Сердце мое отчего-то тревожно сжалось. Как он намеревается договариваться с моим сыном? И что это должно означать – «договориться»?

…Прогуливаясь по Манхэттену, Грегори как-то раз показал мне частный колледж, в котором учатся его девочки.

– Это очень престижное заведение, – сказал он мне тогда. – Твоего сына сюда вряд ли получится устроить. Слишком дорого придется платить за троих. Но не волнуйся. Я уже все продумал. Мы отдадим его в прекрасный интернат. Там полно русских. Шесть лет назад мои дети в нем начинали свое обучение и жилось им там вполне комфортно.

Почему-то тогда я пропустила его слова мимо ушей. Наверное, потому что пребывала еще в стадии адаптации и не вникала ни во что глубоко…


– А что за тетя у тебя, Алечка? Сестра матери?

– Нет, сестра отца. Двоюродная. Она у меня осталась единственной из всех московских родственников, кому я не безразлична. После смерти бабушки мне стало совсем худо одной с ребенком. Я несколько раз обращалась к тете, когда совсем было не с кем оставить Димку на более-менее длительное время. Она очень ответственный и добрый человек. Вот и теперь она меня взялась выручить. Правда, я сказала ей, что всего на пять дней, не больше…

Грегори резко погрустнел, как случалось всякий раз, когда я заговаривала о своем отъезде.

– Милая моя, мы отложим твое возвращение еще на несколько дней. Надо уладить необходимые формальности. Тетю ты предупредила, а это самое главное.

– А что скажу на работе? – воскликнула я. – Мне необходимо выйти сразу после праздников! Аня не может меня больше прикрывать…

– Алечка, – лукаво улыбнулся Грегори, – сдается мне, что работа эта тебе больше не понадобится.

– Даже если так, не могу я все бросить без предупреждения!

– Не можешь, согласен. Что ж, ты позвонишь своему боссу в понедельник и попросишь неделю за свой счет. Можешь пообещать ему в качестве компенсации какую-нибудь занимательную статью про Америку: например, про американский образ жизни или американский бизнес… ну, спросишь, какая тематика им интереснее всего.

Девочки позвали нас к столу. Они разогрели пиццу, помыли фрукты, налили в кувшин воды, засыпали туда кубики льда. Американцы бесстрашно пьют водопроводную воду, считая ее чистейшей в мире. Даже в самом лучшем ресторане Манхэттена официанты в первую очередь приносят воду со льдом и, не спрашивая разрешения, наливают ее в отдельный бокал. Освобождая, таким образом, некоторых особо экономных клиентов от необходимости заказывать прохладительные напитки.

После легкой трапезы мы вчетвером пошли гулять по частным владениям Гришиных друзей. Погода по-летнему теплая. Луг покрыт густой малахитовой травой. Настроение превосходное. Резвимся с девочками словно подружки-сверстницы. Учу правилам игры в любимые с детства «штандер», «замри-отомри», «колечко, колечко, выйди на крылечко» – дети в восторге. Таким образом я незаметно завоевываю их расположение. Грегори наблюдает за нами со стороны, улыбаясь умилительно. А мне очень не хватает Димки.


Наутро девочки приходят в нашу спальню и садятся на край постели.

– Alex, у тебя есть загородный дом?

– Нет, – вздыхаю искренне, – такого дома нет. Всегда мечтала жить где-нибудь в глубинке.

– Что это – в глубинке? – переспрашивают они.

– Ну, подальше от шумного города, поближе к нетронутой природе, в какой-нибудь глуши.

– Это как здесь? – спрашивает Ника.

– Не совсем. Здесь все уже окультурено, а там – первозданно. Вам это трудно представить, наверное!

– А ты была хоть раз в такой глубинке? – осведомилась Вика.

– Представь себе, сразу после окончания школы бродила с группой музыкантов именно по таким удаленным от цивилизации местам.

– Расскажи! – хором требуют заинтригованные девочки. Они забираются прямо с ногами на постель, поближе ко мне.

Под их напором принимаюсь рассказывать. Я повествую сначала сдержанно, затем всё больше распаляясь. Я расписываю свои приключения в красках. Вижу, как любопытство на славных мордашках сменяет изумление, затем жгучий интерес. Грегори жестами пытается остановить меня, но я отмахиваюсь, ведь дети-то не перебивают, им-то мое повествование кажется занимательным, это очевидно! Грегори шутливо закрывает мне рот своей рукой. Девочки смеются, но я вижу, как жадно внимают моему колоритному повествованию. Сама же, извлекая из тайников памяти глубоко запрятанные воспоминания, я вновь непроизвольно погружаюсь в ту волшебную вязь. Воссоздаю всё виртуозно, с артистизмом, который вспыхивает во мне всегда, когда примечаю направленные на себя глаза заинтересованной публики, моей публики!

