Голос у Дениса сел. Маша заметила, как играют желваки на скулах. На лбу — мелкий бисер пота.

— А Шейла? Шейла пришла? — осторожно поинтересовалась Маша.

— Шейла? Н-нет… Не знаю. Я не обратил внимания. А что?

— Она ушла с собакой. Если бы с Алькой что-то случилось, Шейла бы уже вернулась. Значит, они где-то вместе.

— Вы извините, Маша, что я сорвал вас с поезда, но…

— О чем речь! Я никогда не простила бы вам, поступи вы иначе!

— Дело не в этом. Ведь она уже убегала у вас. Вы тогда ее нашли. Я и подумал, что…

— Она не убегала.

— Что? Я не понял.

Зверев остановил машину и уставился на Машу.

— Тогда… ее похитили.

— Что за чушь? Что вы несете? Я же был в отделении, сам читал протокол. Там черным по белому…

— Денис, — мягко перебила Маша и накрыла его ладонь на руле своей, — давайте поедем. Время дорого. По дороге я все расскажу.

Всю дорогу до дома Маша заново переживала недавние весенние события — Алькино исчезновение, встречу с ясновидящей, ночную поездку в дачный поселок, к дому с желтой трубой.

— Почему вы раньше мне ничего этого не рассказали? Я должен был знать!

— А вы меня слушали? У вас на все был готовый ответ! — напомнила Маша, » но тут же смягчилась: — Да и зачем вам это было? Вы бы уехали домой. Москва далеко, все позади… Кто мог подумать, что опять…

— Вы думаете, это они?

— Не знаю, — призналась Маша, — какой в этом смысл? Передача вышла, все знают теперь, что Игорь украл стихи маленькой девочки. Теперь-то она им зачем?

— Месть, — предположил Зверев. — Вы же сами сказали, что они звонили и угрожали вам!

Да если бы я знал, то никогда не отпустил бы вас одну в Москву. Это же ясно: едва вы вернетесь, они начнут мстить.

— Столько времени прошло… Им что, делать больше нечего? Да и как они могли нас найти?

— А как я вас нашел?

Маша поняла, что Денис прав. Этот вариант исключить было нельзя. Она уже убедилась, что в жизни возможно самое невероятное.

Когда они подъехали к дому, уже рассвело. Инна выгоняла корову в стадо.

— Я позвонила Мише, участковому. Обещал подойти. Зверев устало кивнул. Вытащил из багажника Машины сумки, поставил на траву.

Из наружного кармана сумки торчали тряпочные ноги. Маша вытянула обезьянку и сунула в карман халата.

Пошли в дом.

Следом пришел участковый — молодой парень, и Маша подумала: ну что такой может? Что он понимает…

Милиционер, видимо, был о себе другого мнения. Он по-хозяйски расположился за столом, окинул деловым взглядом собравшихся. У Маши после бессонной ночи ужасно гудели ноги и болела голова. На Зверева просто нельзя было смотреть без содрогания.

Милиционер улыбнулся:

— Ну что вы, родители, совсем приуныли? Нельзя так. Давайте по порядку. Значит, это было вчера?

Денис и Маша переглянулись.

— Ну, может быть, вы поругали девочку? Поругались между собой? Возможно, она что-нибудь просила, а вы не купили, — подсказывал участковый. — Я прошу вас подробно вспомнить вчерашний день. Ну, кто первый?

Маша с неприязнью взглянула на свежее гладкое лицо участкового. На его щеках, как у ребенка, играл румянец! Этот румянец выглядел почти неприлично в сложившейся ситуации.

— Я уезжала в Москву, а девочка… была против, — неуверенно начала Маша.

— Ну-ну, — приободрил милиционер. — И что?

— Да ничего особенного. Я собиралась, а она плакала. И прощаться не пришла. Убежала со двора, а я даже не посмотрела — куда…

Денис молчал, глядя мимо милиционера, в коридор. Руки его, собранные в один побелевший от напряжения кулак, лежали на коленях.

— Ну-ну, — почти обрадовался милиционер, — уже теплее! А девочка, что же, хотела поехать с вами в Москву?

Маша растерялась. Это они не обсуждали. Но сказать с уверенностью «нет» тоже нельзя. Кто знает, что у ребенка на уме?

— Мы об этом не говорили.

— Видите ли, — милиционер посмотрел на девушку с сочувствием, — одно дело: девочка хотела, чтобы вы остались здесь. Другое — она хотела поехать с вами. В этом случае она могла отправиться на вокзал, забраться в любой проходящий товарняк…

Милиционер осекся, поймав угрюмый взгляд Зверева, и добавил, словно оправдываясь:

— Таких случаев сколько угодно. Линейная милиция этим занимается. Ну а если… кстати, она не могла пойти на озеро? Она плавать умеет?

