Но я так и не смогла представить себе эту картину.

В принципе, еще тогда, давно, когда мне в голову пришел план робингудства в пользу бедных, то есть меня, я знала, что пойду на многое. Я была готова врать и изворачиваться, терпеть, улыбаться сквозь силу, говорить «да», когда хочется блевать, потому что огонь в груди не унимался, жег, выжигал дотла. Этот огонь можно было погасить только одним способом: обставить, обмануть, восторжествовать, забрать то, чем гордится мужчина. И нет, не деньги — они вторичны. Забрать то ощущение вседозволенности, которое рано или поздно приходит к любому мужику, поднявшемуся на недосягаемые высоты власти.

Я много читала — самосовершенствовалась каждый день, качала мышцы — оттачивала тело, училась управлять в сексе — с каждым новым любовником, я собиралась стать идеальной. Но никогда не думала, что мне придется ездить верхом.

Конюшня, в которую привез меня Данила, находилась в сосновых борах на севере города возле поселка Лисий Нос. Название мне сразу понравилось. Было в нем что-то лукавое и мимимишное, заставляющее улыбнуться. Но улыбаться не хотелось. Хотелось спрятаться, укутавшись в одеялко, чтобы не тащили насильно на страшного зверя…

— Чувствуешь?

Данила помог мне выйти из машины и обвел рукой окрестности с таким видом, будто лично принимал участие в создании этих деревьев, этой травы и этих деревянных сооружений, часть из которых я легко идентифицировала как манеж, дом и денники. В леваде паслись лошади, на песке в круглом загоне возле манежа тоже бегала по кругу лошадка на длинном поводе. Пахло хвоей, опилками и еще — тем специфическим запахом, который бывает в зоопарке.

— Чувствую, — из вредности ответила. — Аромат навоза.

— Ева! — Беркут рассмеялся и подставил мне локоть. — Вдыхай полной грудью, только посмотри, какой тут чистый воздух!

— На воздух нельзя посмотреть, — нервно возразила я.

— Не умничай, золотце, — фыркнул Данила. — Тебе не идет.

Да, я часто слышала это от мужчин. Улыбайся, девочка, будь красивой, закрой ротик, на тебе денюжка, купи сережки… И ты улыбаешься, стараясь, чтобы это не выглядело, как гримаса, молчишь, хотя очень хочется все высказать в лицо, берешь платиновую карточку и мстительно выгребаешь с нее доллары на сережки, колечко, браслетик, а к ним кофточку, а к кофточке брючки, а к ним туфли, а к туфлям сумочку «потому что моя старая сумочка к этим туфелькам не подходит, котик!»

— Смотри, это Осень.

Я с отвращением уставилась на коричневую лошадь. Конечно, она была красивой — темно-рыжая в белые пятна шерсть лоснилась, переливаясь на солнце, черная грива, заплетенная в тонкие косички, элегантно свешивалась на один бок, тонкие ноги равномерно перебирали по песку загона… Но это была лошадь, и я ее боялась. Однако вежливо ответила:

— Очень милая лошадка.

— Перспективная кобылка. Думаю в этом году свести ее с Вольтером.

По следующему взмаху руки я повернула голову налево и увидела очень необычную лошадь — серую с белой гривой. Паслась эта отрада эстетизма в отдельном загоне. Словно почувствовав, что о нем говорят, Вольтер вскинул голову и тонко заржал, задирая хвост.

— Вот он, мой Вольтер! Смотри, какая масть, очень хочу получить такого же жеребенка. А знаешь, какой он послушный! Вот поедем кататься, я покажу, что Вольтер умеет!

— А стихи он пишет? — пробормотала. Беркут обожает лошадей, с ума сойти! Нет, нафиг, нафиг… Хоть этот мужчина и перспективный, как его лошадка, но надо соскакивать. Я не выдержу этого увлечения больше одного раза. Да и одного раза, наверное, тоже не выдержу.

— Стихи? Нет, стихи вроде бы не пишет. А мы его спросим.

Спросим, ага. Когда будем скакать по полям.

— Золотце, пойдем, я покажу тебе, где можно переодеться.

Боги… За что мне все это? Я очень сильно постаралась замаскировать обреченный вздох под энтузиазм и бодренько улыбнулась:

— Переодеться это я могу. Все никак не могла понять, как мне в платье на лошадь садиться.

— У нас должны быть запасные костюмы для верховой езды. Пошли в дом.

