

Он выдохнул.

— Раньше у меня всегда были братья, но в Санкт-Петербурге никого рядом не было. Хоть я и познакомился с другими ребятами, близости с ними я не ощущал. Не с моим прошлым. И всё равно я не хотел быть один. Даже в том возрасте, я решил, что мне нужна жена — та, кто будет мне принадлежать.

Я попыталась представить юного Севастьяна, обдумывающего вопросы брака. Даже спустя столько лет он так и не женился. Он хочет жениться на тебе, Нэт…

- Мой возраст позволял мне строить глупые планы, но я понимал, что у меня нет ни денег, ни дома. Я знал, что мне нечего предложить. Но год спустя… — Он умолк.

— Расскажи.

Нехотя он продолжил:

— Там была одна проститутка, за которой подглядывали все мальчишки. Я видел, что она симулировала страсть для своих клиентов, притворно вскрикивая — лишь бы заработать хоть что-то за ночь.

Я съежилась при мысли обо всех вещах, которые он узрел во время жизни на улице.

— Как-то раз к ней пришёл один мужчина, он трогал её так, как я никогда раньше не видел — властно, даже жестоко. Он высек её, заставив опереться ладонями о стену. Я не мог поверить в то, что он её бил. Я почти готов был его убить за то, что он поднял руку на кого — то гораздо слабее его. Я направился было к нему, но потом всмотрелся в её лицо — по-настоящему всмотрелся. Её глаза остекленели, она никак не могла перевести дух. — Взгляд Севастьян метнулся ко мне — чтобы убедиться, что я по-прежнему с ним? — потом он вновь посмотрел в сторону. — Она была… словно в раю.

— Продолжай.

— После того, как этот мужчина, наконец, её трахнул, эта обессиленная женщина перед ним просто растаяла. В тот момент она бы что угодно сделала, лишь бы получить ещё. Она принадлежала ему абсолютно, — Севастьян повернулся ко мне, удерживая мой взгляд, словно нуждаясь в моём абсолютном понимании. — Он давал ей что-то такое, что не мог дать никто другой. И я понял, что если научусь, как делать то, что делал он, то смогу также управлять женщиной. Она передо мной растает. Меня волновал не сам акт, а, скорее, следующий за ним результат.

Я и раньше подозревала, что отклонения в этом мужчине были больше связаны с женским удовольствием, нежели с его собственным. Теперь же я поняла, что в его памяти навсегда остался тот день, когда он впервые увидел, как высоко может вознестись женщина.

— А потом?

— Как я уже говорил, это всегда было похоже на практику. Встретив тебя, я понял, почему. Но с тобой мои желания усилились, я испугался, что боль меня привлекает в каком-то другом смысле. Может быть, потому, что я сам вытерпел так много боли. Может быть, потому, что я хотел контролировать её, как и спиртное, ограничивая каждую дозу. Я приходил в ужас от мысли, что могу тебя отпугнуть — или потерять контроль и как-то тебе навредить.

Но я давила на него всё время. Я сильно об этом пожалела.

— Значит, я подталкивала тебя к тому, что тебя тяготило.

Он решительно покачал головой.

— Когда эти желания возникают у такой, как ты… то, что я с тобой делал, я не воспринимал, как нечто грязное. Ты делала это… чистым. Оказавшись в том клубе, я тоже почувствовал надежду.

Наверное, ему показалось, что он меня не убедил, поэтому он добавил:

— Я оказался прав. В ту ночь в клубе ты выглядела так, словно оказалась в раю, и я знал, что ты — моя.

Я вспомнила, как блестели его глаза, когда он прижимался лбом к моему плечу. Он сказал, что я создана для него.

— По дороге домой ты вцепилась в мои волосы своими маленькими пальчиками и дрожала, прижавшись ко мне. Ты вздохнула так, словно любила меня. — Он впился в меня взглядом. — Ради этого я пойду на всё.

Увидев, что может сделать с женщиной страсть к боли, он запомнил это чувство. Этот мужчина лишь желал свести меня с ума, подняв к новым высотам.

А значит, я не сделала ему больно!

И он действительно со мной общался.

Правда, когда я почти уверилась, что мы с этим справимся, его взгляд вдруг помрачнел.

— Но ты ведь была не моей, да?

— Была. И есть! — я раздражённо фыркнула. — Ты представляешь, каково это — любить каждую твою грань, которую ты позволяешь мне видеть — даже понимая, что больше ты не покажешь мне ничего?

— Любить? — Его кадык дёрнулся.

— Да, Севастьян. Я готова работать над нашими отношениями, если ты тоже готов. Если ты и дальше будешь со мной говорить, то, полагаю, мы справимся с чем угодно.

Он подозрительно на меня посмотрел, словно не в силах понять такой поворот событий.

— Ты даёшь мне ещё один шанс?

— Если и ты дашь мне ещё один. Как ты и сказал, я должна научиться терпению.

Он придвинулся ближе.

— Я знаю, что не такой, как надо. Но если поможешь мне, я смогу стать лучше. Я хочу этого. Натали, пойми: я… прошу.

Я уже тянулась к нему. Когда он усадил меня верхом на колени, я обняла его за шею.

Его тело, прижатое к моему, содрогнулось, будто сбросив с себя тяжёлый груз — словно какой-то перетруженный мускул наконец-то расслабился.

Я прошептала:

— Ты меня впустил. — Он смог только кивнуть.

— Пожалуйста, не закрывайся от меня снова. Пока ты будешь со мной говорить, я никогда от тебя не уйду.