Зверев резко поднялся и отошел к окну.

Его и без того бледное лицо приобрело оттенок свежепокрашенной оконной рамы. Маша, не спуская с него глаз, торопливо заговорила. Она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности:

— Это исключено. С ней была собака. Если бы случилось что-то непоправимое — собака уже прибежала бы.

— Собака? — Милиционер побарабанил пальцами по столу. — Существенная деталь. Какая порода?

— Боксер. Самка-боксер с вмятиной на лбу. Светло-коричневый окрас.

— Ну вот! А вы расстраиваетесь. Девочка с собакой, ничего страшного с ними не случится. Боксер — зверь. Она за ребенка глотку перегрызет.

Маша впервые с благодарностью посмотрела на розовощекого участкового. Тот, оглянувшись на Зверева, продолжил:

— Деньги у девочки были?

Денис оглянулся и посмотрел на Машу.

— Я не давала.

— У меня она тоже не спрашивала, — подал голос Денис.

— Вот видите! — воскликнул участковый. — Голод — не тетка, проголодаются — придут.

— Ты так думаешь, Миша? — с надеждой в голосе спросила Инна.

— Обязательно. Дети… У них так. Чувство протеста. «Не делаете по-моему, так нате вам, уйду от вас». Так что нам сегодня главное — ждать. Не дергаться, не пороть горячку, ждать. У вас фотографии не найдется?

Маша огорченно покачала головой. Все фотографии остались в Москве.

Зверев торопливо вышел из комнаты и через минуту вернулся с пачкой фотографий. Это были те самые, в лесу, с белками. Маша взяла в руки снимки — яркие, в солнечных пятнах. От них так и повеяло радостью и красотой того дня. И когда это Денис успел напечатать? Вот Маша с белкой на руке, хохочет. Зверев с дочерью вдвоем. Маша и Алька в обнимку с собакой.

Милиционер выбрал снимок, где Алька с Шейлой вдвоем, и сунул в карман рубашки.

— Дело мы пока заводить не будем, — пояснил он. — Официально дело заводят, если человека нет дома четыре дня. Но искать будем потихонечку. Не переживайте.

— То есть как — потихонечку? — Зверев был готов взорваться. — Пропал ребенок! А вы — потихонечку. Нет уж, давайте как следует искать. Вы местный, подскажите, где искать. Я этих мест ни черта не знаю. Где она может быть? Где?!

— Вы, папаша, зря так, в самом деле. У нас тут народ не злой, отзывчивый. К любому заходи — приютят на ночь, тем более ребенка. Она могла насочинять, что ходила за ягодами, заблудилась. Дрыхнет где-нибудь в деревне, у бабульки на печке.

— Может быть, объездить соседние деревни? — предложила Маша.

— Это лишнее. Во все соседние деревни я позвоню и все выясню, — пообещал участковый, — здесь у меня кругом свояки. Вы же не местные, вам могут и не сказать. Мало ли зачем вы ребенка ищете.

— Да, вы правы. — Зверев прошелся по комнате.

— Мы поищем в лесу, — нашлась Маша, — у нас с ней много было любимых мест. А вдруг?

— Вот это можно, — разрешил милиционер. — Только сами смотрите не заблудитесь. У нас сплошной лес. Места-то заповедные. И вот еще: дома чтобы кто-нибудь был. Я буду звонить.

— Я никуда не уйду, — отозвалась из спальни Инна. Дети проснулись, и из комнаты доносилась их утренняя возня.

Милиционер поднялся, собираясь уходить.

— Ну, я не прощаюсь, зайду после обеда. Не падайте духом.

И бодро зашагал по коридору. Маша покосилась на Дениса. Он стоял, отвернувшись к окну. Его поникшая спина говорила красноречивее всяких слов. Он не стал говорить участковому о случившемся с Алькой в Москве, и она поняла его и тоже не обмолвилась ни словом. Пока не время.

— Я схожу переоденусь, и мы пойдем. Хорошо? Денис кивнул не оборачиваясь.

Маша вбежала в мансарду, вытащила из сумки спортивные брюки, футболку и кинула на кровать. Стала снимать халат — из кармана выпала обезьянка.

Маша подняла ее — сердце екнуло: из кармашка цветастого фартучка торчала записка!

Конечно же! Не зря Алька держала обезьянку у себя до самого Машиного отъезда, а потом второпях сунула в карман сумки… Маша торопливо развернула тетрадный листок в клеточку. Таким родным корявым почерком было выведено: «Маше». Внизу столбиком были написаны стихи.

Не о том, не о том

Ночью окна молчат пусто…

Не о том, не о том

Ночью птицы кричат грустно…

Я к тому, что звезда

В этом небе зажглась утром,

Я не знаю другой,

Синеглазой такой, мудрой!

