Тереза Вейр - Прохладная тень

Какого черта с ним происходит? Возможно, Макс был прав. Он слишком долго прятался от людей. Он потерял с ними связь.

— Мадди, нам нужно тебя согреть.

Она не ответила. По крайней мере, она перестала плакать. Он не мог вынести этого, не мог выносить звуков ее слез. Они заставляли его страдать, разрывали его на части.

Ей действительно нужно принять горячую ванну, но это может сподвигнуть ее убежать вновь. Боже. Он запустил руку в волосы.

— Ванна. Как насчет горячей ванны?

— Не могу. — раздался слабый шепот.

Не может, потому что боится? Или потому что физически не в состоянии? — спросил он себя.

— Тогда — сухая одежда. По-крайней мере ты можешь облачиться в сухую одежду.

Она двинула головой, kind of rolled it around on her arm. Он не понял да это или нет. Не похоже, чтобы она собиралась куда-нибудь уходить, поэтому он оставил ее на некоторое время, с целью захватить фланелевую рубашку и пару шортов для утренних пробежек рысцой.

— Сухая одежда — провозгласил он.

Она медленно подняла голову и безучастно посмотрела на штаны и футболку.

— Сухая одежда.

Она продолжала смотреть.

— Тебе нужна помощь?

Ее продолжающееся молчание было ответом. Она чертовски устала.

Ему придется помочь ей.

Не то, чтобы он никогда не видел ее голой, сказал он себе, пытаясь вытащить одеяло из ее крепкой хватки. Наконец он смог вытянуть одеяло, повесив его затем на спинку стула. Он отлепил рубашку от ее бедер.

— Подними руки. Вот так, хорошо.

Он снял ей футболку через голову. Ее руки повисли вдоль тела. Он схватил фланелевую рубашку, начиная ее надевать с поврежденной руки, осторожно избегая швов. Затем с другой руки.

Он встал перед ней на колени, собираясь застегнуть первую пуговицу, когда она подняла руки и запахнула на себе рубашку. И затем она посмотрела ему прямо в глаза.

— Послушай, — наконец произнес он — дай мне ее застегнуть.

Он отвел ее окоченевшие руки. Затем, застегнул рубашку дрожащими пальцами.

— Ты можешь подняться? Судя по всему, тебе придется это сделать.

Оцепенелая, обессиленная, она отреагировала на его слова. Она встала — ее ноги тряслись. Он запустил руки под фланелевую рубашку, захватил эластичный край ее трусов и стянул их к ногам и ступням.

— Садись обратно.

Она села.

Он просунул ее ноги через шорты для бега.

— Встань.

Она встала.

Он натянул шорты ей на талию. Затем поднял одеяло, накинул ей на плечи и обмотал.

— Пойдем. В кровать.

Он намеревался взять ее на руки, но каким-то образом она поняла его замысел.

— я могу идти.

Она повернулась; концы одеяла волочились по полу. Она прошаркала по кухне до ступеней. Остановилась и посмотрела наверх. Затем, все так же медленно, положила руку на перила.

Один шаг за раз.

Спустя целых две минуты она рухнула на кровать. Он надел ей на ноги теплые носки и укрыл вторым одеялом.

— Не уходи.

Он помедлил.

— Ты такой теплый.

Итак, он заполз под одеяло и ляг рядом с ней. Это было самое малое, что он мог сделать.

Днями он не решался отпустить малиновку, убеждая себя, что она может пораниться. Но теперь он знал, что настоящая причина была не в этом. Он знал, что ему будет ее не хватать. Он знал, что будет больно отпустить ее.

Мадди проснулась под яркими лучами солнечного света. Ледяной холод дождя прошлой ночи уже сменился душной влажностью. Сон, конечно же, не помог ей восстановиться, но она чувствовала себя хорошо, достаточно хорошо, чтобы вернуться обратно к Энид.

Рядом с узкой кроватью лежала ее одежда. На одежде ключи от машины.

Своего рода извинение? Прошлой ночью она только и делала, что вела себя как можно проще, но не настолько, чтобы отказаться получить немного удовольствия из раскаяния Эдди.

Она встала и выглянула из окна. Перед домом Эдди стояла ее машина, с аризонскими номерами.

Вот это парень.

Она оделась, ее одежда была запятнана кровью, хотя было очевидно, что он сделал попытку почистить ее.

