Тереза Вейр - Прохладная тень

Энид никогда не благодарила за открытки, никогда не предпринимала попыток связаться с Мадди. Мадди никогда этого не понимала. Вот что значит вырасти в дисфункциональной семье. Люди теряют контакт друг с другом, стремясь завязать новые отношения охотнее, чем пытаются восстановить старые, тягостные для них.

Даже будучи детьми, если не принимать во внимание инцидент с машиной и банковским счетом, у них не было ничего общего кроме взаимного пренебрежения. Нет, Энид и Мадди проводили большую часть свободного времени в попытках убить друг друга.

Мадди продолжила поиски. Кое-что удалось обнаружить в комоде. Она засунула в ящик руку и нащупала фотографию. Семейную фотографию. Испачканную, порванную, сложенную пополам. Забытую. Это было сродни тому, чтобы найти собственную фотографию, использованную в качестве подстилки на дно птичьей клетки.

Смотря на фотографию, Мадди воскресила в памяти день, когда она была сделана. В замечательное весеннее утро, одно из тех, когда распускались тюльпаны и пели птицы, когда солнце восхитительно освещало и грело кожу.

Одна счастливая семья.

Отец. Мать. Двое детей. Хорошая была жизнь.

Мадди часто думала о тех днях раньше. Перед тем, как ее отец умер. Перед тем, как мама тронулась умом. Перед этим. Когда жизнь была нормальной. Все остальное было потом. Когда их пути разошлись.

Maddie's father had been the opening act for bands. Он был смешной и излучал тепло, и делился им с другими.

Она обожала его.

Он играл комедийные роли и исполнял магические трюки. Иногда он даже брал ее и Энид с собой. И однажды возвращаясь домой посреди ночи со спящими на заднем сиденье Энид и Мадди, он заснул за рулем и был убит. Мадди и Энид не получили ни царапины.

Их жизнь изменилась в одно мгновение. Они остались втроем. Мать провела несколько лет словно в тумане пока наконец не умерла. Мадди часто думала, что со стороны Дорины Смит было ужасно не по-матерински не захотеть жить ради собственных детей.

Фотография была сделана в середине семидесятых, когда мода достигла пика своей клейкости (тьфу не знаю как перевести ещё tackiness)‹…›. Маддин бедный отец был облачен в тесную плотно прилегающую рубашку с широким мягким воротом. Расклешенные брюки. Большие ступни с большими пальцами в больших сандалиях.

Смотря на фотографию Мадди не могла не мечтать, чтобы отец был одет во что-нибудь, что придало бы ему более достойный вид, как он того заслуживал.

Женская часть семьи не выглядела так нелепо. Они были одеты в платья пастельных тонов со шляпками в тон. Энид, на три года младше Мадди, улыбалась привлекательной улыбкой на все лицо, восхитительно счастливой для ее платья из царапающей ткани, колготками на талии и тесных, блестящих лакированных ботинков.

Ощущая знакомую боль и отторжение, которое всегда чувствовала, когда дело касалось Энид, Мадди положила фотографию обратно и взяла дневник деловых встреч, вздувшийся от засунутых внутрь сложенных бумаг и визитных карточек. Она пролистала его и наткнулась на страницу с косым почерком, в котором распознала почерк Энид.

Первый раз, когда я увидела его, я подумала, что он выглядит не как современный человек, скорее как кто-нибудь из прошлого. В нем было что-то от старого света.

Очень характерно для Энид фантазировать о каком-нибудь парне.

Дело совсем не в том, как он был одет, а как он вел себя. Неторопливая манера его движений. То, как он обдумывал вещи, прежде чем говорить.

И его глаза. О Боже, его глаза. Его глаза затянули меня, сделали меня слабой.

Он не заинтересовался мной. Или по крайней мере не хотел, чтобы я об этом знала. Иногда парни любят играть в такие игры.

И в начале это заставляло меня сходить с ума. Для него я оделась с иголочки и провела два часа над своей прической. Одела короткое платье. И имею ввиду, я выглядела сногсшибательно. И после всего он платил.

Платил?

Это естественно привлекло внимание Мадди.

Была ли Энид проституткой?

Это шокировало, но не удивило ее. Энид никогда ничего не боялась. Она не выходила из школы когда начала курить.

— Ну давай же. Попробуй. Сделай затяжку.

