— Ты тоже выходка? — рассмеялся Мур.

Байрон кивнул:

— Тоже.

— Мне не нравится это увлечение. Никому не нравится. Как бы не переросло в нечто сильное… Леди Каролина — личность, слишком увлекающаяся. Не осложняй себе положение.

— Я не питаю иллюзий. Леди Каро слишком своенравна и непостоянна, чтобы влюбиться в кого-то надолго, к тому же я ни с одной женщиной не связывался надолго сам. Едва ли стоит заводить дело дальше простого, ни к чему не обязывающего флирта.

— Каро? Тебе позволено называть ее так? Далеко зашло…

Байрон рассмеялся, но смех получился натянутым.

Мур для себя решил, что пора вмешиваться, но сначала продажа Ньюстеда. Хорошо, что завтра возвращается давнишний друг Байрона Хобхауз, имеющий на поэта большое влияние, может, вместе удастся убедить Байрона отвязаться от Каролины Лэм во избежание будущих осложнений. Иметь дело с неистовой Каро опасно…


Каролина совсем потеряла голову, она не могла ни говорить, ни даже думать о ком-то другом, кроме Байрона. Сначала Уильям посмеивался, но довольно скоро это стало переходить всякие границы, леди Лэм словно забыла о существовании мужа, своих обязанностей, мнения света… Каждый день она часами слушала рассказы своего кумира обо всем на свете: о родовом проклятье, о смерти всех, кого он любит, о своем сердце из мрамора, о восточных красавицах и необычных для Лондона взаимоотношениях между мужчинами и женщинами на Востоке…

Он говорил куда больше, чем хотел сам, и, уж конечно, больше, чем следовало. Просто Каролина была прекрасной слушательницей, она, не отрываясь, смотрела в его бледное лицо и внимала, просто затаив дыхание. Байрон понимал, что леди Лэм воспринимает его как Чайльд Гарольда, а потому неосознанно стремился быть похожим на своего героя. Перед столь благодарной слушательницей это оказалось несложно.

Неистовая Каролина влюбилась, для нее не было ни малейших сомнений, что Байрон самый лучший и загадочный человек на свете. Он так не похож на спокойного, сдержанного Уильяма, ни на кого другого! Ах, как ей повезло встретить в жизни такого человека и как же далеко ей самой до Байрона! Как она мелка, неумна, бесталанна и какую скучную прожила жизнь!

Как объяснить кумиру, что в ее груди бьется неистовое сердце, способное любить и страдать? О том, чтобы стать его любовницей, Каро не смела и мечтать. Байрон был богом, лишь на краткий миг спустившимся с небес, чтобы показать всем, а ей в первую очередь, насколько остальные пусты и никчемны.

Неделя прошла в беседах в малой гостиной, где Каролина внимала рассказам своего божества, стараясь не дышать, чтобы не спугнуть его вдохновение. Все приемы в Мельбурн-Хаус были отменены, балы забыты, а друзья изгнаны, только Байрон имел право приезжать в этот дом. Поскольку заводилой шумных мероприятий была обычно сама Каролина, то пока против затишья никто не возражал.

Но балы и приемы бывали не только в Мельбурн-Хаус, остальные отменять свои вечера ради общения Байрона с леди Каролиной не собирались, и Мельбурны, и Байрон получали приглашения в другие дома, сезон в Лондоне продолжался.


На одном из вечеров к Каролине подошла взволнованная Аннабелла. Байрон еще не приехал, и Каролина чуть растерянно оглядывалась по сторонам. Она уже отказала троим молодым людям, приглашавшим на танец:

— Нет-нет, я не танцую!

Всем, кто это слышал, хотелось спросить: «С каких пор?», потому что большую любительницу вальсов в Лондоне трудно найти, леди Каролина всегда кружилась с истинным удовольствием. Аннабелла не вытерпела и поинтересовалась:

— Что-то случилось? Вы всегда танцевали…

Каролина заговорщически шепнула:

— Обещала Байрону не танцевать вальс, ему неприятно видеть меня с кем-то в паре.

Аннабелла обрадовалась возможности поговорить о Байроне.

— Каролина, вы не могли бы попросить Байрона прочесть мои стихи? Пусть выскажет свое мнение откровенно, может, мне не стоит писать?

Скажи это Аннабелла в другом месте и в другое время, Каро обязательно завопила бы:

— Конечно, не стоит! А уж требовать от Байрона, чтобы прочел, тем более!

