— Я ещё ничего, девчонки молоденькие слюньки пускают, а письма и заметь о любви, мешками носят.

— Пусть хоть вагонами, я не ревную. Тут на днях девица заявилась, в шинели и при вещмешке. Заметь домой. Сказала от тебя. Я думала, ты прислал с письмом или передал что, пригласила пройти, напоила чаем. Она молчит, мнётся. Я в панику. Напугалась, думала с тобой что-то серьёзное. Кричу:- "Умоляю, говори?" А она мне про вашу любовь, стеснительно так запела, о том, что ребёнка от тебя ждёт. Я дар речи потеряла. Потом всадила ногти в свою ладошку и давай соображать. Ты домашний адрес такой подруге не дашь. Зачем тебе это. Опять же, прежние страдалицы на работу ко мне приходили, а тут какой-то особый случай… Сама она его достать нигде не сможет, ни на фронте, ни тем более, здесь, в Москве. Ты большую часть писем с оказией передаёшь. Значит, подстава. Костя, будь внимателен, кому-то очень хочется разлучить нас, иначе, зачем её прислали. И мы оба знаем, какая служба таким юмором занимается. Вся верхушка почти осталась без жён, всем подсунули кукушек. Так проще контролировать. Меня тоже не раз донимали, принуждая работать на них. Будь осторожен с женщинами. Первые номера на стукачество. На всех стучат, а на тебя- так карта легла. В стране это явление почти возведено в ранг профессии. Потому стучали и стучать будут ещё много лет. Одни- из зависти, другие- из зависти, жадности, третьи, по велению сердца.

— Чертовщина какая-то. Почему ты никогда мне ничего не говорила об этом? — подскочил он.

— Не хотела тебя волновать. Меня ещё до твоей ходки в "Кресты" вызывали и недвусмысленно намекали. Но я прикинулась дурой не понимающей. Позже, когда ты сидел…, повторили предложение. Я отказалась. А не говорила — предупредили. Боялась сделать тебе хуже. Поэтому, умоляю, родной, спустись на землю, будь разумным мальчиком.

— Люлю, я поражён. Никогда не думал о такой канители. Как ты умничка во всём этом ловко разобралась. Запомни: никаких беременностей не будет, я контролирую ситуацию. Пожалуй ты права и стоит обзавестись одной. Но может, это всё же какая-то свихнувшаяся на романтике баба. Насчёт мешков писем, это не выдумки. Правда, домашний адрес действительно им добыть не под силу. Скорее всего, ты угадала и это кто-то организовал. Но зачем? Бред какой-то.

— Если бы. Ты сильно расслабился и быстро забыл "Кресты". А ведь это та же самая страна и у власти те же люди. А тебя жизнь вытолкнула на самый верх. К тому же не забывай: ты поляк и ты сидел по 58 статье — измена родине, "враг народа". По всем понятиям ты должен быть под колпаком. Они постараются быть уверенными в тебе и для этого будут контролировать. Сам подумай: в твоих руках техника, армия, фронт. Твой авторитет растёт. Ты набираешь силу. Зависть тоже не откидывай… Именно она загнала тебя на нары.

Играясь с розовым ушком любимой жёнушки постарался успокоить:

— Детка, в тебе разыгралось воображение. Ты явно преувеличиваешь… Война. Им не до этого.

— Я буду рада ошибке, только навряд ли… Один или два человека должны будут быть около тебя неотлучно. Очень прошу, умоляю, будь осторожен.

— Но неужели же в такое время они вернуться к старому? Нет, нет. Это невозможно. Идёт жестокая бойня. Да, не может быть, чтоб они опять взялись воевать с собственным народом?

Юлия поморщилась.

— Костя очнись, они её не кончали.

Он отметал это прочь, но всё же спросил, так на всякий случай. У Юлии отменная интуиция:

— И кто это будет по твоему предположению?

