Жуков в тот же день, сухо попрощавшись, сел в самолёт. Рутковский наблюдал до тех пор, пока машина, взвив в небо, не взяла курс на Москву. Волновался ли он, беря на себя такую ответственность? Да, безусловно. Уже накопленный опыт и уверенность в себе, давало надежду. К тому же он знал, выживет или умрёт здесь. Опять же, раз Жуков уступил, значит, уверен, что дела и без него пойдут, как надо. Улучив минутку сел написать письмо домой. "Дорогие мои! Перелёт к новому месту совершил благополучно. Уподобился перелётной птице и потянулся на юг. К работе приступил с первого же дня и со всем остервенением и накопившейся злобой направил усилия на истребление фрицев-этой проказы… Наступит время, и фрицы будут биты так же, как били их при Александре Невском.

Теперь немного о себе. Здоров и бодр. Несколько дней жил в землянке — чаще бываю в разъездах. Теперь живу временно в деревянном домике. Вот это подлинно избушка на курьих ножках. Возможно. В недалёком будущем условия улучшатся, но некоторое время ещё придётся возвращаться в землянку.

Здешняя местность — копия Даурия. И когда я вылез из самолёта, невольно стал искать глазами даурский городок. Растительности никакой. Голые сопки и степи. Уже несколько дней дует сильный ветер и поднимает столбы пыли. Придётся заводить себе очки, а то начали болеть глаза. Зато зубы чистить не надо — прочищаются песочком, который постоянно трещит на зубах.

По вас скучаю очень сильно. Эта тоска ещё усиливается сознанием большой удалённости… Душой же чувствую вас рядом с собой. Как живёте вы. Пишите обо всём. Буду рад получить от вас весточку. Сознание того, что там, вдали, живут дорогие мне два существа, думающие обо мне, вливает тепло в мою душу, придаёт мне бодрости и сил. Ваш Костя". Он надеялся, что Люлю ответит, не зря вспомнил Забайкалье. Но письмо пришло только от Адуси. Люлю по-прежнему молчала. Он сел писать ответ и жалуясь в конце на то, что Юлия молчит, попросил дочь уговорить маму написать ему строчку, хоть два словечка…

С утра отправился на передовую к Жадову. Надо изучить местность и направление будущего удара, а так же боевые возможности соединений армии. Пробыл там целый день, но в подробностях изучал положение дел на месте, обошёл все траншеи и окопы, лично познакомился с командирами и бойцами. Ведь именно они будут воплощать его планы и замыслы. Он слушал их внимательно, вдумчиво смотря в глаза. Так человек больше доверяет и раскрывается. Потом спустился в блиндаж к ожидающим его командирам соединений. Завтра наступление в сводках это называется "бой местного значения", надо поставить задачи. Идут фронтовые будни. Ночью из блиндажа вывели на воздух солдатские песни. Пели солдаты, большим, могучим хором пели. Ох как хорошо пели. Заслушаешься. Немцы прекратив обстрел тоже слушали. Пела скучающая по дому, мирному делу, детишкам и любимым, душа солдат. С его подходом тихий разговор на минуту умолк. Рутковский присел к солдатскому огню на корточки, достал уголёк и раскурил папиросу, курил одну за другой и слушал. Он тоже скучал, его душа тоже летела к жене и плакала в разлуки.

Ему рассказывали, как встретили его появление здесь солдаты. Хоть и скрывали фамилию, а он проходил по сводкам и радиоперехватам как Донцов. Но солдатский телеграф не обмануть и слух о том, что Рутковский назначен командующим Донским фронтом, облетел войска. "Значит, отобьём фрицам печёнку", — говорили солдаты. "Он покажет им, где раки зимуют, поскручивает нечисти рога". "Он им Волгу не отдаст. Придаст такого же ускорителя, как и от Москвы". Не скрыть, было приятно. К тому же психологический фактор на войне не последнее дело, он придавал солдатам уверенности в победе, а это перед сражением важно. Не начав сражение, они знали, что победят. Просто здорово. Придётся не разочаровывать армии и поработать на победу.

Первое что он сделал, это перенёс КП в Малую Ивановку находившуюся примерно в центре войск. Это обеспечивало лучшую связь с войсками и облегчало контакт с командирами всех порядков. И сразу же поехал по войскам. Бросалась в глаза малочисленность частей. После инспекции стало понятно, что обороняться можем, а наступать нет. Познакомился и с командирами дивизий и полков. Поговорил с командующими. Опять вызвал сюда всю свою пристрелявшуюся команду В. Казакова, Г. Орла, начальник связи фронта Максименко. Жаль что в сутках только 24 часа. Надо было успеть везде. Тысячу вопросов следовало решить до начала битвы. Нужно доукомплектовать пехоту. Где брать людей. Велю проверить и перетрясти всё от штабов до медсанбатов. Тыл, солдатское питание, зимнее обмундирование, изучение противника и развёртывание госпиталей и так до бесконечности. А тут ещё свалила туляремия. Вспомнил Монголию с их грызунами. Сразу подумал: "Люлю это ты сердишься… Твоя любовь ослабила защиту". Эта болезнь передаётся от степных грызунов. Высокая температура, тошнота, головная боль, бессонница, воспалены лимфатические узлы. Конечно, надо было в госпиталь, но не время, не до этого. "Я выдержу. Юлия, милая, перестань сердиться и помоги мне". Вспомнив ту киску, что провожала его 22 июня на крыльце с Люлю и Адусей, он велел найти порученцу кошку. Животное раздобыли и поставили на довольствие к нему. К тому же грызуны принялись поедать резиновые изоляции и прокладки везде, куда им удавалось пролезть. К концу сентября немцы стянули к Сталинграду все свои силы, но намеченной цели не добились. При малейшей попытки противника усилить нажим на защитников Сталинграда, наши части переходили в наступление, для того чтоб облегчить положение защитников города. Этим мы отвлекали на себя противника, вынуждая держать его в междуречье основную группировку. С отдельных участков хорошо просматривались немецкие позиции. После боёв там скопилось много подбитых танков и фашисты под этими машинами нарыли окопов. Груды железа превратились в трудно преодолимые огненные точки. Обстановка не из лёгких. А тут ещё, противник в городе уже в трёх местах прорвался к Волге. Гитлер объявил на весь свет, что Сталинград им взят… Учитывая тяжёлое положение, в которое попала 62 армия Ставка приказала провести в октябре наступательную операцию. Приближалась зима. В холодном воздухе над позициями звенела тишина. Лишь изредка раздавалась короткая автоматная очередь. Донской фронт должен был сковать врага и не дать перебрасывать ему подкрепление в район Сталинграда. В это время 66 и 62 армии разгромив врага должны были соединиться. Успех могли гарантировать только дополнительные средства усиления: артиллерия, танки, самолёты, но их фронт не получил. Немцы упирались здесь на хорошо укреплённые позиции. Как следовало и ожидать наступление было безуспешным. Но утешало, что и неприятельским войскам пришлось топтаться на месте. Чувствовалось, что противник исчерпал свои наступательные возможности. Воспользовавшись сложившейся обстановкой Ставка приступила к подготовке мощного контрнаступления. Он догадывался, что оно должно было вот- вот начаться. Вернее, знал о нём ещё в октябре. Ему коротко рассказал об этом Жуков. Предупредил: все подготовительные мероприятия проводить под видом усиления обороны. Огорчало одно — по-прежнему не хватало людей. Но медлить было нельзя и он начал подготовительную работу, где имитируя наступление и вводя противника в заблуждение, где перебрасывая войска к месту настоящего прорыва ночью. В общем, скрывая свои регруппировки, накапливали силы для мощного удара. Самым рабочим временем были, естественно, ночи. Под их покровом к переднему краю подтягивались силы и подвозились боеприпасы. А днём гуляла сонная тишина. Авиации как в нагрузку к основным задачам поручили следить за поведением противника, чтоб не проморгать перегруппировку его войск. И когда в начале ноября из Ставки прибыл Жуков, было понятно — скоро! Планировалось два мощных удара по флангам сталинградской группировки противника с целью её окружения. Юго-Западный, Сталинградский и Донской, тремя клиньями должны были нанести удар по обороне противника. Обрадовало, что пошла в войска техника, немного, но понимали: страна отдавала всё. Подтягивались дивизии и из резерва ставки. Время теперь трудное. Приходится считать свои войска — их нехватка и противника — их предстоит бить и их много. Но, кажется, он справился. Полный порядок. Всё готово, учтено. Противник не подозревает о его планах.

Приходится не вылезать с передовой. Взгляд выхватывает знакомое лицо. Память копается в своём запаснике. Стоп! Он подходит, протягивает бойцу руку.

— Ну здравствуй Пётр!

Тот сначала, как положено, рукавицу к виску, потом уж снимает и вкладывает заскорузлую руку в лапищу Рутковского.

— Здравия желаю, товарищ командующий!

Рутковский улыбается:

— Не признал что ли?

Пётр мнется переступая с ноги на ногу. Как не признать такую махину. Но вроде ж неудобно, такая шишка, а с другой стороны сам подошёл, почему бы и нет…

— Да как не признать…

— Ну раз признал, вечером жди в гости. Сейчас нет времени, а вечером заскочу, поговорим… — Лукаво сверкнул глазом: — Аль не рад?

Пётр потряс головой, мол, век мечтал об этом. Рутковский ещё раз тряханул его руку и отправился дальше. К Петру тут же подвалил заинтригованный народ. "Ничего себе друг — командующий фронтом". Пётр был скуп на объяснения. Не расскажешь же про соседку Юльку, которую увёл у него из-под носа Рутковский. Про выстрел тоже лучше помалкивать. Про тяжёлый кулак командующего прошедший по его роже тем более не стоит рот открывать. Ого-го! Жизнь качается то вверх, то вниз. Но мужик, похоже, не злобливый.

