– Девочки, если я переберусь за океан и выйду замуж за Грегори, обещаю пристроить всех! – заверила пылко.

– Вот только слово «если» тут неуместно, – возразила Инесса, дипломированный психолог. – Ты должна программировать себя на положительный результат, а подобные высказывания лишь тормозят его.

– Инка, ты тоже думаешь, что мне необходимо уехать?

– Думаю, прежде тебе следует поработать над некоторыми шероховатостями характера и особенностями внешних проявлений. В частности, следует умерить эти твои импульсивные реакции. – Она пристально смотрела на меня, качая головой. – Пора бы уже научиться владеть своими чувствами и принимать зрелые решения, сообразно возрасту.

– Ин! Ты считаешь меня инфантильной? – Я обиженно сморщилась.

– Я бы сказала так: не в меру эмоциональной, – сказала Инесса. – Вот смотри, Саша. Ты почти ничего не рассказала нам о том, что тебя окружало в Нью-Йорке, о его достопримечательностях, о людях, природе, музыке и так далее. В твоем повествовании не прозвучало ничего из того, что заинтересовало бы обычного, среднестатистического человека. За что можно было бы зацепиться глазом. Ну, пожалуй, кроме прогульщика с собаками, разноцветных детей в Центральном парке, резиновых улыбок и жрачки во всяких там ресторанах. Ты вообще поразительно мало зафиксировала в сознании. Потому что волновала тебя остро лишь одна проблема – проблема взаимоотношений с Грегори.

– Инесс, ну это же нормально, – вступилась Белка. – Я тоже думаю о мужиках большую часть своей жизни, что ж, и меня распинать за это, что ли?

– Ты, Белка, росла без отца, в малоимущей семье, условия для стартового развития были совсем не такие, как у Саши, согласись. Вам с братом было непросто пробиться в среде творческой интеллигенции и укрепиться там.

– Тебе, что ли, было просто? – зачем-то огрызнулась Белка, не догадываясь, куда клонит Инесса.

– Конечно, поначалу, когда мы с семьей переехали в Москву из Казани, нам тоже было нелегко адаптироваться к столичной среде, – спокойно ответила Инесса. – Но зато теперь я горжусь, что достигла всего сама, без взяток и протекций.

– Я тоже горжусь тобой, Инуля. Вы с Белкой молодцы, – произнесла я.

– А Марьяша? – продолжила Инесса, не замечая моей оборонительной иронии. – Смотри, даже Марьяша, несмотря на свой многочисленный выводок, исхитрилась найти достойную работу. Пусть в районной управе, пусть на скромной должности, но зато как быстро зарекомендовала себя там, я бы сказала – зафиксировалась по-умному, а теперь и вовсе стала влиятельным человеком в Центральном округе.

– И Марьяша молодец, – кивнула я.

– Конечно, молодец, – подтвердила Инесса. – А вот ты, Сашунька, девочка из знаменитой семьи, до сих пор не осмелишься стать тем, кем могла бы стать давно, просто по факту своего рождения! Тебе от природы дано гораздо больше, чем нам, вместе взятым. Но ты всю жизнь идешь наперекор всем, выдумываешь препятствия там, где их нет в помине. И вот теперь, когда возникает удачный случай, почему-то упорно не желаешь приложить немного усилий, чтобы им воспользоваться. Тут есть о чем подумать и с чем поработать, пожалуй.

– Ты поможешь мне? – тихо спросила я. – Если я не до конца безнадежна!

– Конечно, помогу, – с готовностью откликнулась Инесса. – Только ты должна отнестись к нашим занятиям серьезно. Это будет обстоятельная работа, а не треп с подружкой.

– Что касается меня, – задумчиво произнесла Аня, – ни за какие сладкие коврижки не пошла бы я замуж за иностранца и тем более не эмигрировала бы из родной страны.

– Ты так говоришь, – заспорила Белка, – потому что у тебя интересная творческая работа, приличные гонорары, отремонтированная квартира, а главное – семеро по лавкам щей не просят. Ты сама себе хозяйка, Анка не то, что мы с Марьяшкой.

– Да нет, – хохотнула Марьяна, – это ее французская любовь поперек горла колом встала!

– Что за глупости, Марьяна! – возмутилась Аня. – Ты же прекрасно знаешь, что между мной и Жераром так ничего и не случилось. – Она коротко вздохнула. – Но в одном ты права. На примере этого самого француза я убедилась, что у иностранцев иная ментальность и другое отношение к женщине. Непостижимое.

– Ну, Грегори не совсем иностранец, – возразила я. – По крайней мере, исторически. Хотя он и является гражданином Америки, но меня он выбрал и полюбил исключительно за русскую душу!

