«Как, наверное, хорошо, когда тебя так любят», – думала Тара.

Как ни приятно ей было внимание новых родственников, какие бы теплые чувства она к ним ни испытывала, этого ей было мало. Ей не хватало любви. Такой, какую испытывала ее мама к отцу, а он к ней.

«Какая же она была храбрая! – восхищалась Тара. – Бросила вызов своему клану, воевавшему против клана Маккрейгов. Если бы мама осталась жива, быть может, ей удалось бы остановить эту ужасную войну».

И Тара горестно вздохнула.

Как странно все-таки устроена жизнь! Должна была погибнуть мама, чтобы судьба самой Тары сложилась так, как она сложилась, – начиная с сиротского приюта и кончая неожиданной свадьбой с герцогом.

«Как же мне все-таки повезло! – размышляла Тара. – Ведь меня могли бы отдать кому-то в услужение, и этот человек мог жестоко со мной обращаться, а могло случиться так, что я бы оставалась в приюте до конца дней, пока бы не умерла от непосильного труда и недоедания. А вместо этого я сижу в Эдинбурге, разодетая, словно принцесса из сказки, и через час бабушка представит меня его величеству королю Георгу IV».

Вдовствующая герцогиня в вечернем туалете из золотистой парчи выглядела весьма достойно. Шлейф ее платья был отделан золотой бахромой, прическу украшала великолепная тиара, усеянная жемчугом и бриллиантами.

Однако самое глубокое впечатление произвел на Тару отец. Лишь один человек казался Таре более величественным в полном одеянии Маккрейгов, чем граф. И человеком этим был ее муж.

Всю дорогу до дворца Холируд-Хаус она не переставая думала о том, как было бы хорошо, если бы герцог ехал сейчас с ними.

Прием должен был начаться в два часа дня и продолжаться до половины четвертого.

Граф сообщил дочери, что честь быть представленными его величеству оказана не менее чем тремстам дамам, и все они должны прибыть во дворец до его приезда.

В Эдинбург Георг IV прибыл, облаченный в фельдмаршальскую форму, в сопровождении почетного эскорта из воинов Шотландской национальной гвардии. Остановился король во дворце Далкейт вместе с молодым герцогом, которому было всего шестнадцать лет.

Дворец охраняли королевские лучники. Казалось, они стоят на каждом углу.

Гостиная в Холируд-Хаусе, где проходил прием, поражала своим великолепием, однако роскошь убранства затмевали туалеты присутствующих здесь дам: дорогие наряды из парчи, атласа и бархата, восхитительные тиары, усыпанные бриллиантами, жемчугами и сапфирами и украшенные перьями, – все поражало взор.

Когда пришел черед Тары быть представленной королю, она вдруг почувствовала, что дрожит от страха, однако графиня ободряюще улыбнулась ей и сказала:

– Красивее тебя здесь никого нет. И я с такой же радостью представила бы его величеству твою мать, как представляю сейчас тебя.

Тара помнила, скольких трудов ей стоило научиться правильно делать реверанс, но ей и в голову не могло прийти, насколько она грациозна от природы, как хороши ее огненные волосы, украшенные обручем с бриллиантами. А между тем все присутствующие не сводили с нее восхищенных глаз.

Но вот то, что ее появление на приеме в качестве новоиспеченной герцогини Аркрейджской стало для собравшихся настоящей сенсацией, – это Тара, будучи девушкой смышленой, поняла сразу.

Позже отец рассказал ей, что и не ожидал услышать в адрес своей дочери столько комплиментов.

И только когда прием закончился и они возвращались домой, Тара вспомнила о герцоге и в очередной раз пожалела, что его не было с нею рядом во дворце.

Пока служанки не пришли помочь ей раздеться, Тара еще раз полюбовалась в зеркале своим элегантным нарядом: платье с белым атласным шлейфом, отделанным кружевом, было просто великолепно, да и перья в прическе под стать ему.

За последний месяц волосы у Тары сильно отросли, впрочем, парикмахер соорудил ей такую прическу, что никто никогда не догадался бы, какой они длины на самом деле.

Внезапно Таре почудилось, что из зеркала на нее смотрит та приютская девчонка, какой она была совсем недавно: в уродливом сером чепце, бесформенном сером платьице с белым воротничком и тяжелой черной накидке, возвещавших графу и миру о том, что обладательница этих вещей является объектом благотворительности.

«Я должна забыть об этом! Все это в прошлом, так зачем мне заглядывать в него?» – твердила она самой себе.

