Не обращая внимания на кольнувшую ее зависть к густым длинным ресницам рыцаря, девушка потянула его за рукав, впервые осмелившись назвать мужа по имени: …

— Сэр Остин? Вам плохо? Рана причиняет вам боль?

Как только рыцарь открыл глаза, Холли поняла, что под угрозой находится не он, а она сама. Поединок с Эженом был лишь бледной тенью битвы, которую ей предстояло выдержать с мужем. Обманчивая прохлада глаз Гавенмора, испепеляющая голубым пламенем, обожгла Холли сознанием того, что, если исход сражения будет не в ее пользу, она лишится не только атрибутов своего маскарада. Рыцарь поднялся во весь свой внушительный рост, загородив собой свет факела. У Холли мелькнула мысль, что тень одновременно является ее союзником и противником. Когда Гавенмор нагнется, чтобы раздвинуть ее онемевшие ноги, он не заметит подшитое к юбкам тряпье. И не увидит бегущие по щекам слезы.

Холли не смела просить мужа ни о нежности, ни о терпении. Если он окажет ей милость и смирит страстное желание поцелуями и ласками, то уже через несколько мгновений его руки, обнаружив обман, станут жестокими и карающими. Ей оставалось только съежиться в темноте, ожидая, когда рыцарь жадно набросится на нее, словно дикий зверь на самку.

Бесстрастные звуки его голоса настолько поразили Холли, что она едва не разревелась от облегчения. — Наш брак основан на лжи, миледи. Когда Холли постигла смысл его слов, облегчение сменилось паническим ужасом. Она с отчаянием подумала, что сама лишила себя оружия, с помощью которого могла бы бороться с гневом мужа, моля о пощаде. Теперь у нее не было ни шелковистых ресниц, которые можно было бы застенчиво опускать, ни роскошных волос, чтобы тряхнуть ими, ни белоснежных щек, на которых так трогательно выглядят слезы раскаяния.

Холли с мольбой вцепилась в железные мышцы икр рыцаря.

С ее уст сорвался бессвязный поток слов.

— Право, я вовсе не собиралась вводить вас в заблуждение, сэр, честное слово. Просто одна невинная шутка повлекла за собой другую, и не успела я опомниться, как правда была погребена. — Она обратила к нему проникнутое мольбой лицо, надеясь, что даже в тени будет виден блеск слез в ее глазах. — Сэр, если на то ваша воля, накажите меня, но избавьте от вашего справедливого гнева отца Натаниэля и мою няню Элспет. Правда, обуянному гордыней Натаниэлю хорошая взбучка пойдет только на пользу, но Элспет — старая женщина, слишком немощная, чтобы вынести побои.

Остин попытался было разжать стиснутые в отчаянии руки Холли, но встретился с таким сопротивлением, что вынужден был остановиться из опасения причинить ей боль. Он тряхнул ногой, но девушка продолжала цепляться за нее.

— О чем это ты бормочешь, женщина? — спросил рыцарь, мысленно добавив в список необычных «достоинств» своей невесты неистовое упрямство.

Он отпрянул от нее, вынудив девушку выпустить его ногу и не тащиться за ним через весь шатер.

Холли встала на колени.

— Бормочу? Я бормочу?

— Именно так. Неужели ты искренне полагаешь, что среди моих грехов есть такой, как избиение священников и старух?

— Грехов? Моих грехов? — словно попугай, повторила она, и тотчас же улыбка озарила ее лицо. — О! Так мы говорим о ваших грехах!

Остин нахмурился. Когда его жена улыбается вот так, ее уродство превращается почти в красоту.

— И в каком грехе вы желаете покаяться сегодня, сэр? Смею ли я высказать свое предположение? Вы не питаете ко мне нежных чувств. Вы сражались лишь ради того, чтобы завоевать мое приданое. — Ее звонкий беззаботный смех удивил рыцаря. — Вы, как и все прочие участники турнира.

Отступив от нее, Остин распахнул полог шатра и выглянул в черную как сажа темноту.

— Если бы мое прегрешение было так легко искупить. Веселое настроение Холли мгновенно улетучилось.

— Каков же этот ужасный проступок, который не может простить бог? — тихо спросила она.

Призрачный свет луны осветил лицо ее супруга.

— Я дал вам клятву, в то время как сердце мое уже принадлежит другой.

Холли попыталась было вернуть себе спокойствие, но ее смех прозвучал неискренне.

