"Весна! Весна в Москве!" — ликовала неугомонная Ада. Опасность отодвинулась с откатом фронта. Москва была уже другой. Затемнение, конечно, соблюдалось. Но страха уже не было. На улицах оживлённо. Работали театры и кино. Мы пользовались этим, с удовольствием посещали спектакли, ходили на оперетту, были и в кино. К тому же весна сводила с ума. Ему принесли большущий букет ландышей. Костя усадил меня к себе на колени, и мы любовались, вдыхая их пьянящий аромат вдвоём. Как будто не было ни боёв, ни разлуки, и не выла хотя уже теперь редкая сирена, поднимая в душе тревогу, извещая о налёте. То смотрели в окно, как бойцы, удерживая на стропах, вели по улицам заградительные аэростаты. Не важно чем заниматься, лишь бы вдвоём. Это так хорошо! В бомбоубежище не спускались. Жалея время, так мало оставшегося нам. Я надеялась, хотя бы ещё на две недели задержится моё счастье, но пришёл навестить Жуков. Я ничем не выказала свои чувства: ни удивление, ни насторожённость. Мы тепло встретились. Знакомы были ещё с Ленинградских курсов, потом Белоруссия… И это он помог с освобождением Кости из "крестов" поставив, по просьбе Тимошенко, в список нужных ему офицеров одним из первых. Понимая, что им надо поговорить, я оставила мужчин одних и ушла на кухню. Насторожившись, сердце щемило. Жуков зря не придёт. Не до визитов и церемоний сейчас. Чтоб отвлечься приготовила обед. Как раз во время, потому что Костя, заглянув, спросил:

— Люлю, у нас есть чем покормить гостя?

— Присаживайтесь к столу, я сейчас.

Ставила тарелки, раскладывала еду, а руки дрожали. Видела, не могла не заметить, что Костя после этой встречи стал совершенно другой. В глазах появился блеск, азарт, таким он был перед сборами на охоту или рыбалку. Значит, расставание, и никаких двух недель не будет. Он и так сидел, как на иголках, как там, на фронте, без него, это же немыслимо. Что за наступление без Рутковского. Могу задержать? Пожалуй, да… Но не буду. Он в военном деле талант. С его именем в тылу и то связана победа, а уж на фронте и подавно. Сейчас он не принадлежит себе, семье, а только стране и войне. Пусть едет с богом, воюет, это его призвание и дело. Пусть гонит эту тварь с нашей земли и побеждает. Георгий, по — видимому, попросил. Приказать он ему не мог, ранение, а попросить… Стакан выпал из дрожащих рук и разлетелся на мелкие кусочки. "Так не пойдёт. Надо остановить эту дрожь. Он ничего не должен заметить". Взяла нож и надрезала палец. — "Ай!" На крик. Влетает Костя. Со словами: — "Люлю, как же так?" — затолкал мой палец себе в рот. Я смотрю на его взволнованное лицо и смеюсь. На фронте под пулями так не волнуется, как увидев на моём пальце кровь. "Тоже мне нашёл смертельное ранение". Он, оглядываясь на дверь, где застрял Георгий, целует меня в нос, помогает забинтовать палец и накрыть на стол. Георгий, наблюдая за нами, улыбается и теребит ухо. За столом мужчины пытаются шутить. "Конспираторы". Дождавшись когда Жуков, попрощавшись, уйдёт, я взволнованно смотрю на Костю и прошу два дня. День мне и день Аде.

Он походил по комнате, как маятник и решившись на разговор остановился напротив меня:

— Юлия, славная моя, я не мог отказать. Обстановка не простая. Буксуем. Прекратились наступательные бои. Продвижения вперёд нет. К тому же впереди планируется большая битва. Я должен подготовиться… — Обнимая, волнуясь, пытался объясниться он.

— Я поняла. Дай слово, что будешь часто писать, так часто, как сможешь.

— Обещаю, сразу же, как только приму дела… Тебе не стоит обо мне беспокоиться.

— Костя, я боюсь за тебя, я страшно боюсь за тебя…

— А вот это зря. Обещаю не рисковать…

— Не обещай, чего не выполнишь…, себя не переделаешь.

— Юлия, милая, ты только люби меня, верь и жди, обещаю со мной ничего не случиться.

А вокруг шумела поздняя весна. Мы молча, взявшись за руки, понимая неизбежность скорой разлуки, гуляли по вечерней Москве. Бег времени не под силу остановить даже войне. На столе стоял букет желтоглазых ромашек, приподнесённых Костику впечатлительными барышнями в театре. Его узнали и тут же засыпали вниманием. Он смущён. А мне становится неуютно рядом с его славой. Цветы он раздарил женщинам по дороге, а ромашки, напоминающую нашу молодость и жизнь в Забайкалье, принесли домой. На следующий день ходили смотреть кинокомедию "Свинарка и пастух". Косте очень понравилась песня о Москве. Я обещала раздобыть текст ему и переслать. Вернулись опять поздно. Адуся спала. И как только закрылась дверь изнутри, он, крепко обняв меня, начал страстно целовать.

