Елена Смехова - Пролетая над Вселенной

– А, ну раз до лесочка, – вяло согласилась я, взбираясь на трактор. Все ж какое-то разнообразие.

Но в дороге я почуяла неладное. До меня постепенно стал доходить смысл его предложения. От парня сильно пахло чесноком, по́том, перегаром. Замутило пуще прежнего. Трактор остановился у самой кромки леса.

– Приехали. Слазь, – сказал тракторист.

Я засопротивлялась:

– Зачем? Покатались и поехали назад!

– Ты чё, издеваешься? Динамить надумала?

– Хочу назад, – захныкала я, – меня растрясло, понимаешь ты или нет?

– Ща тя вылечу, – недобро зыркнув глазами, пообещал парень, стащил меня с трактора и подтолкнул к ракитовому кусту. – Давай, шевелись по-быстрому, пока не хватились.

Сделала несколько шагов, но ноги вдруг ослабли, дурнота подкатила к горлу, все вокруг резко затуманилось, потом поплыло, и я, потеряв сознание, рухнула навзничь в сырую пожухлую траву.

– Что же такое с тобой приключилось, Алечка? – допивая вторую чашку кофе, поинтересовался Грегори. – Отчего это вдруг ты упала в обморок? Впечатлительная барышня ты, однако…

8.30

Мы вновь завтракали в ресторане Drake. Я силилась байками, которыми пестрила моя жизнь, отвлечь Грегори от начатого им очень серьезного разговора.

Накануне долго не могла уснуть, взбудораженная его предложением, тогда как сам он был явно разочарован отсутствием скорого и вразумительного «Да» на свой вопрос. Грегори было невдомек, как можно уклоняться от такого царского подарка – предложения руки и сердца? И потому он принялся аккуратно и последовательно выуживать приватные подробности моей жизни.

Рассказывать о себе – самое желанное занятие для большинства людей на планете. Не всегда только для этого находится достойный собеседник. Такой собеседник, которому Дейл Карнеги в свое время дал определение – «заинтересованный слушатель».

Грегори, обладая аналитическим складом ума, всегда во всем стремился «дойти до самой сути», как писал известный советский поэт. Для меня он оказался тем самым идеальным собеседником, который умело, с пристрастием задает вопросы и внимает, не перебивая…

Мой обморок был вызван отнюдь не трактористом. Хотя тот вполне мог его просто спровоцировать. Всё оказалось намного тривиальнее.

Я вновь взбаламутила всю семью.

– Как упала? Где упала? По какой причине? – переполошились родители, когда им из медпункта позвонил обеспокоенный фельдшер. – Вот не надо было ей ехать в этот совхоз! Не послушала умных людей! Как она теперь? Лежит? Так, ждите, не трогайте ее, мы скоро за ней приедем.

В тот же день они примчались за мной на машине. За рулем сидел Лапонецкий. За какие-то полторы-две недели он успел втереться к моим родным в доверие. Устроил отцу обследование у лучших специалистов в своей больнице, после чего вызвался наблюдать лично. Я недоумевала: как же так? Кроме марганцовки, разве знает он вообще что-либо? Папа всегда был исключительно осторожен с выбором лечащего врача, а тут с ходу вверил самые деликатные проблемы какому-то первому встречному! Как же так?

В ответ на мое недоумение мама сообщила, что Лапонецкий считается хорошим, грамотным проктологом. Кем-кем? Проктологом? Мне ни разу в голову не пришло поинтересоваться специальностью доктора Лапонецкого. А он оказался проктологом. Вот оно как.

Папа был признателен Лапонецкому за заботу. Мама же до одури очарована. Лапонецкий приходил в наш дом с коньяком, цветами, с дефицитными лекарствами. Целовал маме ручки. Комплиментами ее усеивал. Как тут было не очароваться?

Кроме того, у папы, мамы и Лапонецкого существовала одна нескончаемая тема для долгих бесед. Этой общей темой была я. В мое отсутствие они детально меня обсудили и пришли к общему, понятному только им знаменателю.

Я не постигала одного. Зачем все это доктору? Какой выгоды искал он? Захотелось максимально приблизиться к известному человеку? Приобщиться к миру знаменитостей? Жаждал признания в светских кругах? Других предположений и не возникало. Его симпатия ко мне казалась весьма условной. Она напоминала азартное стремление многоопытного альпиниста покорить крутую и извилистую, зыбкую и сыпучую, неподдающуюся подъему горку. «Ему б кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил…»

Разумеется, Грегори всей правды не узнал. Я живописала ему свою историю достаточно колоритно, упуская, однако, нежелательные подробности. На это мне ума хватило. А может, интуиции, наконец.