— Те кто ближе к телу — водитель, порученец, адъютант и… женщина. Кто-то из них. Может и двое. Две единицы надёжнее. Вспомни, кого ставили дворниками… Правильно — это были люди сначала царской охранки, потом милиции и ЧК. А зачем? Всё и везде должно быть под присмотром. Ради этого они найдут чем и кем заморочить тебе голову. Я их не сужу и не оправдываю. Я их понимаю.

Он свёл брови. Образовалась складка. Думает и, естественно, не очень доволен.

— Но ладно, оставим это. Люлюсик, с женщинами у меня особые отношения, я их жалею. Где бы не был и что бы не проверял, везде посмотрю, как устроен их быт, побеседую, приму предложения и жалобы, непременно поинтересуюсь не надо ли чего. Одариваю наградами и подарками. Война и женщины на ней — это чистейшая нелепица. Думаю, большинство из них понимают мои чувства к ним правильно, но не откидываю и таких, у которых играет фантазия. Ты просто готова будь к этому и прости их. Трудно там…

— Я понимаю. Не исключено, всё может быть, но и моё предположение не учитывать нельзя. Женщины — агенты, это нормальная в нашей системе вещь. Их подсаживают за столики, укладывают в постель… Пристраивают жёнами. Впрочем…. давай не будем больше об этом. Жаль терять драгоценное время. У нас его мало совсем. Здесь я разберусь, ты там будь внимательным.

Он вспомнил Галку с ангельским личиком и детской улыбкой во весь рот: "Небесное создание. Нет, такого просто не может быть. Ерунда".


Сказать сказала, а в сердце бунтовала жалость к себе. Я опять уступила, войдя в его положение, поняв и приняв его состояние. Кругом смерть. Растерзанные дороги с беженцами. Страх за нас. Нелёгкие думы о нашей гибели. Желание высказать кому-то свою боль, чтоб не осудили, не посчитали слабым, а просто послушали. Это способна сделать только женщина. А тут чистый ребёнок, почти, как дочь. Не его вина, что в этом ребёнке проснулась расчётливая женщина… Я поняла и уговорила себя. А вот кто поймёт и пожалеет меня…

Костя улетел. Я, лежа на сохраняющей его запах постели, одинокими тревожными вечерами до рези всматривалась в качающуюся люстру над головой и думала о своей запутавшейся жизни. Не желая расстаться с его запахом, долго не меняя после него постельное бельё, выла по ночам, осторожно, чтоб не разбудить Аду, в подушку. Как пережить разлуку, ведь я даже во сне не отпускала его руки: боялась, что он исчезнет. Очень тяжело первые дни. Их надо выстрадать. После, я потихоньку войду в прежнюю рабочую колею. Нина, увидев меня смущённо сияющую, не удержавшись, обняла и, шепнув на ушко, поцеловала в висок:

— Вижу, что всё правильно сделала, молодец!

— Искренняя нежность по-прежнему связывает нас, словно мы боимся навсегда потерять друг друга.

— Это не плохо.

— Нина, но её притащила Шишманёва за собой в Сталинград, правда к концу… и он принимает Центральный фронт. Казаков поедет с ним. Вызовет Шишманёву, та захватит подругу. И эта птичка опять с ним будет рядом. Поверь, она не выпустит его из своих лапок. Это не простая безотказная баба, похоже, за ангельской внешностью, умная и хитрая соперница. К тому же ты права и у неё помощница.

Нина поправила венец из кос на голове и удивлённо вскинула брови:

— А я то гадаю, что за Шишманёва? Батюшки, неужели главная жена в гареме, боевая и стойкая подруга Васеньки Казакова? Загадочная и вульгарная особа я тебе скажу. Вцепилась в него клещами, разбила семью, там некрасивая история.

— Точно. Они ему её и подсунули. Эти, видишь ли, две подруги не разлей вода.

— Понятна картина. Хорошо, если только при обязанности матрасов состоят, а не удачно совмещая два направления, доносы пишут.

— Ты о чём?

— Ерунда… Боишься?

— Немного. Она моложе меня, играть невинность у неё здорово получается, ангельская внешность способствует, опять же, напориста, да с такими помощниками…

— Дело не только в этом… Сдаётся мне дело и в ином… — Нина наморщила лоб, словно решая сказать или нет. — А, впрочем, не буду тебя пугать. Давай о твоём. Реально разложим картинку и без лирики взглянем на ситуацию. В твоём Рыцаре, голуба, сильно развито чувство семьи. Это раз. Любит тебя до дури. Я видела, как он тебя в нашей конторе тискал и целовал, аж слюньки проглотила — это два. Потом он шибко ответственный у тебя. Это тоже на якорь сажает.

— А вдруг нам только кажется и это не любовь.

— Ну, уж нет. Любовь, её не сыграешь, она либо есть, либо её нет. Так вот у него всё кричит той любовью. Поверь мне, я посторонний зритель.

— Хотелось бы надеяться и не ошибиться. И тем не менее медовый период нашего брака завершился.

— Да ладно тебе Юля, ты тот мёд 20 лет пила. Сделай передышку, другие и года не набирают.

— Хорошего всегда мало. Хотелось бы ещё и ещё, — глубоко вздохнула она…

— Ничего, будет тебе ещё медово-бражный период. Видела, как брага на меду играет. Вот. Это ещё и интереснее. Слышь, Юль, ты там его не упрекала?

Юлия, слушая её с улыбкой, замахала руками:

— Упаси бог, я ему вообще вольную дала на время войны.

— Постой, постой… Это как? Неужели? А он? — рассмеялась разливисто Нина, ухватив её за локоть.

— Смеялся… Вот как ты сейчас. А мне б хотелось, чтоб отказался, накричал на меня, обругал… Сказал, что я ненормальная, дурочка… Видишь ли, мы оба понимаем перемены, правда, каждый по-своему, и отчаянно цепляемся за прошлое, любовь, привязанность, чистоту. — Поймав удивлённый взгляд Нины, улыбнувшись пояснила:- Он поймал в ладони моё разрешение, а своё мне не дал. Собственник. Что из этого всего выйдет не знаю. Голова кругом идёт. Размахалась от щедрот, а справлюсь ли?

— Справишься. У него своё сражение, а ты должна выиграть своё. Мы ему шалости ради победы над гитлеровской Германией прощаем. — Улыбнулась она.

— У тебя как дела?

— Нормально, Саша жив, здоров. Прошусь к нему. Одному мужику трудно. Он, конечно, не такая картинка, как твой, но тоже не дурён собой и вообще… Практически не разлучались, только вот лагеря… и то хотела к нему ехать в Магадан. И теперь с радостью бы, но пока категорически не берёт. Говорит, вот выкинем гитлеровцев за границу, тогда, пожалуйста.

Юлия, соглашаясь со схожестью ситуации, покивала.

— Я тоже просилась. Костя не взял и сказал почти тоже самое.

Нина опустила руку на её плечо и похлопала немножко.

— Значит, встретимся на фронте, подруга. А сейчас доля такая наша, ждать.

Что я и делаю — жду, жду… А Ада, как с ума сошла, своевольничает. Отказалась учиться дальше. Это Костика рассказы стреляют по мне… Мало мне Кости, ещё и от неё головная боль. Слышать ничего не хочет. На фронт и всё. Сначала ругалась со мной, теперь сменив тактику, начала упрашивать. Я поняла, барышня приготовилась к трудному поединку:

— Мам, будь умницей, я ж не маленькая. Нельзя отсиживаться в такое время под твоим крылышком. Да я уже и в военкомате была, курсы посещаю. Папа не против.

Я обмерла. У них оказывается тайны… Виду не подала. Стараясь ровно отрезала:

— Делай что хочешь, только не забудь, какую фамилию носишь.

