— А як же ж! Ось прямо сию минуту и пийдем. Чайку с девчатками попьём, познакомимся, я тоби наших малюточек хворых покажу, а тамо уж побачем.

За время пока они шли до раздевалки санитарочек, баба Валя успела сообщить ей, что она всю жизнь прожила в Украине и всего лишь пятый год, как переехала к дочке. Поэтому, пусть Машенька не обращает внимания на её своеобразный говор. И всё это с ласковой улыбкой и дружескими похлопываниями по руке, за которую баба Валя её держала. Маша шла рядом и с грустью думала: «Ну почему моя бабушка не похожа на эту женщину? Она меня едва знает, а столько тепла в ней! А баба Паша, только ругается всё время!»

— Ось бачишь, це твой шкапчик, — баба Валя подвела её к одному из высоких металлических шкафов, стоявших вдоль стен. — Тута и будешь разболокаться. Эта половина — для уличной одёжи, а ось ца — для рабочего костюма. Я уже его припасла. Коли велик будет, я подгоню по тоби.

Еще Маша узнала о необходимости принятия ежедневного душа, дверь в который вела прямо из раздевалки и обязательной дезинфекции. Когда чистая и продезинфицированная Марья, облачённая в новенький тёмно-зелёный костюм и шапочку появилась на пороге небольшой комнатки, примыкающей к раздевалке, баба Валя сидела за небольшим столом в окружении двух молоденьких девчонок, с которыми Машу тут же и познакомили.

Потом баба Валя отвела её к сестринскому посту и представила дежурной сестре Марине Александровне, которая тоже доброжелательно улыбнулась ей.

— Ну а теперь, пошли с тряпками-вёдрами-швабрами знакомиться, — баба Валя подхватила её под локоток и повела по коридору.

Незнакомой информации — что куда наливать, в какой концентрации, и какая экспозиция должна быть у того или иного раствора; что- куда замачивать и насколько, чем отличается «Экодез75» от «Экома» и прочее, было столько, что через полчаса Маша сдалась и попросила у бабы Вали блокнот и ручку, чтобы всё записать и ничего не перепутать.

Потом была экскурсия по отделению, во время которой баба Валя знакомила Машу с медперсоналом. Все были в одинаковых костюмах и шапочках, и у половины из них были усталые лица и красные глаза — награда за ночное дежурство.

Помещений, которые должна была убирать Маша, оказалось довольно много: ординаторская анестезиологов, сестринский пост, комната отдыха персонала, кабинет старшей сестры, комната санитаров и санкомната, и самое главное — палата интенсивной терапии, где лежали маленькие пациенты кардиоцентра.

— А вот и наши деточки, — баба Валя грустно улыбнулась.

Маша расширившимися глазами смотрела на детей. Конечно, она видела малышей и раньше, — спокойные или даже плачущие, они никогда не вызывали у неё такого острого чувства жалости. То, что она увидела в этой палате, потрясло до глубины души.

Палата интенсивной терапии была довольно большая, и Маша сначала заметила только четверых. Она решила, что это новорожденные — такие они были маленькие. Личики детей казались неестественно бледными, рты прикрыты прозрачными масками, от которых тянулись дыхательные трубки, к синюшной коже прикреплены пластырями электроды. Кроватки выглядели огромными для их крошечных тел. Правда, кроватками эти сооружения назвать было трудно — высокие тележки на колесиках, где под прозрачными колпаками боролись за угасающую жизнь маленькие существа, опутанные пластиковыми трубками и непонятными проводами. Маша осторожно приблизилась к одному ребенку. Малыш не спал. Она почувствовала, как к горлу подступает комок слез.

— Бачишь, не спит. Это Димочка, ему три месяца, — баба Валя встала рядом с ней. — Мабуть в детдоме и по-другому назовут, но у нас он — Димка.

— Разве у него нет родителей?

— Та! — баба Валя горестно махнула рукой. — Мать сучка така, отказалась от дитяти, як тильки взнала, шо её ожидае. Ось, бачь — она ткнула пальцем в какую-то картонку, прикрепленную к каталке младенца: — «Пен-та-да Фал-ло». Угу. Но прохвессор Северинцев уже усё исправил и хлопчик таперича буде здоровенький. Тильки выхаживать його дюже долго треба.

Маша уже хотела было похвастаться, что знакома с профессором, но в палате появилась незнакомая женщина и она промолчала. Спросила только:

— Профессор Северинцев? Так он же вроде бы со взрослыми работает.