И мы пошли в дом, где Данила передал меня из рук в руки молодому человеку с гусарскими усиками, велев экипировать как следует. Парень проводил меня в одну из комнат на втором этаже, распахнул шкаф и удалился. Я застыла перед вешалками, ошеломленно глядя на экипировку. Интересно, как я буду выглядеть в бриджах? Обтягивающие штаны — удачная находка модельеров. А вот толстовки… Это издевательство над женщиной. А ведь еще вроде бы надо сапоги?

Кошмар.

Сапоги я точно не выдержу…

Когда я вышла из дома в полном облачении наездницы, чувствовала себя, мягко говоря, неуютно. Сапоги из натуральной кожи издевательски поскрипывали при каждом шаге, и мне слышалось в этом скрипе пение: «У-па-дешь! У-па-дешь!» А гусарский парень дал мне палочку с кожаной нашлепкой, и я не нашла ничего лучше, чем нагло похлопывать ею по голенищу. Но, увидев Беркута, перестала, устыдившись. Он выглядел великолепно. Настолько, что Солнце померкло, скрывшись от обиды за облако. И даже в каске Данила не выглядел смешно — он был похож на бога. Этого, как его… С крылышками на шлеме… Или это был не бог? От волнения все вылетело из головы, остался только этот несчастный шлем с крылышками.

— О, Ева! — окликнул он меня, подняв солнечные очки на лоб. — Слушай, тебе очень идет этот костюм. Впрочем, я и не сомневался.

— Бриджи украсят любую женщину, — вежливо ответила я, стараясь не смотреть на корпулентную женщину с обтянутым бриджами необъятным задом. И лошадку, на которую клиентка собиралась взгромоздиться, стало очень жалко. Но я быстро задавила в себе жалость, увидев, как к мадам подводят огромное животное с кряжистой спиной и крепкими ногами. Как это называется? Першерон? Не знала, что на них можно ездить… Тем лучше для всех.

— На тебе они смотрятся просто потрясающе, — пробормотал Данила, целуя мою руку. На секунду я зависла, потом вспомнила — мы все еще про бриджи. Спросила:

— А у меня будет каска?

— Обязательно, — пообещал он и махнул рукой. Гусарский парень резво притащил элегантную каску с ремешком, Данила самолично на меня ее натянул, застегнул, и я мгновенно почувствовала себя полной дурой. Но — дурой, защищенной от неприятностей. Впрочем, это ощущение испарилось, как только мы подошли к леваде.

— Знакомься, Ева, это Синичка.

Синичкой звали небольшую, приземистую и крепкую кобылку рыжего цвета. Она покосилась на меня карим глазом, подняла верхнюю губу, показав зубы, и я обмерла. Где-то читала, что лошадки кусаются и очень даже нехило!

— Очень приятно, уважаемая лошадь Синичка, — тихонько сказала я, инстинктивно делая шаг за спину Данилы. Тот захохотал на всю конюшню:

— Ева, твоя вежливость зашкаливает!

— Она хотела меня укусить, — наябедничала и снова спряталась.

— Да нет, — вступил в разговор гусарский парень. — Синичка самая смирная лошадь во всей Ленобласти! Она просто вас так поприветствовала!

— Придется вам поверить на слово, — я поежилась, наблюдая, как кобыла пожевывает губами, а уши ее — длинные заостренные локаторы — поворачиваются вперед-назад. Словно сигнал ловят…

— Давайте я вас подсажу, — простодушно предложил парень, но Данила отстранил его и забрал повод:

— Я сам. Оседлай пока Вольтера.

Со вздохом я поняла, что настал мой смертный час, и приготовилась. Беркут обернулся ко мне и жестом пригласил:

— Прошу, Ева. Не волнуйся, ты справишься.

— Не надо меня утешать, — я повертела стек в руке и сунула его Даниле. — Как на это чудо садятся?

— Стремя. Седло. Повод, — Данила перебросил повод через голову лошади и продолжил: — Упирайся ногой в стремя, хватайся руками за луку и подтягивайся.

Ну, проще простого! Сейчас, как в фильме, взлечу в седло и ух!

Что именно ух, додумать я не успела, потому что, всунув носок сапога в стремя и схватившись за выступ на седле, попыталась взлететь, но только плавно съехала вниз. Хмыкнув, Данила подошел вплотную и мурлыкнул на ухо:

— Я тебе помогу.

Его руки легли мне на талию, сзади я ощутила его бедра и мускулистые ноги. О-о-о! Кажется, сейчас сомлею! Надо собраться! Не первый, не последний! Он для меня никто, просто очередная жертва, вот и все! Зажмурилась и снова схватилась за седло:

— Вот так?

— Толчок опорной ногой! Давай! За гриву держись!

— Ей же больно! — возмутилась я, но Данила схватил мою левую руку и положил на холку Синички — туда, где начиналась грива. Пришлось уцепиться за жесткие волосы.

