С тех пор он избегал любых разговоров на брачную тему, подбирая себе адекватных подруг, не стремящихся тут же окольцевать его, а потом и вовсе ушёл в науку.

И вот сейчас, разглядывая через стекло Нару, раскладывающую на стерильном столе инструменты, он видел не операционную сестру, одетую в мятый бесформенный и потемневший от бесконечных автоклавирований халат, в шапочке-шарлотке, полностью скрывающей волосы, и маске, из-под которой блестели только зелёные глаза. А ту вчерашнюю женщину — босоногую и растрёпанную, в цветном шёлковом халатике, такую трогательную и милую.

Он видел её всего лишь несколько секунд, но цепкий взгляд хирурга отметил и стройные ножки, и крепкую грудь, и неплохую фигурку. Она не была чересчур худой, но и лишнего жира тоже не наблюдалось — всё было при ней, именно так, как он любил. И картинка эта настолько врезалась ему в память, что даже вызвала этот странный яркий сон про ангела, заставив испытать несколько приятных мгновений, после которых у него вроде даже сил прибавилось.

До вчерашнего дня он ценил в ней только высококлассного специалиста, никого другого в своей бригаде он бы не потерпел, которому не нужно было говорить, что требуется делать в данный момент. Она будто читала мысли, подавая ему и его ассистенту инструменты, ровно за секунду до того, как её об этом попросят. Она была не слишком разговорчивой, редко принимала участие в шутках и приколах торакальных хирургов, без которых не обходилась ни одна операция, а анестезиолога Витю Логинова считала слегка «двинутым», судя по тем взглядам, которые Нара на него бросала. Хотя в этом она была не одинока. Словом, за полчаса подготовки к операции, уже войдя в операционную и ожидая, когда на него наденут халат, перчатки и оптику, он понял, что вопреки собственному правилу, хотел бы узнать свою коллегу по опербригаде несколько ближе.

Как это сделать, следовало обдумать в более располагающей обстановке. А сейчас он прикрыл глаза, выбрасывая из головы все ненужные мысли, и подошёл к столу, где уже лежал зафиксированный и подготовленный пациент.

— Всё готово?

— Да.

— Тогда поехали.

* * *

— Мань, да держи ты его крепче!

— Ага, он царапается! И вырывается! Ну что ж ты возишься, давай уже быстрей, у меня на руках живого места скоро не останется.

— Сейчас, нужно немного подержать, а то эффекта не будет.

— Угу, это у меня скоро кожи не будет! Ты садистка, Нарка!

Нара и Маша мыли в раковине кота. По дороге домой Нара заехала в зоомагазин, накупив там шампуней, витаминов, кормов и много чего ещё, что нужно для нормального развития растущего кошачьего организма, подобрала у сквера ждущую её Марью, и теперь, не успев поужинать, они взялись за омовение Гешки. Котёнок мыться не хотел и отчаянно сопротивлялся, в кровь исцарапав Машке руки и окатив их водой с головы до ног. В самый разгар действа, когда намыленный противоблошным шампунем котик был завёрнут в кусок марли, в прихожей раздался звонок.

— Я открою, — Маша сунула в руки Нары замотанного котёнка и помчалась открывать дверь.

Через минуту она вернулась с круглыми глазами:

— Нар, там это… Вчерашний мужик стоит, ну, светило твоё медицинское.

Нара представила себя со стороны: мокрая, в прилипшем к телу халате, и ужаснулась:

— Машка! Не вздумай открыть ему!

— Дура что ли? Как же не открывать-то? Человек в гости пришёл, я просто тебя предупредить, чтобы ты в таком виде в комнату не вылезла. Давай, споласкивай Гешку и бегом переодеваться. А я пока отвлеку его.

— Марья! Нет!.. — но девчонка была на полпути к двери, — вот же зараза, блин!

— Добрый вечер, — донёсся до неё баритон Северинцева, пока она лихорадочно смывала шампунь с несчастного Гешки, — я тут мимо ехал, решил проведать пострадавших.

— Проходите, проходите, — в звонком голоске Машки гостеприимность просто зашкаливала, — вот сюда, в кухню. Нара сейчас придёт. Мы котёнку блох выводим.

За время, пока Нара вытирала котёнка, переодевалась в джинсы и футболку и пыталась привести в божеский вид бардак на голове, в кухне вовсю хозяйничала Машка.

