Кресли Коул - Профессионал

Я ведь в отпуске от привычной жизни, так? Почему бы этому мужчине не стать моим "курортным романом"?

Жестким краем рубашки он потер мой левый сосок. О, Господи, мама дорогая…

- Я едва успел увидеть твои соски, когда ты сидела в ванне. Знаешь, как мне хочется их пососать? — Он хотел прикоснуться к ним ртом. Эта картина спутала мои мысли.

Рубашка снова потерлась о сосок.

— Т-ты должен прекратить это. — Я не подозревала, что эти вершинки могут стать тверже. Они сжались почти до боли.

— Да, прикажи мне остановиться и оставить тебя в покое. — Поглаживание. — Скажи, что я пугаю тебя, и что я не должен тебя касаться. — И снова…

Я подавила стон.

- Ты не пугаешь меня. И единственная причина, по которой я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, это то, что ты не пойдешь до конца, а меня сегодня и так достаточно сексуально мучили.

Считая этот раз, я уже трижды была практически на вершине — и все из-за этого мужчины.

Его смех был низким, сексуальным.

— Ты думаешь, я тебя мучил? Может, показать тебе, что такое настоящая мука? — Его тон предостерегал; так почему же моя киска сжалась в предвкушении? — Тогда, возможно, тебе бы не обрадовалась, увидев меня в своей постели.

— Ты этого хочешь?

— Я этого ждал от тебя. Скажи мне уйти, и я уйду.

— Отвечай, Севастьян. Ты этого хочешь?

Он не произнес ни слова; новое прикосновение.

- Аххх! — я облизнула нижнюю губу, с трудом выговаривая слова. — Ты меня выбиваешь из колеи! Раз ты отказываешься со мной говорить, я сама тебе все расскажу. Ты меня крайне привлекаешь. Когда твои глаза, как сейчас — золотые и обжигающие — я просто не могу тебе сопротивляться. Думаю, ты был прав, я подошла к тебе в баре, потому что хотела заняться с тобой сексом.

Его губы приоткрылись. Затем он тяжело покачал головой, словно выбрасывая пришедшую в голову мысль.

— Ты не сделала бы этого, если бы знала меня лучше. Я боевик, наемный убийца, и мне жаль, что тебя влечет к такому, как я.

Мягким голосом я сказала:

— Но ты тоже чувствуешь ко мне влечение. Что же нам теперь делать?

— Если бы ты могла читать мои мысли, то не была бы так податлива. В моей постели тебе не понравится. У меня есть определенные вкусы, и я требую послушания.

— Послушания. — Неужели этот игривый тон — мой? — Типа, делать всё, что ты прикажешь?

Он кивнул, его глаза загорелись.

Почему это звучало так невыносимо эротично? Я терпеть не могла приказы на работе. Но в таком контексте — в постели с властным мужчиной — эта мысль возбуждала.

— Зачем тебе это нужно?

— Не люблю сюрпризы. Когда ты делаешь всё, что я говорю — их не бывает.

Я закусила губу, обдумывая его слова.

— И что у тебя за вкусы?

— С твоим телом я хочу делать грязные вещи, Наталья. И я знаю, что никогда этого сделать не смогу. — Его голос был почти… несчастным.

Грязные? Это дико заводило.

— Почему не сможешь?

— Ты для меня — табу. Больше, чем кто-либо.

Потому что я была дочерью босса? Поэтому его настроение постоянно менялось?

— Мы здесь одни. Никто никогда не узнает о том, что между нами произошло. Может, стоит попробовать изменить систему прежде, чем мы приземлимся?

Казалось, он действительно обдумывает мое предложение.

— Ты когда-нибудь передавала мужчине контроль над своим телом?

Задержав дыхание, я покачала головой. Каково это — когда над тобой доминируют? Этот мужчина мог бы удовлетворить мое любопытство. В этом основное преимущество курортных романов: можно нырнуть в омут с головой, но совершенно без каких-либо последствий.

Верно?

Хватит ли у меня смелости попробовать? Когда мне было двенадцать, я поспорила с соседским мальчишкой, что смогу прыгнуть с железнодорожной эстакады в озеро. Там, наверху, я была просто в ужасе, меня трясло, как птенца. Но я заставила себя сделать шаг с опоры в пустоту.

В свободное падение.

Я вспомнила, что падая, вопила от страха. Затем помню, как, ликуя, вынырнула на поверхность и усмехнулась тому мальчишке: «отсоси»!