— Костик, ну ты что с ума сошёл прямо здесь, в коридоре, Аду разбудишь, — вырывалась я из его рук.

Он, посмеиваясь, подчинялся. Молчком раздевшись, нырнули в наскоро расстеленную постель. Предстоящая разлука взорвала страсть. Утопая в объятиях друг друга безумно целовались… Вытянув друг у друга все силёнки, он уложил мою голову себе на руку. Настало время разговора, но на сей раз я лежала рядом молча: нагая, тёплая и счастливая и не хотела тратить силы ещё на что-то кроме любви.

Он улыбался наслаждаясь тем, что радостно сознавать — Люлю нужен только он и с ним ей хорошо. Ошибиться он не мог, жена страстно отдавалась ему и получала удовольствие. Юлия принадлежит только ему. Одному ему. Она любит его и будет ждать сколько б не понадобилось. С этой счастливой улыбкой он прижавшись щекой к щеке жены, сжимая рукой её грудь и что-то бормоча в полусне уснул.

Мой муж спал, а я, поднявшись на локти, смотрела и смотрела на него. Он вскидывался:- "Люлю, ты опять не спала?" Я спохватывалась и прятала мокрое от слёз лицо на его груди. Ещё не хватало, увидит и их. Он принимался гладить меня как ребёнка: по голове, по плечам… Потом, ломая сопротивление, переворачивал на спину и целовал.

— Не горюй так, свет мой, всё будет хорошо. Мы не расстаёмся в этот раз надолго. Я буду прилетать в ставку. Мне так хорошо с тобой.

— Умоляю, останься жив. Я понимаю там твоё место, призвание. Туда тебя зовёт долг и совесть. Я справлюсь со всем, переживу всё: только прошу, живи.

Ночь я не спала и даже не притворялась. Лежала и смотрела на него. Мне страшно было подумать, что придётся опять расстаться. Проклятая война…

Медикам он просто сказал:

— Долечусь на фронте!

Семье же:

— Люлю, Адуся, мне пора ехать…

Мы просили:

— Пиши.

Он заверял:

— Обязательно- обязательно напишу…

От самой машины не выдержал, вернулся, обцеловал ещё раз Аду. Прижал мою голову к плечу, поцеловал в макушку и вздохнул:

— Прости…, но я не могу иначе…

Вот и всё. Меня опять накрыла пустота. Жизнь вновь потеряла краски. Я ходила на работу. Занималась Адой. Готовила, стирала и убирала… Но всё казалось бессмысленным.

— Мам, так нельзя ты заболеешь. На тебя страшно смотреть. — Пеняла, обняв меня дочь.

Я согласна с ней, но мне ничего не хотелось. Я ждала только его писем. Получив весточку оживала. Понимала, что так не могло продолжаться вечно, но ничего поделать с собой не могла.


Рутковский видел перед собой чёрные от боли и страха за него глаза жены. Но остаться не мог, только утешал и целовал её. Он и так сидел здесь, в тылу, только из-за Люлю. Ранение бы его не удержало. Очень соскучился по делу, по друзьям. Это невыносимо лежать в палате, кидать в рот горстями лекарства, гулять, есть, да спать, зная, что на фронте идут бои и он ох как нужен там. Обещал товарищам быть в штабе своей армии в конце апреля, потом в начале мая. Только врачи, ломая его планы, держали и умоляющие глаза Люлю просили. Но обстановка на фронте изменилась. Фронт встал. Потери оказались значительные. Услышав всё это от Жукова и поняв его полупросьбы полунамёки, он, даже ради неё, оставаться не мог. Они прощались. Казалось, Юлия была спокойна и сдержана, только по вздрагивающим уголкам губ, он понял, какими усилиями ей это удаётся. Ада, держалась за руку, заглядывала в глаза и просила взять её с собой и непременно разведчиком. Неосторожно рассказал ей, как, испытывая на первых парах нехватку снарядов, патронов, гранат, засылали в тыл врага разведчиков для поиска на полях минувших боёв боеприпасов. Группы смельчаков добывали из-под носа немцев и приносили винтовки, автоматы, пулемёты. Адусю это так впечатлило, что она собралась стать непременно разведчицей. Буквально вчера воспитывал её. Пренебрегая осторожностью, спрыгивала с подножки, не дожидаясь остановки трамвая, и лишь чудом избежала столкновения с машиной. Кто-то видел и рассказал Юлии, она ему- воспитывай отец. Напустил строгий вид и говорил. Ада поджав губы не отговаривалась, а молчала и вздыхала. Он ехал к Жукову, ехал и улыбался. Вспомнил, как ругал за побеги из госпитолей офицеров и бойцов и вот, как мальчишка сбежал сам. Потом на аэродром и уже в 16 армию. 25 мая прибыл на фронт. Пришёл в штаб своей армии, вошёл в комнату, где работал начштаба генерал Малинин, и тихо сказал:

— Здравствуйте, Михаил Сергеевич! Как дела?