Когда она вошла, Северинцев был уже, «дядей Сашей» (о, господи!), и сидел за щедро накрытым столом, причем половина того, что лежало на тарелках, судя по всему, было им же и принесено. Особенно впечатляла внушительная корзинка со спелой клубникой, вкусной даже на взгляд. Если бы не Манюнина непосредственность, неловкости было бы не избежать, всё-таки видеть Северинцева в нерабочей обстановке было непривычно, хотя выглядел профессор без своего обычного одеяния очень и очень неплохо. Даже сексуально. В жемчужно-сером тонком джемпере, выгодно подчеркивающем его поджарую фигуру и дизайнерских тёмно-синих джинсах. Ну, и конечно руки! Настоящие руки хирурга! С узкой кистью и длинными пальцами, сильными настолько, что он, в случае чего, спокойно пережимал аорту.

— Добрый вечер, Нара Андреевна, — в его глазах светилось лукавство пополам с самодовольством.

— Добрый. Вы решили навестить Машу? Как мило! Даже успели найти с ней общий язык, как я погляжу, а вот Гешку вам вряд ли удастся увидеть, он после помывки под диван спрятался.

— Но вы не переживайте, дядя Саша, — Нара мысленно содрогнулась, а Маша продолжала, — сегодня не вылезет, в следующий раз пообщаетесь. Вы ведь придёте ещё?

— Ну, если Нара Андреевна будет не против.

— Она не против. Вы не обращайте внимания. Обычно она не такая бука. Просто вы пришли неожиданно, вот она и растерялась.

— А я и не обращаю. Наоборот, растерянность ей к лицу. Обычно она очень серьёзная, — улыбнувшись, заявил он, и Нара отметила, что улыбка у него очень красивая. Вообще, в последнее время, Северинцев, который по её мнению считал её чем-то вроде живого приложения к операционному столу стал смотреть на неё несколько по-другому.

Они выпили чая, во время которого Машка выяснила, что гость предпочитает кофе, и пообещала к следующему разу сварить ему целый кофейник, съели принесённые Северинцевым йогуртовые пирожные и почти всю клубнику. Вернее, пирожные съела Маня, а Александру и Наре досталось одно на двоих. Потом Машка сказала «я сейчас!» и умчалась куда-то в комнату, оставив их наедине.

Профессор рассматривал её будто под микроскопом, и под его изучающим взглядом Нара чувствовала себя неуютно. Молчание грозило затянуться. Нара немного успела изучить его и в то, что он заботится о спасенной Мане не верилось. Такая показушная забота, ни каким боком не вписывалась в его образ. Вообще. Поэтому, она решила выяснить, что он здесь забыл.

«Была не была, — мысленно сказала она себе, — за спрос денег не берут, но будь я проклята, если он приехал сюда не с определённой целью.»

— Александр Николаевич, скажите прямо, зачем Вы здесь? — боясь поверить в собственную догадку, спросила она.

— Нара Андреевна, — в тон ей ответил он, — вы же умная женщина, за что я Вас очень ценю, неужели сами не догадываетесь? Маша, безусловно, занятная и непосредственная девчушка, но…

Он хотел добавить что-то ещё, но вернулась Машка, притащив привезённое с собой лото, и объявив, что они просто обязаны сыграть с ней хотя бы одну партию, и он замолчал. Хотя нужно было быть очень крупной идиоткой, чтобы не понять, что он хотел сказать этим своим «но».

Нара уже и забыла, когда в последний раз играла в лото, но Манюня уговорит и мёртвого подняться. В результате, они провели чудесный вечер втроём, и Северинцев засобирался домой только в одиннадцатом часу.

— Ох, совсем забыл! — он уже стоял в прихожей и собирался открыть дверь. — Маша, ты заговоришь кого угодно! Завтра в девять ты должна быть в отделе кадров нашего кардиоцентра. Напишешь заявление и возьмешь направление на медосмотр. Я договорился с заведующим детской реанимации. Тебя берут санитарочкой.

Взвизгнув от восторга, Маня сначала кинулась обалдевшему Северинцеву на шею, а потом на одной ноге поскакала в кухню, приговаривая:

— Меня взяли, меня взяли! Ура! Ура! Ура!

Профессор только головой покачал, но на его губах снова расцвела улыбка.

— До завтра, Нара Андреевна, — сказал он и вдруг протянул руку, чтобы провести пальцем по её губам. — Клубничный сок, — пояснил он, облизнув палец, — ммм, вкусно…

Подмигнув точно так же, как утром в операционной, он скрылся за дверями. Щёлкнул замок.

— Это невозможно! — простонала Нара, сползая по стене на пол. — Этого просто не может быть!

Только что профессор Северинцев едва ли не открытым текстом заявил о своих намерениях затащить её в постель.

— Это ужас! Нет, это самый ужасный ужас! Просто кошмар! И что самое смешное — я совершенно не против!