Первоначальный ужас того стоил. Будет ли сегодняшняя ночь такой же?

— Сможешь ли ты полностью мне подчиниться, Натали?

"Проверка на вшивость". Смогу ли я снова шагнуть с опоры? Мой честный ответ: "Пока мы не попробуем — я не узнаю". Потянувшись к его груди, я провела рукой по татуировке. От моего прикосновения его мышцы напряглись.

Когда я провела большим пальцем по его плоскому соску, он резко выдохнул.

— Я предупреждал, чего жду, предупреждал, что я за человек. И ты всё равно настаиваешь? Придется дать намек на последствия, после чего ты сбежишь. Это будет вне твоей системы — потому что ты станешь меня бояться…

Бояться его? Я громко сглотнула. Смогу ли я на это согласиться?

— Раздвинь ноги, — приказал он, поднимаясь надо мной.

Похоже, я всё еще находилась под его влиянием — поэтому послушно раздвинула ноги.

Он расположился между ними. Сжав полы рубашки в кулаках, он резко оторвал оставшиеся пуговицы и сдернул её с меня, так что моя голая грудь оказалась прямо под его хищным взглядом.

Мое тело было полностью обнажено и беззащитно, а его поведение должно было заставить меня нервничать. Вместо этого я пыталась сосредоточиться, чтобы удержать свои бедра от движений.

— Если хочешь большего, то закинь руки за голову.

Я моргнула.

— Что? — принять еще более беззащитную позицию?

— Сделай это и не убирай их оттуда. Sdavaisya.

— Я-я не знаю.

— Это не просьба.

Я колебалась, но любопытство и моя нарастающая сексуальная озабоченность заставили меня выполнить это требование.

- Умница, — сказал он, когда я переплела пальцы рук на затылке. Несколько долгих мгновений Севастьян смотрел на меня таким собственническим взглядом, что он казался почти осязаемым. Наконец, его руки опустились, обхватив мою талию. Его пальцы почти соприкасались, и меня поразило, насколько он был больше меня, и вообще больше, чем любой из моих знакомых парней. Не покажусь ли я ему слишком маленькой?

Его грубые ладони скользнули вверх, и он пробормотал:

— Ideal’niy.

Я удовлетворенно вздохнула.

— Я думала, тебе не нравится, как я выгляжу.

Он в страхе поднял голову.

— Разве я когда-нибудь давал тебе повод так думать, зверек?

— Не твой типаж? Помнишь?

— Это я и имел в виду — буквально. Ты отличаешься от тех женщин, что у меня были. — Больше обращаясь к себе, он пробормотал, — Как день и ночь.

Я представила его с холодными величавыми северными красавицами и почувствовала себя недомерком. Но это чувство быстро исчезло — потому что он переключился на мою грудь.

Обхватив снизу, он практически полностью накрыл ее своими огромными ладонями. Не касаясь сосков, он сжал ее привычным движением, почти грубо. Но мне это понравилось, и я выгнулась ему навстречу.

Его ладони, не останавливаясь, сжимали грудь, пока все мое тело не взмолилось о более тесном контакте — чего он, казалось, намеренно избегал.

— Что ты со мной делаешь?

— Сексуально мучаю тебя. — Он крепче сжал грудь.

Она начала набухать, кожа нагрелась и покраснела. Соски напряглись и увеличились, их пылающий вид заводил меня ещё больше. Я подняла глаза и встретила его неподвижный взгляд. Его руки продолжали массировать; плоть продолжала набухать.

Ощутив на чувствительных вершинках сосков его тяжелое дыхание, я поежилась в великолепной смеси радости и страдания. Простыня подо мной промокла, и я поняла, что кончу прямо вот так. Мои глаза округлились. Я могу получить оргазм без единого прикосновения к моей отвергнутой киске.

Я думала, что знаю, на что способно мое тело, но теперь оно вело себя по-новому. Казалось, Севастьян знает его лучше меня самой.

Не ослабляя хватки, он опустился ниже, позволяя дыханию мучить мои соски. Избегая контакта с ними, он легонько лизнул кожу с обеих сторон, прямо вокруг вершинок.

Если он коснется моих сосков, я закричу. Если он их не коснется, я закричу.

— Севастьян, поцелуй их! — Я задыхалась, корчась в этом мучительном возбуждении. Мои сцепленные пальцы по-прежнему находились за головой, но я не знала, сколько ещё смогу продержаться, не начав себя ласкать. — Сделай что-нибудь.