Чем был вызван обморок? Конечно, всему виной моя впечатлительность. Болезненная чувствительность. Избыточная эмоциональная восприимчивость, наконец.

– Ладно, дорогая, поговорим об этом позже, – внезапно прервал меня Грегори, – сейчас у нас будет очень важная встреча. Hi, Nancy, how are you? Он живо переключился на подошедшую к нашему столику сухощавую даму:

– Nancy, this is Alex. Алекс, познакомься, это Нэнси, мой lawyer.

Нэнси протянула мне руку и, демонстрируя ряд идеально белых зубов, улыбнулась. Я пожала жесткую ручонку и улыбнулась в ответ. С мимикой у меня всегда был порядок. На семейных и дружеских торжествах я до такой степени умело копировала жесты, походку и артикуляцию присутствующих, что вызывала неизменный восторг окружающих. Это умение довольно часто выручало меня в жизни. Я рано поняла: для того, чтобы вызвать к себе расположение кого бы то ни было, нет более верного способа, как аккуратно повторять индивидуальные особенности собеседника: голосовые и речевые обороты, движения лица и тела, в том числе покашливания, постукивания, даже подергивания, коль это необходимо. Действовало всегда стопроцентно. Вот и здесь я настолько ловко подхватывала и отражала эти правильные американские улыбки, что сразу же вызывала ответную симпатию. Нэнси задала мне несколько дежурных вопросов и переключилась на общение с Грегори. За быстротой их речи я угнаться не могла. Как ни старалась. Уже на выходе из ресторана Нэнси вновь обратилась ко мне лично:

– Не is right, – она кивнула в сторону Грегори, – you belong here!

Мы простились с лойершей на улице и разошлись в разные стороны. Мне было любопытно узнать, что стояло за этой глубокомысленной фразой: «Он прав, твое место здесь»?

– Разве ты не поняла? – подмигнул Грегори. – Нэнси подтвердила, что ты мне подходишь, а ее слово дорогого стоит!

9.00

Заходим в офис. Поднимаемся на пятидесятый этаж. В лифте все друг с другом здороваются, широко и натянуто улыбаясь.

– Тут так принято, – поясняет Грегори, – когда ты встречаешься взглядом с кем бы то ни было, необходимо улыбнуться и поприветствовать его.

В элегантном костюме и новых туфлях чувствую себя превосходно. Чернокожая секретарша – маленькая, пухленькая, таращится на меня и, вручая Грегори папку с документами, роняет из нее несколько листочков.

– До чего ж потешная негритянка, – говорю ему уже в кабинете.

– Афроамериканка, – тихо поправляет Грегори.

– Как? – не понимаю я.

– Афроамериканка или черная. Их следует называть только так, – он еще больше приглушает голос: – Негр, негритянка – бранные слова, запомни это.

Всегда считала, что обозвать негра черным – самое обидное ругательство. А здесь – точно наоборот. Надо еще к этому привыкнуть.

Грегори сажает меня в кресло поодаль от своего письменного стола и дробно, не прерывая работы, посматривает на меня. Ему звонят, заходят и консультируются по разным вопросам. Он спрашивает, отвечает, беседует, отдает распоряжения. Я, кроме отдельных фраз, ничего не понимаю, однако вслушиваюсь, пытаясь уловить хоть что-то явственное. Во все глаза наблюдаю не столько за процессом деловых переговоров, сколько за поведением моего Грегори. Он выглядит совсем иначе, чем в обычной жизни, вне офисных стен. Здесь он кажется выше ростом, интереснее, я бы даже сказала, мощнее. Его строгий вид нагоняет трепет на всех. Когда я слушаю, как спокойно и уверенно строит он свою речь, как взвешенно отвечает и отдает приказания, меня переполняет гордость. И он кажется мне в такие моменты очень даже привлекательным мужчиной!

– Ты как относишься к японской кухне? – вдруг спрашивает Грегори, взглянув на часы.

– Не знаю, не пробовала, – отвечаю честно.

– Сегодня я тебя с ней познакомлю, – радуется Грегори. – Пошли.

12.00

Japanese restaurant Ten Kai. 20W 56th st.

Маленькие гейши в кимоно склоняются в почтительном поклоне. Грегори тут тоже все узнают.

Свежайшие суши – нежнейшие сашими – душистый мисо суп – на десерт грейпфрутовое желе в чашечке из его же, собственной кожуры. Оригинально и вкусно.

– Понравилось?

– Волшебно!

– Ты только не вздумай посещать подобные заведения в Москве.