— Вероятно, сэр, вы незнакомы с правилами придворной любви. Мужчине не подобает признаваться в чувствах собственной жене. — Холли едва ли могла позволить себе усладить слух рыцаря перечислением всевозможных знаков внимания, которые она получила, чтобы тотчас же отвергнуть, от женатых мужчин. — Если бы вы обвенчались со своей возлюбленной, то разве ощущали бы волнующий трепет, перевязывая на турнире ее лентой копье? Или сочиняя стихи, воспевающие ваше целомудренное чувство?

Рыцарь гневно вскинул подбородок, дав Холли понять, что его чувства к таинственной незнакомке далеко не целомудренные. Он достал из-за пазухи маленький сверток, и исказившая его лицо боль разожгла любопытство Холли. Это подарок прекрасной дамы? Драгоценное свидетельство их любви? Неужели у этого неотесанного дикаря настолько тонкая душа, что он носит этот подарок у самого сердца?

— Простите меня, миледи, — сдавленно промолвил Остин, — но сегодня ночью я не могу быть вам мужем. Не знаю, какие законы царят в Англии, но я не могу лежать с одной женщиной, думая о другой.

Слова вырвались у Холли прежде, чем она успела остановить их.

— Даже если эта женщина — ваша супруга?

Господи Иисусе, что она делает? Уговаривает этого мужчину затащить ее к себе в постель?

Убрав сверток назад за пазуху, рыцарь решительно, но в то же время осторожно посмотрел ей прямо в глаза.

— Особенно если эта женщина — моя супруга.

Произнеся эти загадочные слова, он скрылся в ночной темноте, оставив Холли в одиночестве.

Девушка упала на постель, чувствуя, что от наплыва противоречивых чувств голова у нее идет кругом. Уход Остина избавил ее от всех страхов, однако в облегчение вплеталась беспокойная ниточка разочарования. Решив, что ее обман раскрыт, она вдруг обнаружила, что и у ее мужа есть свои тайны. Его откровенное признание обесценило невинную проделку Холли, и ее захлестнула новая волна отчаяния.

Она бросилась ничком на постель. Холодная парча нисколько не облегчила лихорадочно горящие щеки, натертые крапивой. Опасаясь, что муж, заключив сделку с совестью, все же вернется в шатер, Холли не смела снять с себя нелепое одеяние и спать раздетой, как ей очень хотелось. От лепестков фиалок у нее защекотало в носу. Девушка раздраженно отвернулась к факелу.

Похоже, сердце ее супруга принадлежит другой, так же как другой предназначались страстные поцелуи в парке. Неведомая доселе боль стиснула грудь Холли. Она не смогла определить причину ее. Ей просто было очень грустно и одиноко, так какая разница, что за причины заставляют ее страдать.

Холли беспокойно перевернулась на спину, вдруг почувствовав голод. Она подняла невидящий взор к потолку шатра, не замечая, что ее пальцы нервно терзают нежные цветки.

10

— Элспет!

Услышав этот пронзительный крик, Остин, очнувшись от беспокойного сна, вскочил на ноги. Пригнувшись, он выхватил из ножен меч, готовый защищать шатер от орды свирепых англичан или какого иного страшного врага.

— Элспет!

Рыцарь понял, что крик доносится из шатра, и с облегчением вложил в ножны меч. Это его жена изволила позвать свою служанку.

Кэри и священник появились из-под сени сосен, разбуженные громким криком: священник — сжимая распятие, готовый отразить нашествие сил тьмы, Кэри — пытаясь вставить стрелу в лук.

Остин первым делом направил лук в безопасную сторону, чтобы заспанный оруженосец никого не ранил.

— Спокойно, Кэри. Мы не подверглись нападению англичан.

Кэри, задыхаясь, провел рукой по взъерошенным волосам.

— Англичан? Я решил, на вас набросилась стая бешеных собак.

Священник, испуганно озираясь, поежился.

— Собак? Мне показалось, это были демоны.

— Элспет!

Невзирая на успокоительные заверения, все трое побелели, услышав прозвучавший с новой силой вопль.

Кэри, тихо охнув, отшатнулся, увидев, как из шатра высунулась всклокоченная голова жены Остина.

— Сэр, не потрудитесь ли вы позвать мою няньку? — мило проворковала она, невинно моргая Остину, словно только что не сократила его жизнь на десяток лет. — Мне нужна ее помощь, чтобы одеться.

— Почту за честь услужить вам, миледи, — процедил сквозь стиснутые зубы Остин.

На самом деле он призвал бы самого Вельзевула, лишь бы остановить эти адские крики.

Однако он был избавлен от этой необходимости, так как из-за деревьев появилась сгорбленная служанка, несшая под плащом, как предположил рыцарь, тюк с одеждой. Увидев Остина, стоящего на страже у входа в шатер с рукой на мече, нянька испуганно вскрикнула, едва не выронив свою ношу.