– Тогда что за непонятное беспокойство? – с недоумением спросила Инесса. – Тебя любят, хотят и ждут. Мечтают придать тебе форму ограненного бриллианта. Какая баба не мечтала бы об этом?

– Не знаю, – сказала я. – Не хватает мне в нем чего-то такого…

– Чего? Ну чего тебе еще не хватает, ненасытная? – возмущенно воскликнула Марьяна. – Нет, вы подумайте: ей чего-то не хватает!

– Не знаю, – тупо повторила я. – Не чувствую я себя с ним счастливой.

– Ох, ты, боже ты мой, – всплеснула руками Белка. – Всё это твои поэтические надуманности.

– Литературные изыски, – подтвердила Инесса.

– В жизни все гораздо проще, – заметила Марьяна. – Где ты видела счастье это пресловутое?

– Видела, – произнесла я тихо, – и слышала. И чувствовала.

Подруги безмолвно уставились на меня.

– Ну было в моей жизни такое. Было! Человек просто брал меня за руку, и от одного прикосновения я становилась счастливой. Хотя у него при этом не было ни гроша за душой. А от прикосновений Грегори я вся внутренне сжимаюсь, хотя он осыпает меня золотой пылью…

– Ты о Либермане, что ли? – догадалась Инесса, снисходительно улыбаясь. – Вспомнила прошлогодний снег… Белка, расскажи ей, раз зашел разговор.

Я резко обернулась к Белке.

– Ты видела Мишку? Когда? Почему мне не сказала?

– Да ты в Америке была, – неохотно откликнулась Белка. – Юлик позвал меня на встречу выпускников консерватории. Ну и Либерман там был.

– Как он? – взволнованно проговорила я. – Почему все годы ничего о нем не было слышно?

– А он ни с кем из сокурсников не общается, уже много лет не музицирует – руку переиграл. Занимается ремонтом квартир.

– Обо мне спрашивал? – Я пыталась унять сердцебиение.

– Ничего не спрашивал, – замялась Белка.

– Не ври! – закричала я. – Наверняка спрашивал!

– Ну, спрашивал. Точнее, я сама к нему подошла, чтобы узнать, почему тогда он от тебя так внезапно слинял…

– Да, почему?! – Я чуть не плакала, так нахлынуло на меня прошлое. – Без всяких причин! И это – после бегства от родителей, после той нашей потрясающей поездки на море, одуряющей недели любви! Ведь мы уже в ЗАГС заявление подали! Что произошло тогда, что?

– А ты не догадалась? – И Белка вдруг неожиданно резко выдала: – Лапонецкий всё подстроил!

– Лапонецкий? – оторопела я. – Как это – подстроил?

– Сначала по-тихому его напоил. Ты же помнишь, пить Мишка не умеет. А потом вывел Мишку во двор и доходчиво объяснил, почему ему следует забыть дорогу к твоему дому.

– Почему же? – недоуменно спросила я.

– Ну, – замялась Белка, – стоит ли ворошить детали за давностью лет?

– Говори, Белка, раз уж начала, – вымолвила я устрашающим тоном. И прибавила: – Сказавши «А», не будь «Б…»!

– Ага, – ухватилась Белка за это «Б», – вот именно так тебя Лапонецкий и представил бедному пьяному Либерману.

– Как это? – обалдела я.

– Да очень просто. Сказал, что ты давно с ним спишь. И не только с ним. Да еще расписал всякие подробности.

– Какие еще подробности?!

– Ну, ты же можешь себе представить диапазон проктологических возможностей Лапонецкого. Романтичный Либерман тут же выпал в осадок.

– Он мог поверить?! Белка, как он мог поверить этому подонку?!

– Значит, мог, – вмешалась Марьяна. – Слабак он, твой Либерман. Вместо того чтоб дать отпор мерзавцу – с ходу всё принял на веру! И даже не захотел тебя выслушать!

– Так что ты, Сашунька, ничего не потеряла, – сказала Белка и утешительно потрепала меня по плечу.

– Как это ничего? – всхлипнула я. – Да ведь я его любила! Это была самая большая любовь в моей жизни! – И, взглянув в удивленные глаза подруг, пробормотала горестно: – Знаете, девчонки, я ведь ни с кем не была так счастлива, как с Мишкой. И не буду.

– Думай о будущем, – сказала Инесса и протянула мне бумажный платок. – Нечего копаться в прошлом. Тем паче, что светлое будущее плывет тебе прямо в руки.

Я промокнула глаза и трубно высморкалась.

– Чем наивно рассуждать о счастье, – заметила Инесса, – пора бы уже повзрослеть, моя дорогая.