— А теперь толчок и вверх.

Толчок — окей. Вверх — окей. Почувствовав ладони Беркута на заду, легонько подалась вперед и перекинула ногу через седло. О, получилось! Теперь можно позволить себе бросить возмущенный взгляд вниз:

— Ты опять?!

— Ну тебе же надо было помочь, — фыркнул Данила, опуская очки на глаза. — Вдень вторую ногу в стремя! Держи повод.

— Повод держу, — я ухватилась одной рукой за седло, второй за повод и нервно повторила: — Держу… А если она пойдет?

— Ева! В этом и есть смысл конной прогулки, — рассмеялся Данила, поглаживая Синичку по шее. — Лошадь идет, ты на ней едешь.

— Мне не очень… уютно, — призналась, совсем не соврав.

— Ничего, сейчас освоишься.

Короткое ржание перебило его, и я с ужасом взглянула на Вольтера, которого подвели сразу двое парней. Он тряс головой, жевал железяку поперек рта и издавал странные звуки — то ли хрюкал, то ли ржал. Боже, это не лошадь, это дикий зверь какой-то! Неужели Данила на него сядет?

Данила сел. Более того, когда он взял повод и чуть прикрикнул на коня, тот сразу присмирел и полез к нему мордой — шумно нюхать и тыкаться носом в карманы куртки. Хозяин протянул ему на ладони кусочек яблока и, пока Вольтер хрумкал, трепал по длинной изящной морде, что-то говорил в ухо. Конь слушал внимательно, кося глазом. Потом позволил себя оседлать, склонив голову вниз.

— Ну, поехали! — скомандовал Данила и тронул Вольтера вперед.

А я растерянно посмотрела на спину своего спутника и жалобно спросила:

— А как?

Гусарский парень подошел ближе:

— Трогайте пятками — легонько.

Я тронула. Ну как… Легонько не получилось — кобыла вздрогнула и сделала два шага вперед. Почувствовав колыхание всей этой живой массы под собственным седалищем, я вскрикнула и вцепилась обеими руками — в седло, в повод. Лошадь повернулась влево и замерла. Сбоку заметили:

— Отпустите седло и держите повод обеими руками. Иначе вы даете команду повернуть.

— Я упаду, — возразила, не решаясь выполнить распоряжение.

— Держаться в седле надо коленями.

Все это, конечно, просто превосходно, но как?! Вот отпущу седло, а эта громада сдвинется с места и уронит меня с двухметровой высоты! Стиснув бока лошади ногами, я снова ощутила, как она порывается двинуться с места. Гусарский парень рядом вздохнул с некой безнадежностью, и я ему посочувствовала — иметь дело с такими, как я, не сахар.

— Колени для устойчивости, пятки для движения, натяжение повода для остановки. Да не волнуйтесь вы так, Синичка терпеливая. Мы всегда даем ее новичкам!

— Знаете, вот меня это нисколько не утешает, — процедила сквозь зубы, старательно выполняя все, как было сказано. — У вас таких, как я много, а я у себя одна…

Он зафыркал, как будто я сказала что-то смешное, а мне было совершенно не до смеха. За всем этим напряжением я даже не заметила, как вернулся Данила. Его веселый и даже в чем-то насмешливый голос заставил вздрогнуть:

— Ева, у тебя все в порядке?

— Почти, — я улыбнулась, отчего скулы заныли — до того они были напряжены. — Я почти разобралась, где тут сцепление, а где тормоз.

Вольтер полез было к Синичке не то целоваться, не то обнюхивать, но Беркут резко одернул его. Потом пристроил коня бок о бок с кобылой и ободряюще погладил меня по плечу:

— Все это не так уж и сложно! Нужно просто почувствовать лошадь, и вы с ней станете единым целым!

В настоящий момент мне хотелось стать единым целым лишь с каким-нибудь завалящим диванчиком, но пришлось делать хорошую мину при плохой игре и снова напрягать щеки, чтобы улыбнуться.

Прогулка получилась весьма своеобразной. Я прекрасно понимала, что Даниле хочется пустить коня в галоп или насладиться свободой, но он был вынужден оставаться рядом со мной. А мне после пятнадцати минут конячьего шага хотелось только слезть и идти пешком возле лошади. Завтра буду расплачиваться за все и валяться в кровати с ноющими мышцами. Зато и фитнеса не надо!

А финал прогулки вышел не могу сказать, что неожиданным. Ожидаемым он был. По крайней мере, для меня. Да и, наверное, для всех, кто скептически провожал нас взглядами в спину на выезде с конюшни.