Но в тот момент она заметила поэта в дверном проеме и, понимая, что на Байрона сейчас просто накинутся дамы, почти вырвала небольшие листочки у Аннабеллы и сунула их себе в перчатку:

— Передам!

Каролине не пришлось расталкивать соперниц, Байрон сам пробрался к ней, чтобы объявить, что нужно ехать в Ньюстед. Для бедной Каро это был удар, к счастью, подошел Мур и пролил бальзам на ее бедное сердечко, сказав, что покупатель не сможет никуда поехать раньше следующей недели.

Разговор зашел о том, что нужно сделать, чтобы не скучать. Каролина все поняла по-своему и тут же обещала прекратить затворничество и познакомить Байрона со всем лондонским обществом:

— Это проще сделать на утренних приемах. Я приглашу в Мельбурн-Хаус всех интересных людей Лондона.

Байрон натянуто рассмеялся:

— Не проще ли продемонстрировать меня прямо со сцены театра?

— Ах, нет, я не намерена демонстрировать вас, лорд Байрон! Напротив, я приглашу всех, кто достоин быть представленным вам, на небольшие приемы и вы сами выберете новых друзей.

— Мне вполне хватает прежних… — пробурчал Байрон, не любивший шумных приемов.

Аннабелла, наблюдавшая за ними издали, с сожалением вздохнула, понимая, что Каролине не до ее стихов, а потому едва ли строчки попадут к Байрону. Нужно было решиться передать самой, все же они знакомы…

Она не думала, что и Байрону не до чьих-то стихотворных опусов.

Поэт чувствовал себя очень неуютно. С одной стороны, ему очень нравилось всеобщее внимание и даже поклонение, с другой — он мечтал об уединении, правда, не слишком представляя, что делал бы, находись в деревне, охотиться и гулять круглый год невозможно.

Но беспокоило Байрона даже не это, он чувствовал, что запутывается.

Каролина Лэм решила помочь поэту освоиться в свете и, помня, что он не танцует, отменила все балы и танцевальные вечера, заменив их утренними приемами, попасть на которые теперь считалось не менее престижным, чем на королевские приемы, — на них присутствовал Байрон! По утрам в Мельбурн-Хаус бывали только избранные, причем хозяйка старалась разнообразить общество, чтобы поэт смог познакомиться с как можно большим числом людей и выбрать, кого он предпочел бы оставить среди своих знакомых, а кого нет. Можно не сомневаться, что у вторых шансов попасть в Мельбурн-Хаус больше не было.

Байрону нравилась такая забота Каролины и одновременно тяготила, как все, что делала эта женщина. Поэт вовсе не любил быть обязанным и редко бывал благодарным.

И все же не это было главным!

Не раз Байрон задумывался, почему ему так трудно рядом с Каролиной, которая старается во всем угодить и никогда не перечит? Дивились все знакомые с леди Лэм, Каролина не была похожа на себя, она стала послушной и даже покорной, чего за строптивой супругой Уильяма никогда не наблюдалось. Ему все друзья твердили, что Каролина сумасшедшая, что у нее любое увлечение длится не дольше недели, что она способна выкинуть любую шутку! Предостерегали открыто, но Байрон видел перед собой совсем другую Каролину — послушную, безропотно воспринимающую любую критику и старающуюся во всем угодить.

Все было просто — она влюбилась, причем впервые в жизни по-настоящему, а потому была готова стерпеть любые поношения со стороны возлюбленного и сделать все, что бы он ни потребовал. Пока Байрон этого не понимал, как и того, что с неистовой женщиной шутки плохи, а с влюбленной до беспамятства Каролиной тем более.

Любил ли Байрон в ответ? Позже от открыто утверждал, что нет, мол, в леди Каролине нет ничего, что он ценит в женщине, она «не его типа».

Тогда тем более неприглядно то, как Байрон обходился с Каролиной. Для начала поэт просто использовал светские связи леди Лэм для вхождения в самую закрытую, снобистскую часть лондонского высшего света, куда Каролина ввела его с удовольствием, даже жертвуя собственной репутацией.

Во-вторых, он не остался на положении друга, переступив границу платонических отношений, он, а не она настоял на близости, вдруг попросив в карете, где они ехали одни, поцеловать его в губы. Влюбленная женщина все же не решилась выполнить просьбу с той страстью, которую чувствовала, она лишь коснулась губами его щеки.

— В губы, Каро, в губы!