– Так, дети, – Грегори обрывает на полуслове моё незавершенное выступление, – всем быстренько умываться и готовить завтрак.

Девочки с явной неохотой сползают с кровати и покидают спальню.

– Что это с тобой, дорогуша? – со сталью в голосе вопрошает Грегори.

– А почему это ты перебиваешь рассказчика на полуслове? – в тон ему недоумеваю я. – Мне показалось, что девочкам было интересно меня слушать.

– Я думал, ты никогда не остановишься. Тебя понесло совсем не в то русло. Ты что, дорогая моя, вообще не чувствуешь, где находятся границы дозволенного?

– А что же недозволенного было в моем рассказе? – столбенею я.

– Видишь ли, Саша, мои дети слишком хорошо воспитаны, чтобы перебивать старших. Ну, а подробности твоей бурной молодости, эти экстравагантности, двусмысленности, столь возбужденно выданные тобой, им и вовсе знать незачем! Они формировались, видишь ли, совсем иначе, в другой среде.

Грегори говорит строго, отчетливо, пристально глядя мне в глаза. Я съеживаюсь под этим взглядом.

– Мне не хотелось бы, Саша, до поры посвящать детей в некоторые вещи. Особенно недопустимо, чтобы подобная информация исходила от моей будущей жены.

Я молчу, сраженная собственной неуклюжестью. Дурацкой болтливостью. Несдержанностью. Разнузданностью даже. Вот и первый серьезный прокол.

– Гришенька, что же мне теперь делать? – бормочу жалобно, пытаясь растопить лед недовольства. – Я что, действительно настолько сильно смутила девочек своим рассказом?

– Пожалуй, они впервые слышали подобное, – задумчиво произнес Грегори. – Теперь тебе надо постараться аккуратно вывести их из шока, постараться разубедить. Переиграть, что ли, эту ситуацию. Не хочу, чтоб у них сложилось о тебе превратное мнение.

И ушел принимать водные процедуры. Я полежала в дурном оцепенении, подумала. Ничего не надумав, решила принять душ в другой ванной комнате, благо их здесь было несколько. Когда спустилась вниз, девочки сидели на веранде и шептались.

– А где папа? – спросила я деланно бодрым голосом.

– Папа куда-то уехал, – прозвучал короткий ответ.

Вероятно, Грегори давал мне шанс оправдаться самостоятельно. Я села напротив и начала разговор издалека. Расспросила об их друзьях. Друзей у них, как выяснилось, было немного. Они в этом весьма осторожны и избирательны. Им вполне хватает друг друга.

– As for me, – сказала Ника, – sports and music classes забирают у меня so much time. – Она вежливо улыбнулась и, извинившись, вышла в туалет.

– Слушай, – говорит мне Вика, – ты такая классная! – И заговорщицки добавляет: – Хочешь, расскажу секрет?

– Конечно, Вика, – отвечаю польщенно.

– Знаешь, мне нравится один мальчик. Черный. Мы вместе играем в sockball. Ты только не говори daddy, please, он этого не поймет.

– Конечно-конечно, можешь не беспокоиться, – радуюсь неожиданному откровению я. Хотя, признаться, не понимаю, что именно может вызвать осуждение Грегори: увлечение модным для американских тинейджеров соксом или симпатия к чернокожему мальчику?

Решила воспользоваться моментом, чтоб отыграть назад утреннюю ситуацию. Когда вернулась Ника, я принялась как бы между прочим за рассказ о своем детстве. О строгом и правильном воспитании, которое (несмотря на богемные нравы окружающего мира) ухитрились дать нам с сестрой родители. О выборе с их помощью верного пути в жизни. А под конец индифферентно сообщила, что все, о чем я рассказывала в спальне, – просто выдумка, вызванная желанием их развлечь.

– Ну вы же, девчонки, наверняка мечтаете о чем-либо, – бодро подытожила я. – Точно так и у меня придумался весь этот бред…

Девочки переглянулись. Повисла пауза.

– Sorry, – разочарованно протянула Вероника и отвернулась к окну.

– Don’t worry, Alex, – сочувственно произнесла Виктория, – daddy велел тебе так сказать, I think. – Она покачала головой совсем по-взрослому.

Где-то за домом раздался шум подъезжающего автомобиля, протяжный свист тормозов, затем резкий звук, похожий на громыхание града по жестяной крыше, оглушительный хлопок и тишина. Мы замерли, испуганно глядя друг на друга. Через пару минут в дверях возник взволнованный Грегори. На лбу – кровавая ссадина. В руке – бумажный стакан.