Мадди неохотно попробовала сигарету. «Кул»(товарный знак сигарет прим. пер.). Десятью минутами позже ее вырвало и Энид смеялась над ней.

Энид быстро перешла от сигарет к спиртному. Потом наркотики. Потом секс. Как будто это ничего не значило. Как будто потерять девственность было чем-то, что она обязана была сделать.

Все связанное с риском, все свободное от ограничений, все дурное, все это она попробовала.

Нет, теперь когда Мадди думала об этом, проституция казалась как раз тем, чем Энид должна была заняться.

Мадди продолжила изучение дневника, единственной вещью, которая удерживала ее от чувства вины, было знание, что Энид без зазрения совести поступила бы с ней также.

Снова о том же парне. Она действительно потеряла от него голову.

Я наверно единственная в городе не знала об Эдди Берлине, о его сумасшествии и всем прочем.

Эдди Берлин.

Почему это имя звучит так знакомо?

Они говорят, он не оставлял свой дом в течение пяти лет. Это безумие. Без сомнений ни одна из тех девчонок не приходила к нему по вызову. Без сомнения он оставили его мне.

Тем лучше для меня.

Когда он улыбнулся мне своей медленной улыбкой — Боже. У меня ослабели ноги. Мой желудок провалился вниз. И в ту секунду я испугалась. Я имею ввиду, что если я влюбилась в него?

следующая страница.

Я не могу не приходить вновь.

Он живет так по-сельски. Я точно тронулась умом, потому что я всегда ненавидела этот хлам. Да, я в самом деле тронулась умом. Дайте мне бетон под ноги. Дайте мне шум от транспорта.

Он в самом деле лишает меня рассудка. Мне достаточно взглянуть на него чтобы возбудиться. Я не знаю что это. Может из-за того, что он такой равнодушный. Может мне хочется знать какого это завести его по-настоящему, заставить его открыться. Я хочу, чтобы он посмотрел на меня и по-настоящему заметил. Я хочу быть той, кто сведет его с ума.

следующая страница.

Он сказал мне не возвращаться! Я не могу поверить! Ни один парень никогда не говорил мне не приходить больше! Я ненавижу его! Ненавижу его!

Женщину отвергли. И не просто женщину — Энид.

Мадди погрузила зубы в третий кусок хлеба домашнего приготовления. В то же время она кинула взгляд через стол на Эвелин и увидела, что та наблюдает за ней с удивлением и некоторым отвращением.

— Твоя сестра тоже была хорошим едоком.

Хлеб застрял на полпути, когда Мадди осознала, что сметает еду словно борец сумо.

Проклятие.

— Люди в моей семье всегда отличались высокой скоростью обмена веществ. — Ее отец имел обыкновение говорить, что их двигатели работают немного быстрее чем у других, но выход кпд не соответствует затратам.

Мадди сглотнула.

— Это бесподобно. Я не знаю когда в последний раз ела домашнюю еду.

— Ещё яблочного соуса?

— Почему нет?

Мадди вытерла рот салфеткой, когда поела.

— Мне лучше вернуться и проверить кота.

— У тебя есть кот?

— Это проблема? — Мадди надеялась что да. Возможно, тогда Эвелин захочет побыстрее упаковать вещи Энид.

— Я не слишком люблю животных. — пояснила Эвелин. — они производят беспорядок.

Мадди подняла двумя пальцами длинный черный кошачий волос со своей футболки.

— Как и все мы.

— Ну, мы не делаем это на ковре.

Ах, вот оно что.

— Он обучен ходить в туалет.

Мадди посчитала лишним упоминать о склонности Хемингуэя похищать и раздирать клубки с нитками.

Мадди поднялась на ноги и поблагодарила Эвелин за угощение. Она достигла двери, когда фотография на покрытом салфеткой буфете притянула ее взгляд.

Она повернулась. Медленно она подняла рамку с фотографией и уставилась на светловолосого молодого мужчину на ней.

— Это Рик Бек?

Молчание.

Мадди развернулась на месте.

— Я могу поклясться… — Ее слова застыли в воздухе, остановленные скорбным выражением на лице Эвелин.

— Я всегда называла его Рики.

— Вы знали его?

Мадди не хотела никоим образом оскорбить Эвелин, но ей было сложно сопоставить этих двоих. Рика Бека с его глубокой, выразительной, заставляющей думать лирикой и Эвелин с ее садом посмешищ.