– Тебе нужен основательный мужик! – добавила Марьяна. – Реальный такой мужик, без соплей и колебаний.

– Короче говоря, – подытожила Белка, – как ни грустно нам тебя отпускать, пора, Сашка, снаряжаться в путь-дорогу! И размышлять тут нечего. Не каждый день богатые американцы замуж зовут. В конце концов, что ты теряешь?


В самом деле, что я теряю?

Ну, во-первых, я махом теряю своих друзей. Несмотря на искренние заверения Грегори принять у себя всех, кого только захочу увидеть, мне слабо верится в подобную щедрость. Столкнувшись с некоторыми особенностями его характера, сомневаюсь, что захочет Грегори делить мою любовь и внимание с кем бы то ни было. Пусть даже на короткий срок и под пристальным наблюдением. С его строго избирательным отношением к людям, с его язвительной проницательностью лучше вовсе ни с кем Грегори не знакомить, чтоб не раздружил он меня, ненароком, с самыми дорогими моими друзьями. Выходит, общаться нам остается лишь по телефону. Либо в случае моего посещения Москвы. Тут я опять же сомневаюсь в готовности Грегори отрывать меня от себя. Если бы не мой сын, он и теперь не отпустил бы меня домой. Только это обстоятельство, как признался он честно, вынудило его ненадолго расстаться со мной. Что ж, получается, я автоматически теряю возможность поездок в Москву? Выходит, так!

Что я теряю еще? Родную речь. Мне придется полностью перестроиться на чужой язык, начать на нем излагать мысли, писать по-английски и даже думать. Не я первая! Привыкну, в конце концов! Заговорю! Задумаю! Грегори считает, что мне необходимо слушать все новости на CNN, и тогда я быстро научусь говорить так же, как они. Я попробовала послушать и не поняла ничего! Словно бы это не знакомый мне со школы английский язык, а какой-нибудь урду, стремительно пробалтываемый дикторами. Зато большинство американских граждан разговаривают довольно понятно, наверное, потому что так же, как я, не являются носителями языка.

Еще я теряю работу. Работу, на которой совсем недавно расправила крылья, почувствовала себя более уверенно, доказав себе и окружающим, что умею действовать не только в заданном направлении, но и творчески подходить к любому заданию.

Вот, собственно, и всё, что я теряю. В остальном – сплошные приобретения. Сплошные жирные плюсы. Все окружающие твердят: нечего думать, надо ехать! Отчего же так муторно на душе? Я всё время переживаю, взвешиваю и сомневаюсь. Зачем? Может быть, закрыть глаза и – «в пучину окунуться»? Ну, как подруги советуют…


Когда я получила предложение руки от Лапонецкого, умные и взрослые люди, пеняя на мою неопытность и несознательное отношение к жизни, изо всех сил толкали меня в то замужество. Что из этого вышло – известно. С тех пор прошло двенадцать лет. Неужели я так и не повзрослела? Почему мне необходимо прислушиваться к советам кого угодно, кроме собственного сердца? Почему-то стук его, при мысли о замужестве с Грегори, сигналит о крайнем волнении, но волнение это отнюдь не сладостное, какое бывает у барышень, пребывающих в плену блаженных грез и чарующих надежд на безоблачную жизнь в объятиях любимого человека…


– Здравствуй, милая моя!

Боже, я так вздрогнула, словно размышления были прерваны заговорившим привидением.

– Это ты, Гриша? – испуганно спросила я.

– А ты ждала кого-то другого? – удивился голос, столь явственно почудившийся мне приветом из прошлого. Как же сразу, в первое мгновение нашего знакомства, не распознала я, кого он мне так явственно напомнил! Та же интонация и тембр похожий! Да и мои внутренние вопросы сходны с теми, двенадцатилетней давности, когда ломалась моя судьба.

– Ну-ка, расскажи, милая, где была, с кем встречалась.

– Я встречалась с подругами детства, – проговорила неохотно, стряхивая с себя аналогию с минувшим, – мы гуляли в Ботаническом саду.

– Вот как? И о чем же вы беседовали? – Голос звучал настороженно.

– Мы просто наслаждались природой и болтали… ни о чем, – уклончиво ответила я.

– Так уж ни о чем? – засомневался голос. – И ты ничего не рассказала подругам обо мне?

– Видишь ли, дорогой, у женщин всегда есть масса самых разнообразных тем для разговора, – уклонилась я от прямого ответа. – Ты что, плохо знаешь женщин, Гришенька?

– Пожалуй, скоро я приду к выводу, что совсем в них не разбираюсь, – пробурчал он. – С тобой стал во всем сомневаться. Ты сводишь меня с ума, Саша.