Я улыбнулась. Мне, в мои пятнадцать, любая школьная популярность показалась бы счастьем.

— Я возвращался домой и избивал брата до полусмерти, а он ни разу не пожаловался деду. Говорил, что кровь из носа от мороза, синяки от падения с лестницы. Он младше меня на девять лет, он не мог дать отпор. Но Рэндольф любил его больше, чем нас с Эвой, и мы это знали. Однажды дед с тётей уехали на несколько дней, а мы заперли Джейми в сарае во дворе. Как раз пошёл первый снег. Мы с сестрой разошлись по комнатам и улеглись спать, а он за ночь подхватил воспаление лёгких. Дед, конечно, догадывался, что происходит, но ничего не делал. У него была такая позиция — каждый должен выкручиваться сам, тому, кто привык, что его выручают, в жизни придётся тяжело.

Роберт помолчал, погрузившись в воспоминания.

— Одним словом, я испоганил человеку детство и юность, и сейчас мне за это стыдно. Но дело в другом.

— В чём же?

— В тебе, Мадлен.

— Я тоже наломала дров, — вздохнула я.

— Не думаю, что ты виновата, — он выдержал мой удивлённый взгляд, — я ведь понял, хоть и не сразу, что произошло тогда в поместье. Не хотел замечать и признавать, но правда — как булавка в заднице, невозможно долго притворяться, будто её не существует. За семь лет я ни разу не видел тебя настолько счастливой. Тем утром ты вся светилась, и от твоего взгляда разбегались солнечные зайчики. Уж не знаю, что он делал с тобой ночью, чего не делал я. Следовало отпустить тебя, но я никогда не умел достойно проигрывать.

— У меня не хватило смелости сразу тебе рассказать.

— Из нас двоих больший трус я, Мадлен. Я смертельно боялся обязательств, и до сих пор их боюсь. Когда ты упоминала о детях, меня тянуло убежать из дома и напиться до беспамятства. Когда представлял себе, как надеваю на палец чёртово кольцо, хотелось взвыть волком или прыгнуть с моста. Не всем мужчинам нужно и полезно заводить семью.

— Но почему ты не говорил об этом со мной?

— Я был идиотом.

— Хм, я тоже не замечала очевидного. Совпадение?

Он улыбнулся, на этот раз искренне.

— Джейми отказался от наследства, — Роберт постучал пальцами по кейсу, который лежал у него на коленях.

— О боже...

— Да, это то, что я подумал. Сумасшедший. Но в чём-то я завидую ему. Мы говорили с ним часа три, наверное, впервые в жизни. Оказывается, мой брат неплохой парень. Не из-за наследства, а так, вообще.

Роберт рассказал, что нашего приятеля с пушкой нашли в лесу, подлечили и вернули за решётку. Мои действия полностью оправданы самообороной. Адвокат пострадавшего может, конечно, прицепиться по поводу чрезмерного применения силы, но скорее всего иска против меня не будет.

— Видишь ли, — сказал он, — ты изрядно подпалила парню физиономию, он теперь раскошеливается на пластического хирурга и страдает от частичной потери зрения.

— На допросе, казалось, следователи удивлены, что он меня не убил или хотя бы не изнасиловал. Будто я в этом виновата. А ещё допытывались, как я узнала, куда идти. Думала, меня как минимум депортируют, а то и отправят в тюрьму.

— У федералов такая работа, — сказал Роберт, — ничего личного. Хотя мне тоже интересно, как ты их нашла.

— Джейми однажды показал мне потайное место в лесу, куда он приходит, если хочет спрятаться. Я рассказала офицеру, она не поверила. А на самом деле, я начала с того, что поговорила с Изабель...

— С кем?

— Ну, там, в его доме, то есть в твоём, в подвале кто-то живёт. Ненастоящий, в смысле...

Я умолкла, наткнувшись на непонимающий взгляд. Про старую церковь и Билли "Пивную банку" решила промолчать.

— Ведьма Изабель, первая жена Фредерика?

— А что, были и другие жёны?

— Да хрен с ними. Пожалуйста, не говори никому, что ты общалась с призраками, и они залили координаты в твой телефон. Я что-нибудь придумаю, если дойдёт до суда.

— Ты не веришь мне?

— Я — верю, — он улыбнулся.

За окнами на город спускались мягкие зимние сумерки.