— Например, это? — Бросив на меня зловещий взгляд, он подул сначала на один сосок, потом на другой.

С моих губ сорвался крик, спина выгнулась навстречу такой недостаточной ласке.

— Тихо, — он прижал меня, сдавливая грудь сильнее. — Подчинись мне.

Одно слово "подчинись" вызвало во мне дрожь, клитор начал пульсировать. Я не могла до него не дотронуться. Расцепив пальцы, я опустила руку вниз.

— Нет-нет. — Стиснув бедро, он толкнул меня на бок, разворачивая голой задницей к себе.

— Что ты…

Одной мозолистой рукой он обхватил мою шею, удерживая, таким образом, меня на месте, другой отвесил с размаху шлепок. Достаточно сильно, чтобы меня поразить.

— Не будешь слушаться — будешь наказана. Понятно? — Еще один резкий шлепок.

Он сказал, что я стану его бояться; с каждым ударом во мне нарастала тревога. Я с трудом сглотнула, несмотря на удерживающую меня руку.

— Понятно? — Ладонь снова треснула меня по заду.

— Ой! — Этот удар тоже не походил на игривый шлепок. — Да!

— Скажи "я поняла, Севастьян".

— Я-я поняла, Севастьян. — Но это было не так. Его глаза сверкали от возбуждения, грудь тяжело вздымалась; кончик его набухшего члена увлажнил ткань штанов. Он возбудился от того, что высек меня?

А я? Послушание послушанием, но это уже телесное наказание. И все равно я была мокрее некуда, мой зад так восхитительно покалывало, что нового шлепка я жаждала.

Это явно неправильно. Разве могу я жаждать того, чего должна бояться?

— Не нравится, когда мужчина тебя воспитывает? — произнес он между вздохами.

Мое тело кричало "Да!" Но мой разум сопротивлялся. Правда?

— Я еще не решила.

Это заставило его вновь скривиться.

— Руки, Наталья.

Когда я сцепила их сзади, он снова уложил меня на спину. Опять обхватив мою грудь, Севастьян опустил голову, ртом почти касаясь соска.

Пососи его. Заставь меня кончить.

— Пожалуйста, ртом. — Я едва могла сформулировать фразы. — Языком.

— Будь ты моей, я бы их проколол. Заставил бы тебя носить мое золото.

Проколол. Моей. Заставил. Его золото.

Каждое слово сочилось доминированием. Он говорил о том, чтобы проколоть мне соски — и, нарисовав эту картину в своем воображении, мне оставалось лишь толкнуть бедра к его промежности в поисках разрядки. Но он не позволил коснуться этой восхитительной выпуклости.

Его горячие руки продолжали меня сжимать. И когда я подумала, что мои сиськи уже не станут больше, розовее и чувствительнее, когда я в отчаянии качала бедрами, он потерся о мой сосок щетинистым подбородком.

— Севастьян! — от удовольствия я почти левитировала, бормоча, — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

— Что ты сделаешь за то, чтобы я их пососал?

Это просто.

— Всё.

Его голос был хриплым от желания:

— Станешь моей рабыней? Я захочу тебя связать, сделать беспомощной. То, что я с тобой сделаю, не выразить словами.

Пока он давал мне эти ощущения — горящей попки и набухшей груди, я не могла думать ни о чём, кроме собственной разгорающейся плоти.

— Да, да!

— На груди ты почувствуешь укус кожаной плети, ее жало коснется тебя между ног.

Я выгнулась к нему.

— Ладно!

Его хватка еще больше усилилась.

— Это должно было стать наказанием для тебя и наказанием для меня. Но тебе, блядь, это нравится. Ты нуждаешься в этом, сама не зная, насколько сильно.

Моя голова металась из стороны в сторону, я снова и снова повторяла:

— Мне нравится, я нуждаюсь.

— Закрой руками рот. Чтобы заглушить крик.

Заглушить что? Но я сделала, как он сказал.

Он пробормотал по-русски:

— Помоги, Господи, нам обоим. — А потом втянул мой распухший сосок твердыми губами в жаркую глубину своего рта.

Скользнув по вершинке влажным языком, он слегка куснул зубами…

Меня охватил оргазм. Дикий, обжигающий, ошеломляющий. Он плавил меня, пока волны наслаждения сокращали мою нетронутую киску — сжимая изнутри, сжимая так сильно. Вращая бедрами, я крепко зажимала свой рот, чтобы заглушить восторженные крики.