Он набирал очки как сумасшедший.

В ее теле болел каждый мускул. Она запустила руку в волосы. Не высушенные вчера, они сильно спутались. Она должно быть похожа на сумасшедшую.

Тишина. Дом был таким тихим. Ей не надо было осматриваться, чтобы знать, что Эдди здесь не было. Его присутствие ощущалось так сильно, что она могла чувствовать и его отсутствие.

Посреди кухонного стола стояла пустая птичья клетка, металлическая дверка была открыта.

Чувство глубокой меланхолии нахлынуло на нее, пустая клетка, казалось, символизировала жизнь Эдди Берлина.

Хемингуэй даже не скучал по ней, или, по крайней мере, он попытался притвориться, что он не скучал. Но это было до того, как он потерся о ее ноги, мяукая, прося о внимании. Как и большинство мужчин, он мог держаться холодно очень долго.

Опустошенная, Мадди опустилась на пол около него, хорошенько почесала ему голову и потерла животик. Он замурлыкал так громко, что казалось затряслись окна.

Что за жизнь? Ложь кругом. Иметь кого — то ждущего тебя все время, чтобы ты погладил его животик. Чем более упитанным ты станешь, тем более симпатично ты будешь выглядеть.

Она надеялась, что в следующей жизни будет кошкой.

Она все еще была разбита.

Какая из себя на вкус кошачья еда?

В ней, по крайней мере, был белок. Она когда-то знала девочку, которая утверждала, что ела только собачью еду. С другой стороны, если Мадди помнила правильно, девочка не выглядела очень здоровой.

Сумка Хемингуэя с кошачьей едой порвалась в… это было только три дня назад? — и все еще лежала открытой на кухонном полу. На четвереньках Мадди проползла по комнате к сумке.

Сев на корточки, она прочитала содержимое.

Хмм.

Измельченное зерно.

Соевое мясо.

Масло говядины.

Филе лосося.

Дрожжи.

Субпродукты. Ей не понравился звук этого слова.

Но были все витамины. И минералы.

Она откопала самородок на дне сумки, предвкушая, не только один Хемингуэй распустил слюни.

Она принюхалась. Отчасти внушает опасения, но не слишком подозрительно.

Она поместила корм в рот, закрыла глаза, и захрустела.

Почти как крекер. Крекер, и чем дольше она жевала, тем все больше и больше ловила аромат гнилой рыбы.

Она оказывалась перед необходимостью отдать в залог видеомагнитофон Энид.

Служащий ломбарда дал ей двадцать долларов. Двадцать ничтожных долларов. Но он был достаточно хорош чтобы позволить ей в течение двух месяцев выкупить видеомагнитофон прежде, чем он избавится от него.

На двадцать долларов далеко не уедешь. Она купила горючего на восемь долларов, немного бакалеи, и газеты. Возвращаясь к Энид, она проверяла колонку газеты "Требуются работники". Была работа по заполнению конвертов. Был телемаркетинг.

Ах, новое объявление. "Старший менеджер по управлению отходами."

Она ничего не знала об управлении отходами, но она потратила большую часть своей жизни, избавляясь от хлама.

Ее пристальный взгляд прошелся трекингом вниз.

"Требуется работник радио."

У нее галлюцинации? Неужели в подушечках было что-то кроме кошачьей еды?

Она продолжала читать, ее сердце, забилось быстрее.

"Радиостанция KOWL ищет ночной персонал — кого-то, кто может трепаться, кто может импровизировать, кто не боится за свою шею. Кого-то с отношением…"

Она была в некотором эйфористическом оцепенении? Она слышала, что голодающие люди пребывают в состоянии блаженства.

С газетой, зажатой в руке, Мадди побежала к телефону, молясь, чтобы он не был отключен.

Длинный гудок!

И затем автоответчик.

Автоответчик это хорошо. Если и была одна вещь, которую она усовершенствовала, отбывая свое наказание в KLBJ, это был ее радио-голос. При обычных обстоятельствах ее голос был довольно средним, но она училась делать его более глубоким и более хриплым для трансляции. Она также усовершенствовала репертуар акцентов и лиц. В больше чем одном случае она нашла удобным симулировать невежество английского языка.

Мадди выложила это на запись, оставляя свое имя и номер и предыдущий радио-опыт, опуская часть о том, что следовало опустить. Это не была ложь, только упущение. Девочка должна блюсти свои интересы.