Позже он много раз повторял, что она некрасива в его понимании, что ему не нравятся такие женщины, что Каролина слишком худа и импульсивна, что у нее мальчишеская фигура и слишком взбалмошный характер. К чему же тогда развивать отношения дальше? Байрон не мог не понимать, что Каролина влюблена, что она готова переступить любые границы по его требованию, понимал, что поступает подло не только по отношению к влюбленной женщине, но и к ее мужу, которого, по его словам, уважал.

Что это было с его стороны: намеренное нарушение всех правил божеских и человеческих, попытка доказать самому себе, что ему позволительно все, что он выше любых моральных требований? Позже он погубит еще двух женщин, именно пытаясь доказать, что ему можно все. А вообще лорд Байрон погубил великое множество женских судеб, считая себя выше любой из встреченных им женщин.

Каролина поцеловала возлюбленного в губы и остановиться уже не смогла… Она не думала о муже, просто не могла думать ни о ком другом, кроме своего кумира, но Байрон не думать об Уильяме не мог. Однако, соблазнив его супругу, обвинял во всем не себя, а Каролину. «Жена-прелюбодейка»… Зачем ему это, если Каро не в его вкусе? Если необходимо, он мог переспать с любой, знаменитому поэту отказа не было. Но Байрон предпочел разрушить жизнь Каролины.


Он был жесток, иногда просто невыносимо жесток. Так бывает, когда человек, чувствуя свою неправоту по отношению к другому, не желает даже себе в этой неправоте признаваться и начинает мстить невинному за свою подлость.

Подарок странный — роза и гвоздика.

— Я знаю, что ты не способна чем-то увлекаться больше мгновения. Посмотрим, переживет ли хоть один цветок твою любовь ко мне.

Каролина от изумления даже не нашла, что возразить, тем более Байрон постарался окружить себя дамами, прекрасно зная, что она не станет расталкивать толпу. Влюбленная женщина ответила искренним письмом.

«Я не роза и не гвоздика, я скорее подсолнечник, который поворачивается вслед за солнышком. Я не способна видеть никого другого, кроме вас…»

Байрон разозлился: «Кому нужна ее влюбленность?!»

И снова чувствовал себя не слишком уютно, хотя едва ли понимал почему. Каролина была искренна, она любила и не скрывала этого, была готова на любые жертвы и на попрание мнения света, а он? На словах в своей поэме, будучи именно таким свободным от мнения окружающих, независимым и циничным, на деле он оставался только циничным. Это Каролина могла презреть мнение толпы, Байрон нет. «Свободный» поэт оказался куда более несвободным, чем его неугомонная любовница.

— Ты любишь своего мужа, а мной просто играешь!

Ей бы спросить, кто кем играет, но Каролина вместо этого клялась Байрону в любви и готовности сделать для него все.

— Какие я должна дать доказательства, Джордж?

Но он с горечью начинал выговаривать, что его нельзя любить из-за хромоты, что он не может, как все, прыгать и танцевать, а потому презренен.

— Но я тоже теперь не танцую. Это совсем неважно, ничего страшного.

— Конечно, муж такого не потребовал бы! Он Гиперион, а я ничтожный сатир рядом с ним! Сатир и не более! И не пытайся убедить меня в противном!

Каролина задумалась над тем, как доказать своему возлюбленному, что она не замечает никого другого. Байрон воспринял это как заминку и раздумья и принялся кричать:

— Боже мой! Ты не желаешь сказать, что любишь меня больше Уильяма! Ты за это заплатишь, я вот этими руками сожму твое ничтожное упрямое сердечко, неспособное любить!

Это было и жестоко и несправедливо, но что могла возразить несчастная женщина? Если бы она могла посмотреть на происходившее со стороны, то легко увидела бы, как бесчестен по отношению к ней Байрон, поняла, что в его сердце нет и искры любви, скорее это тщеславие и гордыня, требовавшие унизить ту, которая сложила к его ногам все, что только могла, — сердце, честь, репутацию…

Каролина не первая, но и не последняя, еще не одна женщина пожертвует всем ради хромого поэта, получив взамен лишь его презрение и проклятья.

Но Каролина не могла смотреть со стороны, а подсказать было некому, все вокруг только осуждали, а муж, не желая ввязываться, устранился и просто наблюдал, как гибнет его супруга. Как ей хотелось хоть с кем-то поделиться, но рядом не оказалось никого, кто протянул бы руку помощи без осуждения. Мать Каролины, леди Генриетта, не придумала ничего лучше, как однажды сказать Байрону, что дочь ничуть его не любит, просто играет им. Это ввергло Байрона в такой гнев, что он перестал жалеть Каролину совсем. Они стали любовниками.