— Рики был моим племянником. Он часто оставался со мной, когда был маленьким. Я тогда не жила здесь. Я купила эти два дома, когда мой муж отдал концы.

Как и множество других людей, Мадди провела годы, выискивая дополнительную информацию о Рике Беке. Исходя из сказанного, она могла сказать, что он провел вполне обыкновенное детство. Он родился маленьком городке в Небраске, возможно даже это был Честер. Мадди не помнила. Он вырос в полноценной семье. Играл в школьной группе. Капитан футбольной команды. Староста класса. Мадди часто задумывалась над тем, как кто-то из такого обычного захолустья мог писать стихи, полные такого пафоса. Откуда его вытащили?

Эвелин забрала фотографию из рук Мадди и поместила обратно на буфет.

— Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Она повела Мадди в подвал.

Ступеньки были деревянными и узкими, влажный цементный пол пах плесенью. Мадди потянулась кверху и дернула за шнур, привязанный в электрической лампе. Свет замерцал, создавая колеблющиеся тени.

Мадди попятилась.

Эвелин прошла вдоль по подвалу, но заметив, что Мадди не следует за ней, остановилась и попросила ее поторопиться. Затем она исчезла в маленькой комнате.

Убеждая себя, что ей нечего бояться, Мадди последовала за ней.

A Shrine. (место поклонения, алтарь, святыня. прим. пер.)

Вся комната от стены до стены и вдоль потолка представляла собой мемориал памяти Рика Бека. Альбомы. Пластинки. Кассеты. Постеры. Футболки. Жилеты. Пуговицы. Фотографии. Сценическая одежда. Гитары. Микрофоны. Награды в рамках. Картинки с автографами.

— Боже мой. — Мадди благоговейно провела пальцами по футболке. — Я любила его музыку. — прошептала она.

— Он умер.

— Мне жаль.

— Убит, ты же знаешь.

— Да.

— Своим менеджером.

— менеджером?

Откуда Эвелин это взяла? Все знают, что его убил чокнутый фанат. Сумасшедшего показали по национальному телевидению. Позже, будучи уже в тюрьме, он повесился.

— Я думала это сделал сумасшедший фанат. — Подсказала Мадди, не желая выводить Эвелин из себя.

— Предполагалось, что люди и должны так думать. Этот план принадлежал Эдди.

— Эдди?

— Эдди Берлину. Я пыталась сказать людям, что Рик зависит от него. Он знал что-то об Эдди, что тот предпочел бы скрыть. Вот Эдди и убил его.

Эдди Берлин. Имя в дневнике Энид.

Мадди отложила карту и остановила свой потрепанный Фиат в начале дороги, ведущей к дому Эдди Берлина.

Дорога в никуда.

Никаких ворот. Ничему не требуются ворота. Или изгородь. Или устрашающий знак с надписью

Держись подальше

Это было необязательно.

Люди не ходили в никуда.

Никто не хотел сюда идти, объясняла Эвелен Мадди, пытаясь отговорить ее. Но слишком много странных вещей происходило. Эвелин, Эдди, Энид. Мадди спрашивала себя было ли исчезновение ее сестры чем-то большим чем просто отъезд с новым парнем и наплевать на все остальное? Она не переставала думать, что у Эдди Берлина есть ключ ко всей этой мешанине. Этот парень дожно быть сумасшедший. Кто еще может так долго проторчать в одном месте?

Жарко.

Когда она покинула Аризону стояла жара, но там жар был сухим и раскаленным. Такой жар обезвоживает глазные яблоки и сморщивает кожу пока ты не становишься похожим на кусок вяленого мяса.

Но это…это заставляло задыхаться.

Натолько влажно.

Паровая ванна.

В Аризоне ваш пот мгновенно испаряется. В Небраске — просто стекает. Бежит вдоль шеи, по позвоночнику, между грудей, и остается там.

Мадди переключила передачу и прибавила скорости, объезжая рытвины, которых на дороге было больше, чем наземных мин на минном поле. Уже двадцать ярдов позади, ветки от деревьев хлестали по переднему стеклу и превращенные в лохмотья листья, застревали в дворниках и в металлическом покрытии. Она ногами чувствовала как трава с острыми стеблями царапает дно машины. Руль вырывался из рук, когда колеса попадали в глубокие рытвины.