– Где ты был? – спросила я недоуменно.

– Ездил за горячим кофе, хотел сделать тебе сюрприз, вот. – И он протянул мне стаканчик, на дне которого действительно плескался кофе.

– What’s wrong, daddy? – воскликнула обеспокоенная Вика.

– Пойдемте, покажу, – сказал Грегори и повел нас во двор.

То, что представилось взору, с трудом поддается словесному воссозданию. Вместо мощного блестящего «Бьюика» мы увидели кусок перекошенного, сплющенного металла, насквозь прошитого огромным бревном.

– Как это случилось? – спросила я, не веря собственным глазам.

– Ночью шел дождь, трава намокла, – начал Грегори. – Не приняв это обстоятельство во внимание, я затормозил довольно резко. И задел перекрытие barn, – он указал на стоящий в отдалении аккуратный сарайчик, – оказывается, крайний столб, подпирающий козырек, не был глубоко врыт в землю и держался буквально на честном слове. А на подпираемой им крыше лежало вот это… самое… – Он кивнул в сторону толстенного бревна, изуверски искалечившего «Бьюик». – Оно накренилось и, как с горки набирая скорость, поехало прямо на меня.

– Но как же… как… – У меня перехватило дыхание от увиденного.

– Как я остался живым, хочешь ты узнать? – усмехнулся Грегори.

– Daddy! – с воплем кинулись к нему девочки.

– Меня спасла быстрая реакция и боксерская сноровка, – обняв дочек, сказал Грегори и добавил горделиво: – Недаром же я мастер спорта!

Когда Грегори увидел летящее на него бревно, он мгновенно сгруппировался и, резко прыгнув вправо, занырнул под перчаточный ящик, по-нашему, «бардачок». В следующее мгновение бревно пробило лобовое стекло, прошло точно через водительское место, за которым секунду назад сидел Грегори, пронеслось сквозь салон и вышло наружу через заднее стекло. Все случилось в мгновение ока.

– Зато кофе я тебе довез в сохранности и почти в целости, – проговорил Грегори с грустным сарказмом и протянул мне стаканчик.

– Спасибо, но кофе мне теперь в горло не полезет, – сказала я. – Гришенька, пойдем скорее в дом, надо рану обработать.

Ссадина, к счастью, была неглубокая. Я продезинфицировала ее американским антисептиком Lanacane, который нашла среди специй в кухонном шкафчике, и заклеила пластырем. Невероятно, но вследствие этой нелепой аварии никаких травм, кроме этой самой ссадины и небольшого ушиба плеча, не случилось. Серьезно пострадала только машина. Ее габариты спасли Грегори. Теперь, пожалуй, я изменю свое отношение к большим автомобилям.

Видя желание детей пообщаться со своим отцом, предупредительно оставила их и поднялась в спальню. На меня вдруг накатила дурнота. Ноги стали вялыми, руки – влажными, захотелось прилечь. Мысли сумасшедшим круговоротом носились в голове. Случившееся чем дальше, тем больше казалось невообразимым. Что это было? Надо вспомнить.

Итак, Грегори уехал резко, без предупреждения. Несомненно, под впечатлением от моего утреннего рассказа. Я предстала для него в каком-то новом, неожиданном качестве, довольно неприятном, судя по такой реакции. Ему хотелось побыть одному, обдумать это, проанализировать. Он был рассеян и в результате чуть не погиб. Представив, что случилось бы, не обладай Грегори сноровкой спортсмена, мне стало совсем худо. Я могла потерять Грегори! Так и не успев выйти за него замуж!

Что бы я делала тогда? Как бы выбиралась из этой глуши с одуревшими от ужаса девочками? Надо было бы потом объясняться с полицией, меня бы непременно задержали до выяснения всех причин и никто бы не помог тогда! Денег на адвоката у меня нет, да и не только на адвоката, а вообще нет! И меня бы обязательно посадили в тюрьму. С неграми! Марокканцами! Пуэрториканцами! И всякой американской шушерой. Ой, мамочки, ужас какой. И вместо рафинированного общества я была бы окружена этими и другими преступными личностями. На прогулку выводили бы нас на тюремный пятачок, окруженный колючей проволокой. И ходила бы я там по кругу. Всю оставшуюся жизнь. А сынок остался бы круглым сиротой, ой-ой. Забрали бы его в детский дом. Или, чего еще хуже, отдали Лапонецкому, который хоть и числился его отцом, но за все годы объявился всего пару раз с дурацкими ультимативными заявлениями. Вот и отыгрался бы на Димке за свое оскорбленное самолюбие по полной программе!