Глава 4

Оставшееся до сна время они убирались в кухне. Машка как электровеник носилась от стола к мойке, подавая Наре посуду, на все лады расхваливая Северинцева.

— Маш, ты знаешь его каких-то три часа, с чего ты взяла, что он такой уж хороший?

Не хватало ещё, чтобы эта малолетняя дурёха влюбилась во взрослого мужчину.

— Он хороший! — убежденно сказала Маня, и Нара поняла, что девочка воспринимала профессора лишь с точки зрения недолюбленного взрослыми ребёнка, и её бесконечные «дядя Саша» недвусмысленно говорили о том, как ей не хватает именно отцовской заботы и ласки. — У него такие красивые руки, ты заметила, — Маша ловко подхватила очередную поданную тарелку.

— Если бы не твоя дурацкая привычка вечно грызть ногти, твои были бы ничуть не хуже, — возразила Нара, глазами показав на тоненькие девичьи пальчики с обкусанными ногтями.

— Да, — вздохнула Маша, рассматривая свои руки, — ну что же делать, если я когда злюсь или нервничаю, всегда их грызу.

— Погоди, вот будешь у нас работать… Юлия Сергеевна — старшая детского отделения, вмиг тебя от неё отучит.

— Как ты думаешь, дядя Саша снова придёт?

— Мань, откуда я знаю?!

— Думаю придёт, раз обещал.

— Слушай, Маша, я тебя умоляю, смени пластинку, ради Бога! Я про Северинцева уже просто слышать не могу. И вообще, пошли спать, завтра вставать рано.

— Ты плохо на него реагируешь. А это неправильно. Он классный! — снова упрямо повторила девушка.

— Ладно, ладно уговорила — классный, только умолкни, — сдалась Нара, подумав про себя, что распрекрасный профессор вообще-то сноб и самовлюблённый индюк, считающий, что весь мир должен прогнуться под его персону. Пусть очень симпатичный, но всё равно сноб.

Машка уже давно спала на пару с котёнком, пристроившимся у неё на груди, а Нара всё крутилась в кровати и никак не могла заснуть.

Большую половину работников кардиоцентра составляли женщины, посему слухи и сплетни процветали в нём пышным цветом, как и в любом бабьем царстве. Как говорится «на первом этаже чихнёшь, на пятом — будь здорова скажут», поэтому стоило хоть кому-то из персонала закрутить роман, на следующий же день об этом становилось известно и откуда что бралось, оставалось тайной за семью печатями. Но, ни разу за всё время работы в центре, Нара не слышала, чтобы хоть что-то сказали о Северинцеве. Никогда!

Не считать же розу, подаренную им покойной Полине, в преддверии праздника восьмое марта за проявление внимания. Это была простая обязаловка, навязанная ему кем-то из коллег-мужчин. Северинцев был холодным как айсберг, никогда не покупался на кокетливые женские взгляды и если бы не Наташка Волкова, супруга трансфузиолога Владимира Петровича, все бы уже давно решили, что профессор гей. И вдруг такой интерес к её скромной персоне!

Нара судорожно вздохнула.

Прожив на свете тридцать два года, она неплохо научилась разбираться в людях вообще и мужчинах в частности, поэтому была уверена, что недвусмысленные намёки профессора поняла правильно. Правда, оставалась вероятность, что это просто подсознание сыграло с ней злую шутку, выдав желаемое за действительность. Ведь положа руку на сердце, Машка была права, высказав тогда, что он ей нравится.

Когда на часах было уже три часа ночи, Нара всё же решила последовать народной мудрости, в которой утро вечера мудренее и заснуть, наконец. Что там будет дальше, время покажет, хотя она совершенно точно не собиралась падать в профессорские объятия, после первого откровенного намёка, как бы ей этого не хотелось. Тем более, что исключать вариант, что ей просто показалось тоже нельзя.

Однако на следующий день Северинцев даже головы не повернул в её сторону, когда они с анестезисткой шли по коридору в сторону детского блока.

В бригаде, работающей с детским кардиохирургом Лисовицким, Нара кроме анестезиологической медсестры Саши больше никого не знала. Так, видела несколько раз в переходах центра, вежливо здоровалась и проходила мимо, поэтому чувствовала себя сейчас неуютно. Ей не хватало жизнерадостного анестезиолога Вити, вечно весело напевающего что-то и анестезистки Ларочки. Даже не всегда неуместные шутки Василича были бы сейчас кстати — здесь не было такого чувства локтя как в бригаде Северинцева. Вместо них был хмурый Лисовицкий и анестезиолог Нина Аркадьевна- тихая и незаметная женщина, которую никто бы вообще всерьез не воспринимал, если бы не её профессионализм.