Но вот забудет ли когда-нибудь о ее прошлом герцог? Этот мучительный вопрос так и оставался без ответа.

После королевского приема все дни были заполнены торжествами, устроенными в честь его величества.

Когда пышная королевская процессия двигалась к замку, со всей округи стекались толпы людей поглазеть на невиданное зрелище и послушать военные марши.

Тара целыми днями могла теперь наслаждаться звуками волынки, и, надо сказать, они заставляли ее сердце биться так же сильно, как и в тот день, когда она услышала их впервые.

Теперь она точно знала: интуиция, подсказавшая ей сразу по приезде в Шотландию, что она вернулась на родину и потому национальная музыка так волнует ее, не обманула.

23 августа граф взял ее с собой на грандиозный кавалерийский парад, который состоялся на Портобелло-Сэндз.

Помимо шотландской кавалерии числом не менее трех тысяч, Тара получила возможность лицезреть королевских лучников, членов Кельтского общества и представителей кланов.

Как же ей хотелось, когда они, чеканя шаг, проходили мимо короля, чтобы герцог возглавлял клан Маккрейгов, так же, как герцог Аргайльский вел за собой клан Кэмпбеллов.

Словно прочитав ее мысли, граф проговорил:

– Герону следовало быть здесь. Я обязан был настоять на том, чтобы он приехал.

– Думаю, он и в самом деле плохо себя чувствовал, – заступилась за мужа Тара.

– До этой проклятой женитьбы на Маргарет он приехал бы обязательно, даже если бы для этого пришлось встать со смертного одра! – раздраженно бросил граф.

И, почувствовав, что проявил бестактность, поспешил извиниться;

– Прости, если тебе неприятно это слышать.

– Ну что вы! – отозвалась Тара. – После того, что произошло, он ненавидит Килдоннонов еще сильнее, но, по-моему, эта ненависть приносит ему только зло.

– Ты совершенно права, – согласился граф. – Ненависть Маккрейгов к Килдоннонам помешала моему счастью с твоей мамой, и мне невыносима даже мысль о том, что и тебе приходится страдать от предрассудков, порожденных этой бессмысленной враждой.

Тара тихонько вздохнула:

– Я тоже этого боюсь, отец. Может, вы поговорите с герцогом и попробуете убедить его, что на прошлом должно поставить крест, нужно думать о будущем.

– Непременно поговорю, – пообещал граф.

– Мне всегда очень хотелось помогать тем, кто живет в нищете, и тем, кто несчастен, – заметила Тара. – Наверное, теперь, когда выяснилось, что я ваша дочь, мне проще будет это делать. Раз мама принадлежала к клану Килдоннонов, быть может, им будет легче смириться с тем, что я стала женой герцога.

– По-моему, Килдонноны будут просто в восторге, когда узнают, что молодая герцогиня Аркрейджская их кровная родственница, – улыбнулся граф. – И вот что я тебе еще скажу: хорошо, что твой дедушка со стороны Маккрейгов до этого не дожил.

– Я очень рада, что мне не придется с ним встретиться.

– Я тоже, – признался граф, и оба они рассмеялись.

Но перед тем как заснуть, Тара долго думала об этом разговоре.

Самым грандиозным развлечением из тех, что устраивались в честь короля, должен был стать бал, приуроченный к концу визита.

Шотландские пэры были полны решимости развлечь его величество так, чтобы празднество запомнилось ему на всю жизнь. Но ни в одном из замков не оказалось танцевального зала подходящего размера, и решено было провести бал во дворце на Джордж-стрит, огромном здании с двумя залами и бесчисленной чередой комнат – для танцев, карточной игры и чаепитий.

Жены пэров, с которыми Тару познакомили отец и бабушка, все уши ей прожужжали об этом из ряда вон выходящем мероприятии.

– Это будет самое грандиозное зрелище, какое когда-либо видела Шотландия! – восторженно восклицала графиня Элгинская.

– Если уж оно оставит его величество равнодушным, значит, его ничем не удивить, – вторила маркиза Куинсберри.

– Уверяю вас, его величество с нетерпением ждет этого бала, – поспешил успокоить их граф. Оставшись с Тарой наедине, он заметил:

– А уж как я его жду, дорогая! Ведь в этот вечер у тебя будет возможность поговорить с королем, и я представлю тебя всем моим друзьям. Я очень горжусь своей дочерью.

– Вы так добры ко мне, отец!

Граф, обняв Тару, притянул ее к себе и поцеловал.