Дав понять, что я рассердилась не на шутку, отвернулась к окну. Она отступила и заплакала. Я с трудом справилась с дрожью. Это же не может продолжаться долго. Все пробы надавить на неё приводят к обратному результату. Я застряла в воспитательном процессе, как в расщелине. Понимаю, что попытка диктовать волю с позиции силы — это ошибка, но и на поводу её безумства идти нельзя. Вот и выкручиваюсь лавируя. Согласна: опасно рулить чужими жизнями. Это плохо заканчивается. Но она моя единственная дочь. Опять же, то понимание не приближало меня в борьбе с моим страхом к какому-то согласию с собой. Эту её атаку отбила, а следующую? Она сужает тиски…

Нина обняла сильно вжав пальцы в плечо.

— Прорвёшься, ты сильная. Если что, не тяни сразу бей своему тревогу. Захлопните её с двух сторон. Не выпрыгнет.

Я в надежде и сомнении покачала головой: "Если бы успеть…"


Дорога была не близкой, летел и думал: "Юлия, необычный человечек. Готовность слушать, понимать и прощать, искреннее внимание и неподдельная любовь вырисовывают в ней светлого человечка из иного — какого-то совершенно безгрешного и гармоничного мира. Остаётся удивляться, как она выживает в этом далеко не сказочном пространстве. Ей больше подходит восемнадцатый век". Он вернулся под Сталинград и приступил к переброске войск, техники и тылов. Первая же трудность выросла на ровном месте. В наличии была лишь одна железная дорога, которую удалось восстановить. Планы перевозок рушились на глазах. Эшелоны по несколько дней застревали на станциях и разъездах. Случалось, что техника выгружалась на одной станции, а войска на другой. Оставив под Сталинградом своего заместителя, отправился в Елец. О железнодорожном транспорте успели позабыть. Тряслись себе по раздолбанным дорогам на машинах, повозках, а чаще пешком. А тут вагоны и тёплые теплушки. Эшелоны комплектовались так, чтоб при необходимости можно было развернуть их в боевой порядок. Бомбила вражеская авиация. Из-за этого пришлось выгружаться не на своей станции. Сразу же принялся разворачивать командный пункт. Многочисленные колонны войск и техники с большим трудом продвигались от станции выгрузки на запад. Из-за нехватки автомашин солдаты тащили на плечах станковые пулемёты и противотанковые ружья. Артиллерия отстала от войск. Крестьяне на своих подводах подвозили снаряды от села к селу. Отрыв тыловых частей и баз затруднял обеспечение действующих войск. Не до наступления, конечно, но Ставка требовала, пришлось уступить и начать. Цель Орёл. Старались, но не всегда удачно. По — другому при такой подготовке и не могло быть. В начале марта Ставка была вынуждена принять решение "о нецелесообразности наступления". Фронт получил задачу перейти к обороне. В руках врага было два хорошо укреплённых важных выступа. Один юго- восточнее Орла, другой северо- восточнее Харькова. Между этими выступами образовалась Курская дуга. Посередине её стоял Центральный фронт. Догадываясь по опыту, что, предпринимая наступление, враг будет применять танки, занялись подготовкой к их встрече. Наступило на удивление спокойное время. А вокруг цвела, шагая уверенной поступью, весна. Над головой ослепляло взор чистое-чистое небо. Азартное щебетание птиц пригвоздили ноги к одному месту. Только теперь в этой вот передышке он заметил, что почки набухнув превращаются в листочки. А серёжки на вербах похожи на жёлтеньких птенцов. Голову дурманит от необыкновенного запаха свежести. Наклонил, понюхал. Вдруг сильно забилось сердце. Жаль Юлии не принесёшь. Иллюзию покоя портил танковый и автомобильный гул, доносившийся из противоположного леса. У войск шла учёба.