А тот ехал и посмеивался. Вспомнилось Забайкалье, в окружении его бойцов озлобленный парень с наганом… Кто б подумал, где доведётся встретиться. А тогда могли запросто, как врага хлопнуть… Такое было время. Хорошо, хватило сердца и ума. Жизнь она не простая штука и очень важно не усложнить её до невозможности. До встречи с Юлией он не замечал этого. И вот теперь прожитое время мерцало фоном. А Пётр вехой, портретом на том фоне. Вечером взяв гостинец поехал в гости. В землянке из табурета организовали стол. Устроились рядом. Порученец Рутковского достал консервы, хлеб и фляжку с водкой. Она весело забулькала в подставленные кружки. К водке ещё не прикоснулись, а от вида её чудодейственное действо совершилось — развязались языки у народа в землянке. Все стали бойки и разговорчивы. Ели тушёнку с хлебом. Пили чай и вспоминали Забайкалье. Но долго угощением и вниманием не злоупотребляли. Поняв, что этим двоим, конечно же, хочется побыть вдвоём, поблагодарив за оказанную честь, ушли в свой угол. Рутковский спросил о семье. Пётр засуетился. Пошаркал ладонью по колену.

— Есть, а как же без семьи. И жена и детки. — С горечью добавляет. — Только вот остроносенькую, глазастенькую Юльку сердечко так и не забыло. — Он вздохнул, опустил глаза и внятно сказал:- За что любят рябину, берёзу, ромашку? Да просто за то, что они ими есть… Так и Юлию, такую какая она есть не любить нельзя…

Ляпнул и напрягся. Чего болтнул. Но Рутковский ничего улыбаясь соглашается. Юлию не забудешь, не разлюбишь, как ландыш, как подснежник, как любой полевой цветок. Вынимает фотографию жены и дочери. Даёт посмотреть. Глаза Петра вспыхивают: "Жива!" Рутковский кивает:- Жива, здорова, ждёт.

Пётр о слухах про фронтовых баб не спрашивал. Знал: мужицкая проблема. Главное для него- семья. Да разве такую, как Юля, на кого-то променяешь.

Потом, тремя часами позже, он заметит, как бежит время! Хлопнет себя по колену и поднимется. Пётр тоже. "Ну!…"- протягивает руку он. Они обнимаются. Рутковский просит:

— Выживи солдат.

— Побед тебе генерал. Не знал, что Донцов — ты. Ох, мать честная, Подмосковье выходит тоже твоя работа… Солдатский телеграф звонил, мол, новый командующий из Забайкалья и к людям уважительный, но, чтоб на тебя подумать… Ты головастый, мозгуй там, как эту сволочь побыстрее придушить, а за нас не беспокойся, мы вросли тут в землю, выстоим. Если пройдёт, то только по мёртвым. Не сомневайся. С тобой без всяких "расстрельных" приказов выстоим. Себя береги, Юлька не переживёт…

Рутковский поправляет ремень. Пора!

Они стоят у входа в блиндаж, дымят, ещё раз обнимаются. Пётр молча провожает его. Рутковский уходит в ночь. Впереди много дел. За полночь- в глазах рябит, ноги не держат. Неплохо бы хоть часок вздремнуть. Молча ложился, молча ворочался, бессонница. Устал же, как ездовая собака, казалось, закрой глаза, провалишься в сон и даже есть шанс увидеть во сне что-то приятное. Ан, нет! не тут-то было. До чего же она длинная, ночь перед боем! Учитывая, что синоптики обещают хорошую погоду можно рассчитывать на авиацию. Но задолго до рассвета стало понятно, что синоптики ошиблись. Туман заволок всё вокруг. А утром наступление. Только запущенное время уже не остановит, проглатывая первую неприятную неожиданность, вношу поправки. Вот оно, бегут последние минуты, особенно гулко стучат винтики в часах. Неприятный холодок пробегает по спине, как оно пройдёт? Ровно в назначенное время 7. 30 затараторили гвардейские миномёты, сотнями разрывающихся от натуги глоток яростно закашляла артиллерия…. Вздрогнула, закачалась земля. Под прикрытием этого бешеного артиллерийского урагана начали выдвигаться танки непосредственной поддержки пехоты. Они белыми тенями скользнули вперёд. Он знал, что на заснеженных пространствах, едва заметно шевелились сапёры. Они заканчивали подготовку проходов в минных полях. Находясь на своём наблюдательном пункте видел, как ожили тоненькие линеечки окопов, в которых накапливалась пехота. Всё шло нормально. Ещё немного — танки и пехота двинутся в атаку. В первой траншее противника завяжется ожесточённый бой…