– Я бесконечно счастлив, что нашел тебя. Ты ведь тоже рада, что мы теперь вместе, правда?

– Я даже передать не могу, что это для меня значит. – У Тары дрогнул голос. – Я привыкла придумывать себе разные истории про своего отца, ко то, что он такой важный и знатный господин, мне и присниться не могло.

Граф, расхохотавшись, снова поцеловал ее.

– Ты забываешь, что ты теперь герцогиня Аркрейджская, следовательно, и сама особа весьма почтенная.

По лицу Тары пробежала тень.

– Молю Бога, чтобы жизнь у тебя сложилась счастливо, моя хорошая, – тихо добавил он. – Мне всегда нравился Герон, еще когда он был мальчишкой. У него масса достоинств. Он прирожденный предводитель и вождь клана, и Маккрейги по праву гордятся им.

Он помолчал.

– Но, по-моему, герцог пока не знает, что такое любовь.

– Вот и мистер Фалкирк говорит, что герцог никогда по-настоящему не был влюблен, – согласилась Тара.

– Думаю, это действительно так, – ответил граф. – Но никогда не поверю, что можно долго находиться под одной крышей с тобой, дорогая моя доченька, и не влюбиться.

Может, Тара и усомнилась бы в его словах, если бы она сама не замечала, сколько молодых людей вьется вокруг нее, следуя по пятам и расточая цветистые комплименты.

Тара быстро научилась распознавать восхищенный блеск в их глазах, он давал ей такую уверенность в себе, какой она никогда прежде не испытывала.

Но, возвращаясь домой, раскрасневшаяся, с сияющими глазами, глядя на себя в зеркало, Тара внезапно вспоминала суровый взгляд мужа.

И ей было страшно: что ждет ее впереди?


Вечером накануне бала Тара рано отправилась к себе. После ванны с мягкой торфяной водой, пахнувшей цветами, служанки нарядили ее в роскошное платье, подаренное отцом специально для этого бала.

Оно было серебристо-белое, поскольку белый цвет, по мнению графа, выгодно подчеркивал цвет волос дочери.

Казалось, вокруг нее струится лунный свет, и Тара в который раз пожалела, что герцог ее не видит.

Ей очень шла новая прическа.

– Вы должны отрастить волосы подлиннее, ваша светлость, – заметил парикмахер. – Не представляю, зачем вы позволили, чтобы их так коротко остригли.

И ворчливо добавил:

– Но все равно они великолепны. Держу пари, красивее вашей светлости на балу никого не сыщется.

– Спасибо, – улыбнулась Тара. Когда парикмахер вышел, она взглянула на украшения, лежавшие на туалетном столике.

Их одолжила Таре бабушка. (Сама графиня по торжественным случаям носила тиару.)

Хотя Тара уже надевала обруч, когда ее представляли королю, за неимением ничего другого приходилось снова им воспользоваться.

Взяв обруч в руки, Тара попросила служанок помочь надеть его. В этот момент в дверь постучали. Тара еще не успела ничего ответить, как кто-то, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату.

Решив, что это отец, Тара не оборачиваясь проговорила:

– Я уже готова, папа.

Но, увидев отражение в зеркале, так и застыла. У нее мелькнула мысль, что это наваждение. Тара резко обернулась – за спиной стоял герцог.

– Ваша… светлость!

Герцог не ответил, и она, бросившись к нему, быстро заговорила, запинаясь на каждом слове:

– Я совсем… не ожидала… что вы… приедете… Но как же я рада… что вы… здесь! Как вы себя чувствуете? Рука не беспокоит… вас? Надеюсь… вы не очень устали… после столь… долгого… путешествия?

– Я чувствую себя абсолютно нормально, Тара, – отозвался герцог. – Я привез вам драгоценности, которые вы должны сегодня надеть.

Только сейчас Тара заметила, что герцог протягивает ей какие-то кожаные коробки, и машинально взяла их у него из рук.

– Драгоценности? – растерянно переспросила она.

– Изумруды Аркрейджей. Они уже несколько веков принадлежат нашей семье, – ответил герцог. – Думаю, с ними ваш туалет только выиграет.

– Я в этом… не сомневаюсь, – поспешила заверить Тара. – А вы… пойдете… на бал?

– Я намереваюсь сопровождать вас,– холодно проговорил герцог, и у Тары появилось ощущение, что он сильно чем-то раздражен.

Служанки вышли из комнаты, оставив их вдвоем, и Тара, почувствовав себя немного смелее, заговорила: