Патрисия Грей - Проигранная ему

— Я не хочу не с тобой… — тихо говорю я. — Не хочу. И уезжать от тебя не хочу. Пожалуйста, Давид, не прогоняй меня… Ни назад, ни к другому. Пожалуйста… Придумай что-нибудь ещё. Ты можешь. Ты умный, сильный, ты крутой. Пожалуйста, не гони…

Он чуть запрокидывает голову, закрывает глаза и глубоко вздыхает.

Открывает их и вновь переводит на меня взгляд.

Глажу его пальцы. Он мои…

И качает головой.

— Ты сейчас только подтвердила, Полина, то, что я говорил в беседке…

Чуть не плачу.

— Давид… Я буду очень стараться. Я буду стараться больше, чем старалась! Ты только говори мне, что делать — и я буду делать ещё лучше!

Он легонько и нежно проводит своими большими грубыми пальцами по моей щеке.

— Маленькая, да не в этом дело…

— А в чём тогда…

— Твоя реакция на меня — это уже индивидуальная реакция. И ты её не изменишь. Понимаешь, когда человек безразличен, то то, что влюблённому человеку приятно, его может даже раздражать. Понимаешь?

Опустив голову, с безразличием и тоской смотрю на крупные ворсинки белоснежного ковра.

— Да…

— Надо выбрать либо то, либо то. И если ты выберешь проект, то я отстранюсь. Передам управлением им Инне.

— А это зачем? — я вскидываю на него взгляд.

В его глазах грусть.

— Не хочу смотреть. Не буду профессионален. Ревновать сильно стану. Налажаю я…

— Давид, — я предпринимаю новую попытку. — Давай попробуем, а? Просто продолжим. Хочешь сегодня, хочешь завтра. Хочешь, прямо сейчас можем? Я готова. Буду делать то, что ты говоришь. Буду очень стараться, Давид. Я постараюсь абстрагироваться! Честно слово, я очень-очень постараюсь! И ты сможешь! Я знаю, сможешь! Ты профессионал! И ты прекрасный тестер… Я балдею от твоих прикосновений… От твоих ласк…

Он снова вздыхает. Медленно и тяжело. Плечи поднимаются и устало опускаются.

Долго смотрит на меня. Внимательно, нежно. Столько в его взгляде теплоты… У меня сердце будто в комок сжимается…

Он склоняется ко мне, подхватывает на руки и усаживает к себе на колени. Обвиваю его шею руками, утыкаюсь носом в щетинистую щёку. Чувствую, как он гладит меня по голове, по спине.

— Думаешь, у нас получится? — тихо спрашивает он.

Тихий, приятный день. Дождь совсем прекратился, и солнце вышло из-за туч, прорезало небо слепящими глаза лучами. Задираю голову. Выглядит мистически. Хоть бери кинокамеру и клип для какой-нибудь известной песни "Энигмы" или "Эни" снимай.

Держась за руки, мы выходим во двор. Уже не помню, когда я последний раз так вот шла. Просто держа парня за тёплую руку. Лет в семнадцать, наверное…

Минуем ворота. Они автоматически закрываются за нами и мы выходим на дорогу. Поворачиваем направо и идём по её краю. По ногами шуршат ещё влажный песок и мелкие камушки.

Я надела белый сарафан в синий горошек. Он мне нравится. Порыв ветра вдруг приятно освежает тело, вспучивает и топорщит платье. Удерживая его край, смеюсь. Есть в этом что-то от известной киносцены с Мэрилин Монро в главной роли.

Солнце яркое, бьёт светом прямо в глаза. Приходится щуриться.

Воздух быстро теплеет, становится душновато. Но он здесь чистый, горный. Хоть пей.

Давид не сказал, куда идём. Сказал, что это будет приятный сюрприз. Знай я его меньше, напугалась бы, как и тогда, когда я только сюда приехала и мы впервые вышли на прогулку. Но сейчас у меня нет страха. Я доверяю ему. Знаю, что не обидит. И верю, что сюрприз действительно будет приятным.

Он молчит. Думает о чём-то своём. Иногда — редко-редко — немножко хмурится. Я поглядываю на него и балдею. Очень хочется считать его своим мужчиной. Но даже просто от того, что я вот так иду с ним рядом, мне очень хорошо.

Дорога пуста. Никаких машин.

Тихо так. Только цикады поют в высокой траве по краям дорог, да камушки шуршат под ногами.

Ещё в доме, после того, как я предложила Давиду продолжить работу моделью для создания нового секс-бота в том же составе, он сказал, что сегодняшний день в любом случае хочет сделать выходным. И для меня и для себя.

И вот мы здесь. Идём себе по дороге и молчим. Но это не напряжённое молчание. С Давидом мне хорошо. И с каждой новой минутой проведённой вместе, я всё больше в этом убеждаюсь.

Насчёт нашей дальнейшей работы, он попросил не торопить его с ответом. Сказал, что моё желание работать вместе учёл и добавил, что окончательное решение примет только завтра утром.

А сегодня он хотел бы просто провести со мной день. Не ради работы. А просто. Отдохнуть вдвоём.

Конечно, я с радостью согласилась.

Спустя минут десять мы уходим за поворот, затем минуем широкое основание длинной горы, а и сразу после сворачиваем по широкой земляной дороге на равнину. Поля и перелески. Горы вдали. Порывы уже тёплого ветра.

Сначала мы идём по дороге в тени горы, а затем, следуя дороге, чуть огибаем её и я вижу вдали несколько бежевых одноэтажных построек. Перевожу взгляд на Давида, но он молчит, как партизан. Чуть-чуть улыбается, и то я замечаю это только потому, что уже немножко его изучила. А так бы и не поняла. Переглядываемся и молчим. Я то и дело улыбаюсь, глядя в сторону.

Идём к этим постройкам. И сначала я не понимаю, что это за здания среди равнины. А потом вижу загон, лошадей, каких-то причудливо одетых людей, и понимаю, что это — конюшни.

Замедляя шаг, изумлённо смотрю на Давида. Теперь он, поглядывая на меня, улыбку уже не прячет.

— Смотри, — кивает он в сторону ближайшей конюшни.

Оттуда к нам идут два конюха средних лет. Они ведут к нам двух оседланных лошадей. Светло-серую с того же цвета гривой и гнедую с чёрными гривой и хвостом, которым она иногда нетерпеливо встряхивает. Держат под уздцы, идут спокойно, не торопясь.

Мы останавливаемся.

— Покатаемся? — кивнув в их сторону, спрашивает меня Давид. — Это для нас. Гретхен — твоя, Боджо — мой.

— Гретхен — это серая? — уточняю я.

Давид кивает.

— Она очень спокойная, миролюбивая и дружелюбная. Тебе будет на ней комфортно.

Я немножко теряюсь.

— Чего ты смутилась? — тут же спрашивает он. — Ты же говорила, что любила подростком кататься на лошадях. Я помню рассказ про конный клуб.

— Это же давно было, Давид… — тихо говорю я. — Много лет прошло. Я уже и забыла, как на лошадь запрыгивать.

— Не забыла, уверен, — ободряюще улыбнувшись мне, отвечает он. — Вопрос только в том, хочешь ты этого или нет.

— Хочу, — улыбаюсь в ответ. — Спасибо тебе…

Подхожу к нему и обнимаю. Такого огромного, высокого и тёплого. И как же от него вкусно пахнет.

Он нежно прижимает меня к себе и некоторое время мы так и стоим.

Уткнувшись в его грудь, закрываю глаза. Мне хорошо.

Этот день чудесен уже только потому, что около часа мы носимся на лошадях по широкой равнине среди гор. Солнечный день, скорость, восхитительное чувство свободы. Давид сделал мне такой подарок, что я едва не расплакалась от счастья. Не знаю, понимает он или нет, как потрясающе мне угодил, но судя по его взглядам на меня, ему нравится моя радость. А я просто балдею…

Гретхен — прекрасна. Мы подружились с ней сразу, наверное, ещё до того, как конюх Этьен сунул мне в руку кусок чищенной моркови, и я угостила ею её. Давид оказался прав — я ничего не забыла. По крайней мере ни того, как запрыгивать на лошадь, ни того, как держаться в седле, ни того, как управлять лошадью управлять.

Перед тем, как вскочить на лошадей, мы переодеваемся в небольшой пристройке ближней конюшни. Шлемы, рединготы, бриджи, ботинки, краги — вполне стандартная одежда для верховой езды. Только заметно, что она очень высокого качества. А в моём случае — ещё и новая. Полагаю, что Давид специально заказал её для меня, когда запланировал и организовал эту прогулку верхом.

Он выглядит на своём гнедом Боджо, как английский аристократ. Держит прямую осанку, серьёзен, немного хмур и очень легко управляет норовистым конём. По словам Этьена, который при мне старался придерживаться ломаного русского, этот конь так послушен только Давиду. А его, например, даже пару раз сбрасывал с себя.

Перед тем, как мы тронули поводья и взяли с места рысью, Давид условился с Этьеном и Жаном, вторым конюхом, о встрече на берегу. Я не поняла, о чём речь, но предпочла не задавать вопросов.

Раньше я никогда не каталась на лошади так. Чтобы кругом только равнина и горы, а в душе — восторг и чувство невероятной свободы. Иногда мы держимся вместе, иногда я вижу Давида на Боджо совсем вдалеке, когда они уносятся прочь. Тут столько пространства…. И синее небо над головой.

Мы почти не разговариваем во время этой прогулки, целиком и полностью отдаёмся езде. Но у меня нет чувства нехватки бесед — в доме мы очень много общаемся, а сейчас я, во-первых, хорошо понимаю, что Давид явно скучал по верховой езде, а, во-вторых, меняя аллюры, наслаждаюсь ею сама.

Но вот проходит чуть больше часа, и Давид, указав рукой направление к проходу между двумя массивными тёмно-зелёными из-за обилия деревьев, горами, говорит, что нужно двигаться туда.

Лошади скачут вровень, галопом.

— А ты знаешь, что у них любовь?! — повернув ко мне голову, кричит Давид.

— Что?!

— У них любовь! — он кивает сначала на Боджо, а затем на Гретхен.

— Правда?!

— Да!

Он улыбается.

— Я поэтому и взял эту пару! Им очень комфортно вдвоём!

Боджо чуть уходит вперёд и я заставляю Гретхен ускориться. Но всё равно, когда дорога между горами становится узкой из-за кустов и деревьев, я пропускаю Давида вперёд.

А за горами…. вдали… сверкающая серебром синева…

— Это море?

Давид улыбается, качает головой.

— Нет, это Дюранс. Река. Она только в этих местах такая широкая.

Красиво безумно… Яркая зелень, горы, светло-синее небо с белыми пухлыми облаками, сверкающая вода огромной реки, у которой не видно другого берега, лодки, яхточки, птицы над водой…

Спустя минут десять мы приближаемся к берегу. Видны дороги, небольшие домики, пристань с катерами и яхтами и… Этьен с Жаном, стоящие в ожидании нас. Тут же вспоминаю разговор Давида с Этьеном перед тем, как мы ускакали в долину, но всё равно очень удивлена.

— Как они тут оказались? — спрашиваю я.

— На машине приехали, — смеётся Давид. — Они сейчас у нас лошадей заберут. Не оставлять же их на берегу.

Через пару минут мы спешиваемся. Расставаться с Гретхен мне немного грустно. Я стою около неё и глажу ладонью по ещё щеке. Умный взгляд красивых лошадиных глаз. Длинные ресницы. Гретхен стоит спокойно, видно, что ей нравится моя ласка.

А сзади заходится ржанием Боджо. Жан нятягивает уздцы, чуть прикрикивает на коня. Боджо явно не нравится эта смена человека. Он топчется на месте, бьёт землю копытом, трясёт головой. Давид касается его шеи и конь немного успокаивается. Давид что-то говорит ему, затем Жану, а потом подходит ко мне.

— Пойдём, Полина, — с улыбкой говорит он. — Пора на пристань. Нас гидроцикл ждёт.

Водная гладь блестит солнечными бликами, сверкает, как крутящийся мозаичный шар из стекла на клубной вечеринке. Яркое солнце заставляет прикрывать глаза ладонью ровно до тех пор, пока мы, переодевшиеся в домике не пристани, не надеваем солнечные очки.

Костюмы для верховой езды сменились облегающими гидрокостюмами из неопрена. Не знаю, как мне, но Давиду эта одежда очень идёт. Она подчёркивает его вызывающую восторг мужскую стать. Он невероятно сексуален. Притягивает взгляд. Атлетично сложенный, широкоплечий, сильный не только духом и взглядом, он в который раз заставляет меня мечтать о том, что когда-нибудь он станет моим мужчиной.

Понимаю, что не имею права претендовать на него. Наши жизненные пути настолько различны, насколько это, пожалуй, вообще возможно. Он, сделавший сам себя, получивший два высших образования руководитель крупной корпорации, успешный миллиардер-одиночка — ещё и очень хорош собой. Несмотря на всю эту вопиющую, бросающуюся глаза грубость в его внешности, он очень красив. Именно красив. Просто очень по-мужски.

Знаю, что его во мне привлекает именно моя женская суть. Но знаю также и то, что такие мужчины не выбирают таких женщин, как я. Он не влюбившийся лоховатый клиент-богач, о которых часто рассказывали мне мечтающие вырваться из проституции, бывшие коллеги-эскортницы. Не "папик", который на законных правах приобретёт в собственность, чтобы выпендриваться перед бизнес-партнёрами красивой игрушкой. Не человек, который станет заключать фиктивный брак ради какой-то финансовой выгоды. Он умнее меня, сильнее меня, и лучше.