Дворецкий дал последние наставления слугам, собравшимся на террасе в парадных ливреях, а потом обратился к Арнольду, только что пришедшему из замка:

— Теперь все готово! По всей вероятности, через полчаса господа будут здесь, разве только встреча в деревне задержит их на некоторое время.

— Надо полагать, встреча будет очень торжественной, — самодовольно заметил Арнольд. — Теперь верденфельсцы не знают, как и благодарить своего помещика и готовы до небес превозносить его, а какие низости делали ему прежде!

— Да, наши верденфельсцы крепколобы, но, думаю, теперь наш барон справится с ними.

— Я думаю так же. Наш милостивый дядюшка, — говоря о бароне, Арнольд упорно держался такого наименования, — обладает удивительным искусством одним только взглядом ставить людей на место. Ему не надо даже рот раскрывать — взгляда вполне достаточно.

— Ну, по правде сказать, и в действиях у него недостатка нет. За такую поездку, какую он проделал с пастором во время наводнения, никто не возьмется. Даже молодой барон остался на берегу.

— Разумеется, он остался! — с достоинством произнес Арнольд — глава семьи во всем должен иметь первенство. Мы — младшая линия, и уступаем дорогу, даже в опасности.

— А как обстоит дело со свадьбой? — осведомился дворецкий, — что, она будет только через год?

— Будущей весной. Между нами будь сказано, — молодые господа должны стать немного рассудительнее; милостивый дядюшка также заметил это, а тем временем роскошно отделает заново для нас господский дом в Бухдорфе. Молодой господин должен сначала показать, какой из него выйдет помещик, а малютка... я хотел сказать — наша будущая госпожа, к тому времени немного подрастет. А что, вы не думаете, что в шестнадцать лет еще можно расти?

— Разумеется, можно! Значит, вы остаетесь в Бухдорфе?

— Само собой разумеется! Что делали бы молодые господа без меня? Относительно этого я на смертном одре дал обещание своей покойной госпоже...

— Да, я это знаю, вы не раз рассказывали об этом, — перебил его дворецкий, но Арнольд не оторвался бы от своей любимой темы, если бы в эту минуту не появилась на сцене «младшая линия».

Пауль вел под руку свою невесту, которая, к величайшей радости старого слуги, в нарядном платье с длинным шлейфом казалась немного выше ростом. Осмотрев все приготовления, Пауль обратился к дворецкому:

— Мы встретим барона и его супругу у кареты. Вы станете вот здесь, во главе ваших подчиненных. Ты также должен оставаться здесь, Арнольд!

Дворецкий, разумеется, исполнил приказание, однако Арнольд, как всегда, сделал прямо противоположное и отправился вслед за женихом и невестой.

— Я останусь неподалеку от вас, мой молодой господин, — объявил он с решимостью, не допускавшей возражений. — Мое место здесь, да и вообще так будет лучше.

— Отчего вы всегда возражаете, Арнольд? — нетерпеливо сказала Лили. — Вы поставили букет роз в комнате моей сестры на маленький столик перед диваном, как я приказала?

— Нет-с, розы стоят на письменном столе в комнате госпожи баронессы.

— Но ведь я вам ясно сказала — на столик перед диваном! Отчего вы это не сделали?

— Оттого, что на письменном столе они имеют гораздо больше вида, так гораздо лучше.

— Я хочу, чтобы они стояли там, где я сказала! — закричала Лили, топая ножкой.

— Арнольд, ты сейчас же переставишь цветы туда, куда приказала моя невеста! — строго вмешался Пауль.

— На письменном столе они гораздо эффектнее, — с невозмутимым спокойствием возразил Арнольд. — Они стоят как раз перед портретом господина барона, и госпожа баронесса примет это как знак нежного внимания. Многоуважаемый дядюшка также согласится с этим, а многоуважаемая фрейлейн наверно не будет настаивать...

— Ради самого Бога, нет и нет! — с отчаянием воскликнула Лили. — Ставьте розы куда хотите, хоть под стол, только кончайте свои объяснения и вечные упоминания одних и тех же слов!

Она увлекла с собой Пауля, оставив поле сражения за Арнольдом. Он с состраданием смотрел вслед «молодым господам», возымевшим удивительную наклонность отдавать ему приказания. Только «многоуважаемому дядюшке» позволит он смотреть на него повелительно, так как это был единственный человек, внушавший ему к себе уважение; «младшая же линия» напрасно пыталась восстать против него, и в этом она сама убедилась.