Четыре часа спустя она была приглашена для собеседования с Брайеном, менеджером станции.

Ему было приблизительно тридцать. Один из тех тощих людей, которые вышли из формы, от существования на диет-соде и нездоровой еде. Оказалось, что десять месяцев назад он потратил последний гривенник, который имел, и кое-что еще, чего он не имел чтобы купить испытывающую серьезные трудности, устаревшую станцию.

— Что относительно формата? — спросила она.

Брайен откинулся назад на свой стул, бросая в рот желе-боб. С зачесанными назад волосами, он был чем-то похож на Бадди Холли. Но вместо черных коротких очков, он носил проволочные оправы. — Никакого формата.

Никакого формата?

Он предложил ей полную банку бобов.

Сначала, она почувствовала это лучше всего отказаться, но затем она подумала… еда — еда. Вероятно она может не получить работу, таким образом она может пока с выгодой получить кое-что из этого. Она взяла банку, вытряхнула немного бобов в руку, и возвратила ему.

— И какой тип музыки? — она рисковала, выбирая красный желе-боб.

— Никакого типа.

— Никакого типа? — Это было каким-то видом жульничества, каким-то видом наркотика или чем-то.

— Мы даем полную свободу. Окружение, где творческий потенциал может процветать.

Она выбрала зеленый желе-боб. Да, они все еще на вкус как «туалетный утенок».

— Мы ищем кого-то, кто может работать на центральной станции. Я сыт по горло этим катушечным дерьмом, отправленным из Лос-Анджелеса, Это слишком общее. Никакой индивидуальности. Я хочу что-что местное. — Он наклонился вперед, поставив локти на стол. — Ваш голос, сексуальный как ад. Таинственный. Как раз то, что я искал.

Она спит.

— Но есть загвоздка.

Началось.

Прежде, чем ситуация перешла к сексуальными домогательствам, она вскочила на ноги. — Я не буду с вами спать. Я не собираюсь делать программу голой. Я не…

— Может, вы позволите мне закончить?

В любом случае она должна была отдышаться.

— Я не хочу, чтобы кто-то знал, кто Вы, — сказал он. — Это будет часть таинственности. Образ Оборотня Джека.

Это было всё?

— Если у Вас есть собственное эго, если Вы чувствуете потребность в собственном признании, тогда уходите отсюда.

— Анонимность. Это — мое второе имя. Это может быть даже мое имя, если Вы хотите.

Она получила работу.

Больше никакого quality time, разделяя подушечки с Хемингуэем.

Да!

Коробка кондиционера жужжала в окне, впитывая влажный вечерний воздух.

Эдди откинул спутанные простыни со своих ног, его голое тело было подобно топке.

Типичная июльская жара.

Обычно он не возражал против жаркой погоды, но когда влажность была столь же высока, как и температура, а температура в полночь была в районе 80–90 градусов, он возражал.

Но не только высокая температура, не давала ему уснуть.

Мадди.

Растрепанные волосы, в которые он запустил пальцы. Белая кожа, которую он чувствовал своими губами сейчас.

Глаза, которые изменяли цвет в зависимости от света, менялись от светло-коричневого до серого. Глаза, которые смотрели на него с открытой, откровенной оценкой, прямо в душу. Глаза, которые заставили его сердце биться быстрее, сделали его разгоряченным и сексуально озабоченным.

С ней ему было чертовски хорошо. Так правильно. И ничто не казалось ему настолько правильным очень, очень давно.

Он высвободил глубокий, неохотный вздох.

Сон и не собирался приходить.

Он сел, свесил на пол ноги, поток воздуха из кондиционера сдувает его волосы назад, дуя в экзотическом, таинственном аромате ночи.

Он оставался на месте некоторое время, позволяя воздуху овевать его разгоряченную кожу, испаряя пот с тела. Затем он встал, лакированный деревянный пол, был липким под его босыми ногами. Он отключил кондиционер, лопасти, ритмично замедлились останавливаясь. Он надел пару свободных шорт, затем начал спускаться по темноте вниз по узкому искривленному лестничному пролету.

На кухне он с трудом открыл тяжелую дверь древнего Фриджидеера, вынул кувшин с водой, и поднес к губам, моментально поглощая прохладный, запасенный холодильником воздух.