Эльза Вернер - Проклят и прощен

Дверь снова отворилась, и на пороге показался Пауль Верденфельс.

— Мой дядя собирается уезжать, — сказал он с вежливым поклоном, в котором чувствовалась какая-то отчужденность, — и я хотел проститься с вами.

Анна взглянула на него, и в ее голове вдруг созрело решение. Она жестом пригласила молодого человека войти и произнесла:

— Господин Верденфельс, прошу вас, войдите на несколько минут.

Пауль повиновался, и его взор с тревогой устремился на молодую женщину: он увидел, как она бледна и взволнована.

— Недавно я была невольной свидетельницей вашего разговора с пастором Вильмутом, — начала она. — Вы тогда высказали намерение при теперешних угрожающих обстоятельствах оставаться в Верденфельсе возле дяди. Вы сдержите свое слово, неправда ли?

— Разумеется! Не сомневайтесь в этом.

Анна чувствовала холодность в его словах, но все-таки продолжала:

— Барон нуждается в друге и, может быть, еще более в защитнике. Он вполне сознает грозящую ему опасность, но, несмотря на это, не хочет покинуть Верденфельс и даже не думает принять какие-либо меры предосторожности.

— Он сам вам сказал об этом? — спросил Пауль с горечью, которую не мог скрыть. — Впрочем, я видел, что вы желали разговора без свидетелей.

— Господин Верденфельс, — в голосе Анны зазвучала трогательная мольба, — вы любили меня, добивались моей руки, и хотя я думаю, что эта любовь существовала больше в вашем воображении, чем в сердце, я обращаюсь к вам, зная, что теперь требую от вас слишком многого. Слыша, как мужественно и энергично вы выступили против моего кузена Вильмута, я поняла, насколько вы выше и лучше других, и это придает Мне мужество высказать вам свою просьбу. Оставайтесь при Раймонде! Я боюсь, что на него будет еще больше покушений, чем до сих пор. Оберегайте и защищайте его, насколько это в вашей власти!

Наступило молчание. Пауль страшно побледнел и, казалось, не находил ответа.

— Вы знали моего дядю раньше? — наконец спросил он.

— Да, — тихо сказала Анна.

— И он был вам близок?

— Да!

Губы молодого человека болезненно дрогнули.

— В таком случае я понимаю отказ, выпавший на мою долю.

— Господин Верденфельс...

— О, я говорю это без всякой горечи. Я хорошо узнал Раймонда в последние месяцы и знаю, что при всей своей мрачности и замкнутости, при всех своих странностях он обладает чертами, которых у меня нет. В нем есть что-то такое, что невольно привлекает к нему, вероятно, невозможно было противостоять его обаянию, когда он еще не удалился от жизни и был счастлив...

Анна тихо покачала головой.

— Он никогда не был счастлив, даже тогда, когда я с ним познакомилась, и жизнь, к которой он теперь возвращается, всегда встречала его враждебно. Господин Верденфельс, поручаю вам защиту Раймонда. Если вы когда-нибудь любили меня, берегите его!

— Это будет сделано, — с твердостью сказал Пауль. — Я не покину его, насколько это от меня зависит, он будет в безопасности.

Анна протянула ему руку и воскликнула:

— Благодарю вас, благодарю от всего сердца.

Эта благодарность шла прямо из сердца. В голосе Анны, всегда казавшемся молодому человеку таким холодным и спокойным, теперь звучали горячие, трогательные ноты. Он в первый раз услышал этот задушевный тон, относившийся к другому, и, безмолвно склонившись над протянутой рукой, прижал ее к своим губам. Хотя Пауль уже начал превозмогать свою безнадежную страсть, но в эту минуту он с особенной ясностью почувствовал, чего лишился. Его сердце сжала острая боль потери, и глаза были влажны, он хоронил свою юношескую любовь...

Несколько минут спустя от дома лесничего отъехали сани, в которых сидели барон и его племянник, а несколько часов спустя уехала домой и Анна Гертенштейн. В доме лесничего никто и не подозревал, что эта встреча не была простой случайностью.

Вечер уже наступил, когда Раймонд и его племянник достигли Верденфельса. Дорогой они почти все время молчали. Казалось, к Раймонду вернулась прежняя замкнутость, а Пауль со своей стороны был рад, что его избавляли от необходимости разговаривать. Он даже почувствовал облегчение, когда барон тотчас по приезде прошел в свою комнату, так как сегодняшнее открытие поразило его глубже, чем он хотел себе признаться. Когда молодой барон вошел в свою комнату, Арнольд передал ему полученное в его отсутствие письмо, многозначительно добавив:

— Из Розенберга!

Пауль узнал почерк Лили на конверте и поспешно взял письмо. Подойдя к лампе, он распечатал его и принялся читать. Это был ответ на его последнее, очень подробное письмо, в котором он делился с Лили своими планами преобразований в Бухдорфе. Лили усердно вникала во все подробности и хотя иногда и высказывала очень наивные взгляды, но в главном всегда была согласна с будущим преобразователем, а именно в том, что надо дать энергичный отпор кузену Грегору.

Тон письма был такой задушевный и детски чистый, что Паулю показалось, будто в его глубокой грусти вдруг сверкнул яркий солнечный луч. Теперь он почувствовал, какая глубокая бездна отделяла его от Анны, как мало значила для нее его страстная любовь. С сегодняшнего дня он знал, что не он был тем волшебником, одно слово которого могло воскресить жизнь в прекрасной холодной статуе. Задолго до него другой произнес это слово, и к этому другому относились взгляд, затуманенный слезами, и полный нежности тон. При этом воспоминании сердце Пауля снова болезненно сжалось. Но тем отчетливее и милее выступил перед ним в минуту горького разочарования образ его маленькой утешительницы. Он думал о ее сердечном участии к его любви, когда добивался руки ее сестры, о ее трогательном страхе за его жизнь, когда она отняла у него предательское смертоносное оружие. К ней он с первой минуты почувствовал доверие, тогда как Анна всегда была холодна по отношению к нему и его любви.

— Дорогой господин, я думаю, вы успели прочитать письмо раз шесть, — заметил Арнольд, старавшийся найти себе в комнате какое-нибудь занятие и крайне раздосадованный, что к нему не обращались.

Пауль действительно только теперь вспомнил о его присутствии и рассеянно сказал:

— Можешь идти! Сегодня вечером ты мне больше не нужен, оставь меня одного!

Арнольд, как известно, отличался от других слуг тем, что делал противоположное тому, что ему приказывали, и поскольку ему велено было уйти, он, конечно, остался, а раз его молодой барин пожелал, чтобы ему не мешали, он начал дружеский разговор вопросом:

— А как обстоит дело с помолвкой, мой господин?

— Я тебе раз навсегда запретил вмешиваться в эти дела, ты ведь знаешь! — нахмурившись, произнес Пауль.

— Потому-то они и не двигаются с места, — отозвался Арнольд. — Вы больше не доверяете мне. В Италии я обо всем узнавал, хотя вы, к сожалению, и не слушали моих увещеваний. Здесь же я всю зиму ломаю себе голову над тем, почему вы никогда не бываете в Розенберге, а между тем ваша переписка с госпожой Гертенштейн становится все оживленнее.

Пауль не находил нужным объяснять старому слуге, с кем он ведет переписку, и почти не слышал его слов, так как был в седьмой раз занят чтением письма Лили.

Арнольд, которого эта замкнутость невыразимо раздражала, переменил план нападения.

— Я был сегодня перед обедом в Розенберге, — начал он.

Это подействовало, наконец; Пауль очнулся от своих грез и стал прислушиваться внимательнее.

— Каким образом ты попал в Розенберг? Ты хотел там что-нибудь выведать?

— Мой господин, вы меня обижаете! — воскликнул Арнольд, принимая глубоко оскорбленный вид. — Я случайно проходил мимо усадьбы, а у ворот случайно стоял садовник, с которым я также случайно познакомился несколько времени тому назад.

Это длинное сцепление случайностей имело, однако, логическую связь. Арнольд был глубоко убежден, что его молодой господин бывал в Розенберге и помолвку держат пока в тайне, потому что между Верденфельсами и Вильмутом была вражда, а священник — близкий родственник госпожи Гертенштейн. Чтобы получить верные сведения, старик снизошел до знакомства с садовником Игнатием, но до сих пор оно оставалось без всякого результата.

— Госпожи Гертенштейн не было дома, — продолжал Арнольд. — Компаньонки тоже не было, одна только маленькая фрейлейн была в саду.

— Какая маленькая фрейлейн? — спросил Пауль.

— Сестра госпожи Гертенштейн, маленькая фрейлейн Лили. Она бросала снежки сперва в ворон на деревьях, а затем в нас обоих, так что мы совсем промокли. Что же, детям надо доставлять удовольствие.

— Не говори про фрейлейн в таких выражениях! — с неудовольствием сказал Пауль. — Фрейлейн Вильмут шестнадцать лет.

— В самом деле? Я думал, она гораздо моложе, она еще играет, как ребенок, вероятно, еще немного подрастет.

Пауль совершенно вышел из себя, услышав, что Лили «еще подрастет». Он вскочил и стал так выразительно требовать большего уважения к фрейлейн, что Арнольд с удивлением посмотрел на него.

— Вы ужасно сердитесь, — сказал он. — Впрочем, можно легко сделаться нервным и расстроенным там, где ни на минуту нельзя быть спокойным за свою жизнь. Всю эту сумятицу подняли против вашего дяди, но по-нашему, это называется «все в одну петлю». Дворецкий утверждает, будто деревенская шайка готова поджечь дом или же толпой ворваться в замок. Как хорошо было бы, если бы мы были в нашем прекрасном, тихом Бухдорфе!

— Не строй себе никаких иллюзий! Когда я примусь управлять Бухдорфом, тамошнему спокойствию тоже придет конец. Я окажу сопротивление пастору Вильмуту, мы уже объявили друг другу войну.

— Господи Боже! Да неужели вы должны во всем подражать своему глубокоуважаемому дяде, даже в его скандалах с крестьянами? — воскликнул старик.

— Я научу своих крестьян уму-разуму, — заявил Пауль воинственно. — Думаю, они не такие упрямые, как верденфельсцы, но несмотря на это, о спокойствии не может быть и речи. Заметь это себе, Арнольд, а теперь уходи и оставь меня одного!

Старый слуга так испугался высказанных Паулем соображений, что в виде исключения повиновался.

Ночь уже давно наступила, в замке было тихо и темно, и даже в комнате барона Раймонда свет был погашен. Пауля, у которого всегда был крепкий, спокойный сон, в эту ночь обуревали тревожные сновидения. Волнения дня не давали ему спокойно спать, среди ночи он проснулся и долго не мог уснуть. При этом он вдруг вспомнил, что письмо Лили лежит в незапертом ящике письменного стола. Он заботливо оберегал эту переписку от любопытных глаз Арнольда и теперь подумал, что когда старик придет утром убирать его комнату, он непременно увидит письмо. Это необходимо было предупредить.

Поднявшись с постели, молодой человек прошел в соседнюю комнату, не зажигая свечи, так как луна достаточно освещала комнату. Он сейчас же нашел письмо, положил его к остальной переписке, запер ящик и хотел возвратиться в спальню, но сперва подошел к окну, чтобы посмотреть, какая погода. Ночь была бурная, луна все время исчезала за проносившимися по небу облаками, а в парке царил полумрак, в котором ничего нельзя было отчетливо различить. Вдруг Пауль остановился в недоумении: ему показалось, что кто-то осторожно прокрался под окнами вдоль стены замка, потом исчез в направлении к комнатам Раймонда.

При других обстоятельствах Пауль едва ли обратил бы на это внимание, но последние происшествия в Верденфельсе сделали его подозрительным, а в ушах еще звучала просьба Анны: «Оберегайте его!». Он решил расследовать дело, и так как был человеком бесстрашным, то ему и в голову не пришло прежде всего обеспечить себя какой-нибудь помощью. Наскоро одевшись, он взял заряженный револьвер и вышел из замка, воспользовавшись для этого боковой лестницей и дверью, предназначенной для прислуги и запертой изнутри на задвижку. Снаружи все было тихо, ничто не шевелилось возле замка, только ветер шумел среди деревьев парка. Пауль подумал, что их тени вызвали, вероятно, обман зрения, но прежде чем вернуться в свою комнату, хотел ради безопасности еще раз осмотреть помещение дяди и медленно пошел вдоль стены, тень которой совершенно скрывала его.

Комнаты барона были расположены с этой стороны замка и выходили в парк, стеклянная дверь вела из комнаты на красивую веранду, которую летом закрывали цветущие кусты. Сейчас они были покрыты плетеными соломенными рогожками для защиты от зимней стужи, а под балконом лежали кучи сухих листьев, защищавших корни от холода. Пауль был уже в нескольких шагах от веранды, как вдруг остановился, снова присмотрелся и ясно увидел, что там что-то шевелится. В следующее мгновение он различил человеческую фигуру, сидевшую на земле на корточках. Молодой человек подумал, что готовится новое посягательство на дорогие растения, и уже решил схватить негодяя, как вдруг ему стало ясно, что у злодея более ужасное намерение. Внизу у веранды мерцал огонек, и Пауль увидел руку с зажженной серной спичкой, увидел, как ее поднесли к соломе, которая сейчас же начала тлеть, и как потом спичка была брошена в сухие листья.