— Тебе есть, где переночевать? — спросил Роберт. — Я снял комнату в мотеле, в пяти минутах отсюда. Если хочешь, пойдём со мной. Без всяких намёков, просто...

— У меня слипаются глаза, и я воняю, как бомжиха.

— Да, пожалуй. Но ты всё равно выглядишь счастливой. Уж не знаю, откуда Джейми-незаконный-Монтгомери взял этот волшебный порошок.

Я простояла больше часа под горячим душем, позаимствовала у Роберта чистую футболку и отдала ключи от джипа, который теперь принадлежал ему. Он сказал, что я могу пока оставить себе эту развалюху, и вообще, мы теперь семья. Но кому, как не мне, знать, насколько "семья" — зыбкое и расплывчатое понятие.

— Скажи мне, Мадлен, — спросил он, когда я собралась уходить, — ты ведь могла убить человека. Ты не боялась перейти черту?

Я уже не раз думала об этом.

— Могла бы, — ответила я, — и меня до сих пор мутит от страха, когда я вспоминаю ту ночь. Но я поступила верно, и впредь, без сомнений убью каждого, кто станет угрожать Джейми.

— Получается, за семь лет я так и не понял, кто ты такая.

— Ты никогда не интересовался, в каком районе я выросла. Да и самой мне до последнего времени нечего было терять.

В больницу я вернулась пешком. Забралась к Джейми под одеяло и прижалась к нему всем телом, не собираясь расставаться ни за что и никогда. Он пробормотал что-то во сне, повернулся на бок и обнял меня за плечи. К его груди были приклеены датчики, выводившие на подвешенном под потолком экране непрерывные зелёные линии. Они бежали по экрану плавным узором, как одноколейные дороги меж Вермонтских холмов, как след от сноуборда, на котором сама судьба спускается по заснеженным склонам вечности, порой слишком крутым, чтобы идти напрямую.

Медсестра в коридоре не решилась нас разлучить. По её взгляду я поняла, что слухи уже распространились, и она узнала во мне ту смелую до безрассудства дамочку, при помощи зажигалки и аэрозоля с запахом лаванды обезвредившую государственного преступника. А я всего лишь хотела быть вместе со своим парнем.

Мне не стать звездой балета, не заработать миллион, не выйти замуж за богатого и знаменитого, не уплыть в закат на яхте с белоснежными парусами. Я не была благодарной дочерью для своей матери, и найдутся многие, кто скажет, что и не стану достойной матерью своим детям.

Я пришла в этот мир, чтобы сделать счастливым лишь одного человека. Засыпая в его объятиях и растворяясь во всепрощающем сиянии его любви, я знала, что выполнила своё назначение.

Эпилог

Наверное, здесь следует рассказать, как Роберт, Эва и тётка Маргарет распорядились поместьем, где мы с Джейми провели последний год, и, что немаловажно, на какие деньги.

Мне пришлось продать кольцо австрийской королевы, о чём я ни разу не пожалела. Да, украшения нужно носить, а у любви, романтической и эфемерной, могут быть вещественные проявления. Но когда перспектива остаться посреди зимы без крыши над головой и с парнем, едва не погибшим от переохлаждения, замаячила передо мной в полный рост, я не задумываясь позвонила ювелиру из Бруклина.

Звонила я также матери в Марсель, задавала один и тот же вопрос, на который она долго не хотела отвечать. В мире существовал ещё один мужчина, любивший меня, хоть мы с ним так и не успели объясниться. Мой отец.

Его многолетние старания увенчались успехом, и уютный ресторанчик на Лазурном берегу начал приносить небольшую, но стабильную прибыль. Сам отец почти не изменился, лишь поседели его усы, и в глазах появилась грусть, выдающая человека, предпринявшего в жизни слишком много неудачных попыток. Он женился ещё два раза и развёлся, так и не успев завести детей.

Поначалу отец повторял, что виноват передо мной за годы, когда мне приходилось самой барахтаться в болоте неприятностей, находя то или иное временное пристанище. Но я убедила его, что всё в прошлом. Иногда дети, брошенные без предупреждения в воду, выплывают на берег и неплохо справляются.

Джейми сразу понравился отцу своей прямотой, готовностью помочь и бесконечной заботой обо мне. Мы провели зиму в маленьком домике на берегу, с шаткой плетёной мебелью, разъеденными морской солью стенами и щербатой черепичной крышей, откуда по ночам слышался шум прибоя.