– ?!

– С сырой рыбой шутить нельзя, Саша. К тому же у вас там в лучшем случае рыба будет замороженная, а в худшем – непонятного срока и качества хранения. Отравишься наверняка.

Не спорю. С ним лучше соглашаться, уже поняла.

– У меня начинаются переговоры, – вновь смотрит на часы Грегори, – ты прогуляйся самостоятельно и через два часа подходи к офису.

Гуляю. Верчу головой, читаю вывески, заглядываюсь на витрины. Тоскую в одиночестве. Не люблю я такие бессмысленные прогулки. Но надо привыкать. Зачем? Так… вырвалось непроизвольно.

14.30

Поднимаюсь на пятидесятый этаж. Все со мной натужно здороваются, а я отражаю эти улыбки почти зеркально.

Набираю условный код на дубовой двери, иду по длинному, устланному ковровым покрытием коридору до приемной Грегори. Пухлая секретарша вновь таращит свои глазенки. Улыбаюсь ей широко и уверенно прохожу в кабинет.

– Алечка! Я соскучился. – Грегори грызет большое зеленое яблоко.

– Я тоже, – откликаюсь без лукавства.

– Ты можешь принести мне кофе? Без сахара, с молоком. Моя секретарша страшно нерасторопная.

– С удовольствием, Гришенька.

Нахожу аппарат, долго разбираюсь в непонятных значках, нажимаю на искомую кнопку, ура, получилось. В холодильнике вижу несколько разноцветных пакетов, наливаю молоко в стаканчик с кофе и возвращаюсь.

– Долго же ты, Саша, – качает головой Грегори и, прежде чем отхлебнуть, спрашивает: – Ты из какого пакета молоко наливала?

– Из красного.

– Не годится. Надо было налить из синего пакета, полуторапроцентное. А с таким жирным я не пью. Запомни это.

Возвращаюсь к аппарату, все манипуляции повторяю вновь. На сей раз достаю голубой пакет. Молоко там не белого цвета, а какое-то синюшное, похожее на талый снег. Что за удовольствие разбавлять кофе этой водицей? В свой стакан лью вредное, жирное молоко. Были бы сливки – с удовольствием выпила бы с ними. Что Грегори сказал бы, узнав о том? Осудил бы, ой, осудил.

– Понимаешь, Алечка, здесь принято следить за своим здоровьем и внешним видом. Соблюдать умеренность во всем. Не позволять себе лишнего. Если, конечно, ты хочешь быть вписанным в соответствующие слои американского общества. Правильное низкокалорийное питание, еженедельный спорт, тщательный уход за собой – все должно быть на высоте. Не беспокойся, постепенно постигнешь и это. И станешь получать удовольствие даже.

Странно слышать, а у нас бытует устойчивое мнение, что среди американцев самое большое число обжор и толстяков. Наверное, все они находятся за чертой «соответствующего слоя».

– Забыл тебе сказать. Звонила твоя сестра. Интересовалась.

– Правда? Чем именно интересовалась?

– В основном, как я понял, ее волновало мое впечатление о тебе.

– И что же ты ей сказал в ответ на такой интерес?

– Что ты – чудная, замечательная, и я бесконечно признателен ей за знакомство с тобой! Кажется, она была удивлена.

Хм-м… Лизу удивило произведенное мною впечатление. Опасалась, что ударю в грязь лицом? А ведь я давно уже не маленькая несуразная девочка, за которую старшей сестре приходится краснеть.

– Ты огорчена? Почему? Всё закономерно.

– Закономерно что? Ее изумление?

– Ну да. Она сама охотно согласилась бы занять твое место.

– Прости, не поняла.

– Как-нибудь объясню. Посиди немного, я должен завершить дела.

16.30

Хорошо быть директором. Когда понадобилось – встал и ушел. Разумеется, отдав надлежащие распоряжения или придумав подчиненным соответствующие задания.

– Алечка, до вечернего выхода нам следует привести себя в порядок. Я не был на спорте с прошлой пятницы. Ты не возражаешь?

По дороге заходим в спортивный магазин. Грегори покупает мне черный купальник фирмы Speedo и за ручку приводит в свой спортклуб.

С наслаждением заныриваю в голубую прохладу. Грегори рассекает водную гладь шикарным баттерфляем. Плыву неспешно, вдумчиво, чувствуя, как уходит в воду напряжение последних дней.

– Знаешь, дорогая, тебе следует заниматься спортом не менее трех раз в неделю. Лучше – каждый день. Чтоб привести себя в должную форму. – Он щиплет меня за бочок.