— Канешна, — согласно кивнула баба Валя, — Тильки, если дюже сложные операции, то его вызывают. Димку ось нашего на прошлой нидиле соперировал. А так дитями занимаются доктор Лисовицкий и его ассистенты. Тока те ще дюже молоды. Хлопчики совсем. Куда им до Северинцева! Бачила бы ты його! Такий гарный мужик! Характер, правда — не приведи Господь!

Маша снова открыла рот, чтобы сказать, что профессор не такой уж и злой, но баба Валя её перебила:

— Потом усех узнаешь, познакомишься. Ось, побачь сюды, это Любанька и Мишутка. Их сегодня оперируют. Давай я тебе усё покажу, как и шо, помогу сегодня, а тоди — будешь сама справляться. Пийдем, побачишь как мыть. Тут тебе не як у себе дома. Кое к чему не дай господь прикоснуться.

— Баб Валь.

— Шо?

— А эта женщина — доктор? — Маша украдкой показала на невысокую шатенку, стоявшую у самого дальнего бокса.

— Хто? Нинка? Да. Вона реаниматолог и на операциях тоже стоит. Ох и нехороша баба! С виду клуша-клушей, а як гляне, ажно мурашки по телу. Дюже душа в ей чёрная. Як кирзовый сапог. Как вона здесь тока робить! Хотя, детишек не обижае, это не скажу.

Пийдем дальше. Нехай с ней наш начальник разбирается. Вот Сергей Анатольич дюже хороший чоловик. И усех вокруг такими же считае.

— Ось тута усё и хранится, — она распахнула дверь какого-то подсобного помещения, демонстрируя стеллажи со стопками операционного белья, стерильными салфетками, свертками, коробками, рядами бутылок и канистр с моющими средствами и дезинфицирующими жидкостями. — Тут ось усё подписано. Завтра Юлька тоби инструкции усе выдаст. Дивчина ты вумна, так шо разберешься.

Через час по спине Маши уже в три ручья тёк пот. Убирать нужно было быстро и она старалась так, будто от этого зависела её жизнь.

— В полдевятого обход, потом операции начинаются, — баба Валя устало разогнулась. Маша продолжала усиленно драить шваброй и без того сверкающие плитки пола. — Пойдем детский бокс убирать, як тока малышню в операционные отвезут.

— А сколько операций в день?

— Та по-разному. Плановых — две-три. Ну, канешна, если с внеплановыми, то и до шести бувае. И вечно у пьятницу, як до хаты соберешься, тут и везут, як сговорятся, скаженны-пробурчала она. — Однажды було, шо Северинцев два дня тут ночевал, стока народу разом поступило. Совсем заездили мужика! Шо, не устала ишшо? А то работа только начинается.

* * *

Северинцев ехал в кардиоцентр в самом радужном настроении. По дороге он тихонько насвистывал весёлую мелодию и думал о том, как вечером заберёт Нару к себе. И какая ночь их ожидает. Ох что он устроит! Настоящую феерию! Сексуальный пир после долгих месяцев целибата. В основном для неё конечно, но и для себя немножко. «Да, Северинцев! — он мысленно усмехнулся. — Крепко же тебя зацепило».

То, что было чуть меньше часа назад это так, небольшая прелюдия. А вот ночью… Нет, об этом лучше сейчас не думать, а то ещё целый день впереди, в заполненной людьми клинике. Не стоит выставлять себя озабоченным неандертальцем.

Он вошел в холл и собирался уже пройти к лифтам, когда до его ушей донесся возмущенный голос Лисовицкого. Он обернулся и заметил Валерия, ожесточенно спорящего с какой-то тёткой.

— Я подам на вас в суд и выиграю! — с изумлением услышал он: Валерка так кричал впервые на его памяти. — Но пока мы будем бегать по судам, ваш ребенок умрет!

— Значит, Господу так будет угодно! — раскрасневшаяся толстая баба едва ли не топала ногами. — Думаете, я не знаю законодательство? Думаете, я не найду на вас управу? Существуют заменители крови!

— Много вы об этом знаете! — гневно выкрикнул Лисовицкий. — Полноценных заменителей не существует! И если ваша дочь умрет на столе, никакой бог не вернет ее вам назад, вы это понимаете или нет?

Северинцев остановился и нахмурился, вслушиваясь в разговор.

— Лучше умереть, чем переливать! В Царствии Небесном мы воссоединимся вновь! И таким, как вы, там не будет места!

— Операция проводится под аппаратом искусственного кровообращения, донорская кровь нужна и во время операции, и после, для восстановления объема. А кровезаменители в вашем случае…

— Любой Свидетель Иеговы знает про перфторан! — перебила женщина. — Вы идете против Бога, предлагая мне грех!

— Я предлагаю сохранить жизнь вашему ребенку, — устало сказал Валерий. — Зачем вы дали ребенку имя Ева, если обрекаете ее на смерть?

— Вы хоть раз открыли Библию? — кипятилась тётка. — Там и только там указания, как нам всем жить! А в двадцать девятом стихе Деяний, в пятнадцатой главе сказано: «воздерживаться от крови»! Кровь принадлежит Богу и только Богу! Вы хотите спорить с самим Иеговой? Будете разговаривать с моим адвокатом, если не понимаете элементарные вещи, которые я пытаюсь вам донести! Это религиозная дискриминация, уважаемый! Я написала заявление, что вам еще нужно? И если я узнаю, что по каким-то причинам вы пошли против моей воли… — женщина надвинулась на Лисовицкого, будто собралась его задушить голыми руками.

— Ваша дочь — аллергик, — не сдавался Валера. — Перфторан ей противопоказан. Пока мы будем перебирать варианты, выясняя, что ей подойдет, а что нет, уйдет драгоценное время. Вы теряете его сейчас, пытаясь говорить со мной о том, в чем совершенно не компетентны. У нее гемоглобин — сорок восемь, вы понимаете, что это такое, или нет? Я в последний раз поясняю вам. Ваш отказ от переливания означает, что вы своими руками убиваете ребенка. И моими также.

— Согласиться на донорскую кровь, значит отказаться от Бога! — яростно выкрикнула женщина. — Еве не нужна кровь! Ей нужен Бог!

— Я думал, ей нужна жизнь, — тихо сказал Лисовицкий. Мне не верите, спросите вон у него, — он указал на подошедшего Северинцева, — это лучший кардиохирург клиники!

— Да мне плевать, кто он! Повторяю, посмеете пойти против моей воли — пойдёте по этапу.

— Валерий Алексеевич, это бесполезно. — Северинцев даже ухом не повёл и просто оттащил разгневанного Лисовицкого в сторону, — если ей угодно потерять ребёнка, значит так тому и быть. Идти против этой фанатичной дуры, равносильно самоубийству. Так что это бесполезняк. Топай давай в отделение и не порть себе нервы.

— Сань, может ты возьмёшься. Девочка такая хорошенькая. Жалко потерять.

— Валера, ты же знаешь, что после того что произошло три года назад, я принципиально не оперирую Свидетелей Иеговы и членов их семей. Поверь, мне вполне хватило того случая. Помнишь, когда я проигнорировал требование родственников пациента не переливать кровь? Я спас его — да! Но потом замучался по судам бегать. И если бы не мой адвокат, вообще неизвестно чем бы дело кончилось. Нет ничего хуже медико-юридических столкновений, я тебе говорю!

— Север, ты всё же подумай. Пожалуйста! Разве ребенок виноват в том, что её мать дура набитая.

— Посмотрим. — Он шагнул в лифт, придерживая двери, — Валер, хорош уже оглядываться. Или ты едешь к себе или я уезжаю один. Мне ещё общий обход делать. Я и так на час задержался.

— Да еду я, еду, — Лисовицкий шагнул в лифт, расстроенно качая головой, — вот скажи мне, Север, откуда берутся такие упёртые фанатики?! Родного ребёнка готова в расход пустить, ради идиотской веры. Сука!

— Лис, успокойся! Если тебе полегчает, хорошо, я подумаю. Может и возьму девчонку.

— Сань, ну ты…, блин, Сань, ты согласись, пожалуйста!

— Всё, иди, Валера. — лифт остановился на детском этаже. — Дай мне время до завтра.

— Да конечно, — обнадёженный Лисовицкий вышел, а Северинцев поехал к себе.

После обхода ему позвонил Волков.

— Сань, ходят слухи, что ты сегодня просто в шикарном настроении, — осторожно поинтересовался он, — в лотерею выиграл что ли?

— Угу. На поле чудес был ночью. Что Валерка настучал?

— Нуу…

— Понятно. Приходи, кофейку выпьем. У меня сегодня в кои-то веки операций нет. Тоха с ребятками сегодня солируют. Тем более, ты все выходные порывался со мной какой-то сногсшибательной инфой поделиться. Так что дерзай, пока я добрый.

— Уже лечу! Буду через десять минут.

— Давай. Крылья по дороге не потеряй, птица-киви ты моя!

Глава 8

Северинцев засыпал зёрна в кофемолку и только собирался её включить, как зазвонил местный телефон.

— Александр Николаевич.

— Я.

— Это Оля. У меня тут Золотарёв в перевязочной. Антон Олегович сказал мне, что Вы его посмотреть хотели.