Весть о его возвращении разлетелась моментально. В комнату собрались члены Военного совета и все находящиеся в штабе офицеры. Ему было приятно видеть радость на лицах людей. А "солдатский телеграф" разнёс по дивизиям и полкам добрую весть:

— Вернулся "первый". Рассказывают, из госпиталя бежал….

— "Отец" на месте… и сразу на передний край.

В этот день он всё время вспоминал Юлию. С таким романтическим, а не только деловым настроем он провёл день. Лето прятало стрекоз в траве. Вишни, яблони, сирень с черёмухой уже отцвели, но запах их цвета несмотря на гарь и грязь войны всё ещё витал в воздухе. Неведомо почему, но он, медово-терпкий запах, напомнил ему жену, аромат её волос… Как нелегко далось ему это расставание. Оставшись один, взволнованный от воспоминаний и хмельного воздуха, сел писать письмо в Москву. Торопился выложить всё о себе, успокоить дорогих людей, рассказать о своих чувствах к ним и тем самым прикоснуться к Юлии: "Милые и дорогие мои Люлю и Адуся! Прибыл на место благополучно. Чувствую себя хорошо. Тоскую безумно. Как-то становится больно, что обстоятельства не позволили мне провести с вами более продолжительное время…". Штаба армии в Сухиничах уже не было. Командный пункт перенесли в лес. Фронт действительно стоял. Приехав, он с ходу влез в боевые дела. По директивам фронта им предстояло с соседями провести ещё одну наступательную операцию. На усиление к ним прибыл танковый корпус. Но этого было мало для наступления. Ознакомившись с делами, он понял, сил на прорыв у него нет. О наступательных действиях по всему фронту армий не могло быть и речи. Но приказ есть приказ. В конце мая операция началась. Лил всю ночь дождь. По непролазной грязи войска армии в ночное время заняли исходные позиции. Провели тридцатиминутную артподготовку. Со снарядами стало полегче, но это предел. Затем, пехота с танками двинулась на вражеские позиции. Противник их встретил огнём батарей. Вступили в бой немецкие пулемёты, но их тут же заставили замолкнуть танки сопровождения и орудия прямой наводки. С наблюдательного пункта он наблюдал за всеми этапами боя от начала до конца. Видел, как пехота ворвалась в траншеи первой позиции, преодолела их, и двинулась дальше. Часть танков бороздила первую траншею, другая рванулась вперёд. Под их прикрытием пехота атаковала вторую позицию. В траншеях шёл бой. Но уже шли прорывы и в отдельных местах стрелки и танки преодолевая вторую траншею начинали преследовать врага. Настала пора ввести резерв — танковый корпус, но он не подошёл к назначенному по плану месту. Оказалось, на пути его следования протекала речушка с топкими берегами, там и сел корпус. Разрабатывая план забыли разведать местность. Два часа понадобилось, чтоб вытянуть корпус. Немцы не потеряли это время зря. Они подтянули силы из глубины. Но пехота шла вперёд и в этот момент, ей в помощь, стал разворачиваться с ходу танковый корпус. Нам нужно было прорвать оборону и овладеть Жиздрой, открыв дорогу на Брянск. Немцы, выигрывая время, оборонялись во всю, подняв авиацию. На него бросили до сорока пикирующих бомбардировщиков. С ходу они принялись бомбить танковую бригаду. Произошло невероятное: бригада остановилась. Она стояла на голой высоте, а "юнкерсы" сыпали на неё бомбы. В воздухе показалась новая армада бомбардировщиков. Рутковский с комиссаром, прыгнув в машину, помчал к стоящей под бомбёжкой танковой бригаде. Камнями начали стучать по люкам, вызывая командиров. Оказывается большинство танкистов, впервые попало в бой. Неистовая бомбёжка их ошеломила. На войне бывает всякое. Придётся учиться воевать. Самое интересное, что, не смотря на ту кашу с прямой бомбёжкой, танкисты отделались испугом. Было повреждено только два танка. Бывает и такое. Хотя положение было и ужасным, но всё обошлось. Бригаду удалось привести в чувство и отправить в помощь пехоте. Но время уже было потеряно и гитлеровцам, получившим подкрепление, удалось остановить наше наступление. Сверху войска опять бомбили. Он дал команду закрепляться и окапываться. Несколько дней шли тут оборонительные бои, но немцам не удалось отбить потерянный участок. "Люлю милая, так я вновь после госпиталя включился в солдатскую работу. Всё время думаю о вас Адусей, но теперь мне легче, я знаю, где вы и что с вами".