Только ты не устань.

Не умри!

Не растай!

Не исчезни!

С неба не упади,

Мне в ладонь посвети,

А если…

Если ты упадешь,

Мне глаза обожжешь светом.

Впрочем, можешь упасть!

Только сердце мое — следом…

Внизу стояла подпись: «Аля Дедюш. Июнь. Поселок Лесной».

Маша вскочила, потом снова плюхнулась на кровать. В висках стучало, слезы катились, то и дело попадая в рот. Она натянула брюки, футболку, снова схватила листок. Строчки прыгали перед глазами, как блохи. Значит, все-таки она убежала из-за Маши… Куда?

Девушка уставилась на Алькину пустую кровать. Господи, что она скажет Звереву? Денис сам пришел за Машей. Увидел ее, заплаканную, с листком в руке, подошел. Прочитал стихи.

— Слушайте! Если исходить из этой записки… она по крайней мере убежала сама! А?

Маша кивнула, улыбаясь сквозь слезы.

— Ну так идемте скорее, там Никита ждет.

Они побывали везде: на озере, в дубовой роще, в сосновом лесу, наконец добрались до сторожки лесника — безрезультатно. Никаких следов.

Вернулись к вечеру — подавленные, уставшие, опустошенные.

— Миша приезжал. Пока ничего, — виновато встретила их Инночка.

За столом сидели, давясь ужином. Вкуснейшие Минины котлеты не лезли в горло. Все поняли, что предстоит еще одна ночь неизвестности.

Маша добрела до бани. Вылила на себя ведро теплой воды, подержала в тазу ноги. Ступни горели.

Накинула махровый халат и поднялась наверх.

Пустая мансарда хмуро уставилась на нее всеми предметами. Алькины вещи: майка, халатик, кроссовки, полосатый тигренок, бинокль… Ее листки со стихами и рисунками, разбросанные на подоконнике как попало, — все это казалось Маше беспощадным укором.

Мысль о том, что предстоит провести целую ночь в этом помещении, до краев полном одиночества, стала невыносимой. Маша сидела на своей кровати, бесцельно глядя в окно. Слушала звуки: вот кто-то внизу, в бане, загремел ведром, вот кто-то прошел по саду, шаркая тапочками. Включили фонтанчик полива в помидорах. Только бы не кончались звуки!

Когда на сад упадет тишина, станет совсем жутко.

Но тишина наступила как неизбежное. Маше казалось — ее слух не различает даже кузнечиков. Когда среди неумолимой тишины она услышала скрип двери внизу и тяжелые шаги на лестнице, она не испугалась, а скорее обрадовалась.

Столь невыносимо было одиночество.

В мансарду вошел Зверев. В темных, как асфальт ночного шоссе, глазах Маша прочитала боль. Он молчал, а она не знала, как его утешить. Она впервые понимала и жалела его как близкого человека. Зверев вдруг стремительно пересек комнату и опустился рядом с Машиной кроватью на колени.

— Маша, обнимите меня, пожалуйста…

Она послушно протянула руки, обхватила ладонями его голову и притянула к себе. Он порывисто обхватил ее руками. Так они сидели некоторое время, тесно прижавшись, грея друг друга своим теплом.

Потом Маша отняла от своего живота его голову, наклонилась и поцеловала его глаза, лоб, колючие щеки… Потом губами нашла его рот и поцеловала в губы.

Зверев замер, принимая ее осторожную ласку. Маша почувствовала, как две ладони на ее спине потяжелели, словно налились свинцом, и поползли вверх, обжигая кожу даже через ткань халата. Он вынул непослушными пальцами заблудившуюся шпильку из ее волос, и те рухнули вниз искрящимся водопадом.

Внезапно Зверев резко выпрямился, Маша поймала его взгляд — взгляд раненой собаки. Он метнулся в глубь комнаты, не находя себе места.

— Господи! Что я делаю?! — простонал он. — Моя дочь сейчас одна, ночью, а я… Никогда не прощу себе, если с ней что-то случится. Понимаете? Я теряю ее второй раз! После того как нашел! После того как пять лет пытался узнать хоть что-то… — Он махнул рукой и бросился к выходу.

— Денис!

Машин окрик остановил его у самой двери. Он застыл, прислонившись лбом к дверному косяку.

— Не уходите, Денис…

Он обернулся. Глаза — как сгусток дыма.

Маша подошла к нему и обняла так просто и естественно, будто они уже много лет были вместе. Она обвила руками его торс, как ветки дикого винограда обвивают растущее рядом дерево. Он наклонился и ткнулся носом в ее волосы. Потом Маша ощутила на лбу, щеках короткие прикосновения его горячих губ.