Мне часто снился Вермонт. Его заснеженные холмы, величественный лес, тишина и морозный воздух. Однажды я проснулась под утро оттого, что услышала во сне вой койота и приглушённые выстрелы охотничьего ружья.

— Почему ты никогда не говорил мне, что Билли "Пивная банка" мёртв? — спросила я у Джейми.

— Разве ты не догадалась сама?

Я задумалась. Действительно, где-то внутри я знала это с того первого дня, когда увидела Билли в лесу.

— Как он умер?

— Застрелился из ружья у себя на ферме. Он любил девчонку, которая приезжала к нам каждый сезон кататься на лыжах. Несколько лет ждал зимы, чтобы увидеться с ней. А потом она вышла замуж. Дед говорил, Билли был хорошим парнем, только невезучим.

— Ты сам его не знал?

Джейми отрицательно покачал головой.

— Его не стало в начале семидесятых.

Летом работы в ресторане прибавилось, и по вечерам у входа собиралась очередь из жаждущих получить столик. Отец говорил, что не справился бы с наплывом без Джейми, который помогал на кухне, принимал заказы, чуть прихрамывая разносил подносы и развлекал гостей. Он научился говорить по-французски, со смешным акцентом, но бегло и понятно.

В июле, на самом пике жары, я обнаружила, что беременна двойней. Остаток лета провела, мучаясь от тошноты, со страхом думая о будущем, но при этом чувствуя себя запредельно счастливой. Маме сообщила не сразу.

Осенью мой мужчина начал тосковать по дому. Он не жаловался, только пересматривал на Ютубе соревнования по сноуборду и пару раз вздохнул, что скоро в Вермонте должен выпасть снег. Я потрепала его по волосам и начала собирать чемодан.


Ту нудноватую книгу, где героиня спасала постапокалиптический мир, я дочитала, сидя в вестибюле уютного деревянного отеля недалеко от канадской границы. Бармен слушал классический рок и угощал меня зелёным чаем за счёт заведения. Панорамное окно выходило на подножие склона, где ползли вверх кабинки подъёмника и стремительно спускались вниз безумные люди на лыжах и сноубордах, оправдания которым я так и не нашла, пусть Джейми и клялся, что когда научит меня кататься, я влюблюсь в этот дурацкий снег.

Он устроился работать инструктором и вёл группы самых начинающих, на которых ни у кого другого не хватало терпения. Он ещё прихрамывал при ходьбе, что не мешало ему покорять склоны с божественной грацией, маневрируя меж заснеженных елей.

Я солгу, если скажу, что не боялась отпускать его на трассу. Но отношения — на то и отношения, что второй половине нужно доверять. Я не смогла бы заменить ему вихри снега, ветер в лицо и опасность, какую испокон веку неосознанно ищут все самцы. Ему это нужно. Он нужен мне. Вот и вся история.

Однажды я не выдержала и заговорила об этом с ним. Да, мне тревожно, я каждый день проверяю, тепло ли он одет, успел ли позавтракать, спокойно ли спал. В обед с жду нетерпением и вздыхаю облегчённо, лишь когда слышу в коридоре его шаги.

— Пожалуйста, не злись на меня, — попросила я, — знаю, ты взрослый и ответственный, но всё равно веду себя, как неадекватная паникующая мамаша.

— И не думал злиться, — улыбнулся Джейми.

Мы посмотрели друг на друга, он обнял меня и погладил по спине.

— Мне нравится, что ты заботишься обо мне, как мамочка. Я, правда, очень это ценю, — прошептал он.

Я с трудом сдержала слёзы, слишком беременная, сентиментальная и влюблённая для подобных признаний.


Весь год Софи звонила мне из Нью-Йорка два раза в неделю, рассказывала о делах в офисе, давно уже не беспокоивших меня, и о поездке в Гонконг, куда она увязалась вслед за Робертом, хотя он её не приглашал. Она повторяла, что мы с Джейми обалденно красивая пара, и тут же спрашивала разрешения выгулять туфли из прошлогодней коллекции Прада.

Я подарила ей всю одежду и обувь, какая осталась у Роберта в квартире. Превратившись к пятому месяцу беременности в компактный грудастый танк, я не собиралась влезать в свои старые тряпки в обозримом будущем. К тому же, в провинции совершенно ни к чему четырёхдюймовые каблуки.

Роберт, в свою очередь, сказал мне однажды, что Софи для него — идеальная четверговая женщина.

— Почему четверговая? — спросила я.