Тряся подбородком, служанка сделала неуклюжий реверанс.

— Я не очень побеспокою вас, сэр, можно пройти? Кажется, я слышала голос моей госпожи, звавшей меня…

Изящная тонкая рука, метнувшись из-за полога шатра, втащила служанку внутрь.

Кэри, раскрыв рот, смотрел на то место, где она только что стояла, и лишь потом заметил под ногами расстеленный плащ. Печально покачав головой, оруженосец пнул его босой ногой.

Изумление Кэри по поводу того, что его господин не разделил с женой приготовленное им с такой любовью брачное ложе, улучшило настроение Остина не больше, чем торжествующая ухмылка, появившаяся на худом лице священника.

Холли, мурлыча, словно довольная кошка, выгнула спину, растирая ладонями освобожденную от пут грудь. Утреннее солнце пробивалось сквозь ткань шатра, нежно лаская ее тело теплыми лучами.

— О, Элспет, — простонала девушка, — не знаю, смогу ли я вынести еще хоть один день эту пытку.

Больше всего Холли хотелось проспать мертвым сном все утро, но искушение урвать несколько мгновений свободы под защитой служанки оказалось непреодолимым.

Ее невинное наслаждение было омрачено Элспет, кивнувшей на скомканное ложе.

— Один лишь взгляд на ваши бедра, ставшие такими стройными, и вдруг располневшую грудь — и, готова поклясться, ваш муж больше ни ночи не позволит вам спать одной.

Словно в ответ на слова служанки огромная тень Остина упала на стенку шатра. Холли, внезапно охваченная стыдом, скрестила руки на груди, закрывая ее. Муж уже больше часа нетерпеливо расхаживал вокруг шатра, через каждые несколько кругов ворча, что время идет и им пора ехать.

Печально согласившись с тем, что краткое мгновение свободы подошло к концу, Холли развела руки, приглашая Элспет замотать ее, как мумию, скрывая пышную от природы грудь. Покончив с этим, служанка достала горшочек с остывшим пеплом, украдкой вытащенным из костра, и натерла им волосы девушки, лишив их естественного блеска. Затем она взяла зеркальце, и Холли, глядя в него, добавила последние штрихи к маскараду, проведя вымазанным углем пальцем по верхней губе. Девушка очень надеялась на то, что необходимость в этой уловке отпадет, как только ее кожа загрубеет на солнце.

За стенкой шатра донеслось похожее на громовой раскат мужское покашливание. Зеркальце, выскользнув из затрясшейся руки Элспет, ударилось о край чугунного горшочка.

В голосе Остина звучало наигранное смирение:

— Миледи, если вы хотите успеть позавтракать, пока мы будем собирать шатер, вам следует поторопиться с одеванием.

Испугавшись, что рыцарь может ворваться в шатер, окончательно потеряв терпение, Холли зашипела:

— Скорее, Элспет! Мое платье!

Она быстро натянула на бедра узкую нижнюю юбку, а служанка стала надевать ей через голову отягченное нашитым тряпьем платье. Смахнув с лица удушливые тяжелые юбки, Холли протиснулась в ушитый до предела корсаж. Его светло-оранжевая ткань когда-то оттеняла природный румянец ее щек. Вспомнив об этом, Холли грустно вздохнула, затем, покрутив так и эдак юбку на бедрах, обернулась, придирчиво оглядывая себя сзади.

Элспет огорченно воскликнула:

— Получилось немного кривовато, миледи. У меня было очень мало времени.

— Сойдет, — ответила Холли, подхватывая с земли зеркальце.

Ее беспокоило не столько то, как сидит на ней юбка, сколько желание поскорее прервать вынужденный пост. Мало того, что ее все сильнее беспокоило незнакомое прежде жжение в желудке; даже без помощи отца Натаниэля девушка рассудила, что, если будет есть много и растолстеет, нужда в ухищрениях отпадет сама собой.

Она критически оглядела себя в зеркальце, печально отметив, что оно при падении треснуло. Тоненькая полоска разделила ее отражение на две части.

Угрожающая тень Остина снова упала на стенку шатра. Отложив зеркальце, Холли умастила каплей мирры ямочку на шее и с явным злорадством крикнула:

— Все, милорд, я готова!

Остин приложил все силы, чтобы не отшатнуться от своей жены, с неуклюжей грацией выпорхнувшей из шатра. Яркое утреннее солнце оказалось к ней беспощадным, безжалостно подчеркнув все ее дефекты. Жалость несколько смягчила его раздражение вынужденным ожиданием. Каким ужасающим ударом будет для девушки то, что целая вечность, которую она провела прихорашиваясь, не принесла никаких ощутимых результатов.