— Знаешь, Пауль, — сказала со смехом Лили, — мы с тобой недавно спорили о том, кто будет главой в нашем доме, и ни один из нас не хотел уступить. Не было никакой необходимости ломать над этим голову: скипетр будет в руках Арнольда!

— Да, с таким фамильным наследством ничего не сделаешь, — подтвердил Пауль, также смеясь. — Ты тоже склоняешься перед его тиранией? Следовало бы Раймонду взять его на месяц к себе для личных услуг, это, я думаю, единственное средство привести Арнольда к послушанию. Пойдем, Лили, оттуда видна вся дорога. Фельдберг командует «артиллерией», и, как только экипаж покажется в шлоссбергской аллее, раздадутся выстрелы.

— Ну, до тех пор еще много времени, а мне надо сделать маленькую рекогносцировку. Я выслеживаю дядю советника, который кажется мне очень подозрительным во фраке и с букетом. Я уже знаю, что означает этот торжественный наряд.

— Что же ты думаешь? Меня очень удивило сегодня появление Фрейзинга. Никому из нас он не близок...

— Да, но желал бы стать близким кому-нибудь другому, и это ему нельзя ставить в укор; бедняжке до сих пор приходится иметь дело исключительно с «глубоким уважением», а это должно быть просто ужасно. Я отлично рассмотрела, что сегодня букет сделан из одних гвоздик, а это — любимый цветок фрейлейн Гофер. Я непременно должна узнать, как идет дело. Если оно кончится неудачей, тогда... да, Пауль, я ничего не могу сделать! Придется мне из сострадания взять себе дядю советника, потому что с шестью отказами жить невозможно. Этого ни один человек не сможет выдержать!

Пауль горячо протестовал против такого человеколюбивого намерения своей невесты и находил, что им следует оставаться на террасе, чтобы быть готовыми к встрече, но Лили настояла на своем. Она заметила, как Фрейзинг и Эмма Гофер исчезли в маленьком павильоне, расположенном позади замка, и тотчас отправилась по их следам.

Павильон, выстроенный для того, чтобы любоваться из него красивым видом, стоял так высоко, что было совершенно невозможно заглянуть снаружи в окна, а дверь, раньше открытая, теперь почему-то оказалась запертой. Молодая девушка отправилась на разведку вокруг маленького домика и вскоре случай благоприятствовал ей. У правой стены, густо заросшей диким виноградом, стояла лестница, видимо, использованная для прикрепления флагов и затем забытая. Лили была в восторге от такой находки и, не слушая увещаний Пауля и подобрав свой шлейф, быстро поднялась до уровня окна и с жадным любопытством заглянула внутрь.

— Они в самом деле здесь! — вполголоса доложила она. — Все трое на диване — советник, букет и фрейлейн Гофер. Как жаль, что окна закрыты! Я могу лишь видеть, а тогда, за дверью гостиной, могла лишь слышать, только сегодня положение менее удобно.

— Да ведь это — шпионство, — возразил Пауль. — Что если тебя заметят изнутри или сюда подойдет кто-нибудь из прислуги? Что тогда подумают?

— Не шуми, Пауль, и держи лестницу! — приказала Лили. — Вся прислуга на террасе, а виноград так густо разросся, что меня невозможно заметить. И хотя я не могу ничего слышать, но зато вижу всю пантомиму. У дяди советника элегическое лицо: он наверно рассказывает о прежних пяти отказах... не получить бы ему шестого! Эмма еще полна глубокого уважения... Ах, нет, теперь она улыбается... Слава Богу! Дело идет к развязке!

— Лили, прошу тебя, сойди! — просил Пауль. — Если кто-нибудь застанет нас в таком виде... это, право, неприлично!

— Не мешай мне и смотри, чтобы лестница не упала, — последовал немилостивый ответ. — Теперь на сцену выступает букет, дядя советник начинает говорить языком цветов; Анне он сказал: «Розы — розе», а теперь наверно говорит: «Гвоздика — гвоздике»!

Вероятно Фрейзинг действительно сказал что-то подобное, потому что Эмма Гофер покраснела и опустила глаза, а он с пафосом продолжал:

— Никогда не забуду я того часа, когда я сидел на горной дороге, в снегу и одиночестве, с вывихнутой ногой, всеми покинутый! Вы спасли мои акты...

— О, об этом не стоит говорить! — скромно отклонила Эмма похвалу.

— Напротив, об этом очень стоит говорить! Это были документы тысяча шестьсот восьмидесятого года...

— Верденфельс против Верденфельса?

—Совершенно верно! Без вашего мужественного вмешательства они сделались бы жертвой этого коварного Гейстершпица.

— Разве вы верите в силу Гейстершпица? — спросила пораженная Эмма.

Фрейзинг бросил боязливый взгляд в окно, через которое виднелось вдали «белое чудовище», и ответил:

— Я верю, что в тот час Гейстершпиц указал мне путь к счастью, до тех пор неведомый мне. Эмма, может ли оправдаться эта вера?

Развязка приближалась довольно быстро. Фрейлейн Гофер, с румянцем на щеках, держала в руках букет, стыдливо опустив глаза, пока адвокат произносил формулу предложения, которую он знал наизусть, а через пять минут она уже лежала в объятиях Фрейзинга. Он почувствовал себя освобожденным узником, услышав наконец то, в чем так долго отказывала ему жестокая судьба, а именно — маленькое, коротенькое, ясное «да».

В эту минуту загрохотали пушки. Вероятно, заметили приближавшийся экипаж барона, и с террасы раздались первые приветственные выстрелы; они понеслись вниз по долине, а в горах им вторило могучее эхо.

Помолвленные в испуге отскочили друг от друга. Эмма Гофер никогда не страдала нервами, но при таком неожиданном и шумном приветствии верденфельских орудий позволила себе маленький обморок. Она пошатнулась, словно готовая упасть, но Фрейзинг, естественно, подхватил ее и поддержал, привлекая в свои объятия.

— Успокойся, Эмма! — сказал он с торжественной нежностью. — Я тут, возле тебя.

И Эмма успокоилась.

Почти в ту же минуту из-за угла замка вышел Арнольд, отыскивая своего молодого господина и его невесту, непонятно куда исчезнувших.

— Мой господин, экипаж близко! Где вы?

Он внезапно умолк, подняв взор и руки к небу при виде представившейся ему картины. Лили, в платье с длинным шлейфом и кружевной отделкой, стояла на лестнице, заглядывая в павильон, между тем как молодой барин стоял внизу, с величайшим старанием поддерживая лестницу; оба были так углублены в свое занятие, что даже не слышали оклика.

Когда раздались залпы, Лили вздрогнула и одним прыжком соскочила с лестницы прямо в объятия Пауля, а затем старый слуга увидел зрелище еще ужаснее: владелец Бухдорфа донес на руках до самой террасы будущую «милостивую госпожу баронессу». Тут Лили, как молодая козочка, спрыгнула с его рук, и оба наперегонки бросились бежать к крыльцу, на которое явились, с трудом переводя дыхание. Молодая госпожа, будущая баронесса едва успела оправить свой шлейф, как в аллее показался экипаж.

— И эти дети хотят жениться, — с жалостью сказал Арнольд, — а дворецкий еще спрашивает, останусь ли я в Бухдорфе! Там необходим по крайней мере хоть один разумный человек, и, к сожалению, этот единственный человек — я!

Старый слуга еще не оправился от ужаса перед такой утратой всякого достоинства со стороны «младшей линии», как вдруг мимо него с шумом пронеслись Фрейзинг и Эмма Гофер, рука об руку, оба с радостными лицами, они тоже бежали, чтобы не опоздать к встрече. Стремительный бег почтенного ученого юриста, так же как и расплывавшаяся по его лицу блаженная улыбка, окончательно вывели Арнольда из себя.

— Кажется, сегодня все в Верденфельсе сошли с ума! — вздохнул он, в свою очередь поспешив за другими, чтобы не упустить случая показать свою близость к молодому барону.

В Верденфельсе, казалось, все немного помешались. Крестьяне теперь так же не знали меры своей благодарности Раймонду, как прежде не знали предела своей ненависти. Прием, приветствия и речи прошли в деревне по определенной программе, но добрая половина крестьян провожала барона Раймонда и его супругу до самого замка. Самые молодые из этих провожатых потеряли всякую меру в выражении шумной радости, а старший сын Райнера, тот самый, что участвовал в разорении оранжерей, теперь так громко и энергично кричал «ура! «, что его щеки побагровели и готовы были лопнуть.

Экипаж подъехал. Среди бурного ликования, под развевающимися флагами, при звуках бесконечных залпов Раймонд и Анна вступили в родовой верденфельский замок.

Здесь тщательно подготовленная торжественность также не была вполне соблюдена. Один только дворецкий стоял в торжественной неподвижности во главе своих подчиненных, заботясь о том, чтобы ни один из них не тронулся с места, пока он не подаст знака. При встрече на крыльце один Арнольд сохранил полное достоинство. У Фрейзинга и Эммы Гофер сегодня была просто мания крепко пожимать всем руку, а молодой барон и его невеста решительно отбросили всякий этикет.